Прошел год с того момента, когда дал о себе знать экономический кризис. За это время республиканцы в США с треском проиграли президентские выборы, а в ряде европейских стран сменились правительства из-за того, что общество недовольно своим материальным положением. У нас в России спад ВВП один из самых значительных – 9,5% по итогам первого квартала. Люди теряют работу, простаивают предприятия, бюджет сводит концы с концами лишь благодаря накопленному Алексеем Кудриным резервному фонду, но поддержка народом Владимира Путина остается неизменной.
Когда Путин занимал президентский пост, различие в степени общественной поддержки главы государства и правительства еще можно было объяснить различием конституционных полномочий, возложенных на президента и на премьера. Один у нас, как известно, гарант, тогда как другой – ответчик за все те проблемы, которые беспокоят гаранта. Один пожинает плоды политической стабильности, тогда как другой расплачивается за низкий уровень жизни.
Но сегодня Путин и правительство – это одно и то же. Если нет доверия к исполнительной власти, то, по логике вещей, не может быть доверия и к ее главе. Однако премьеру доверяют так, как будто бы именно он – президент, тогда как настоящий президент – всего лишь его вечный преемник, который лишь в бесконечно далеком будущем созреет для того, чтобы править в одиночку.
Можно ли объяснить это, или опять вслед за поэтом стоит повторить: «умом Россию не понять»?
Прежде чем проанализировать ситуацию, обратим внимание еще на три, казалось бы, не слишком сходных истории из нашей российской действительности.
Православие
Почти три четверти россиян уверяют социологов, что являются людьми православными. Но при этом регулярно посещает храм и соблюдает все церковные ритуалы, дай Бог, процентов десять. Все остальные – не прихожане, а в лучшем случае так называемые захожане. Они изредка заходят свечку перед иконой поставить и лоб перекрестить.
Странная возникает ситуация, для людей минувших веков совершенно немыслимая. Казалось бы, ты можешь быть либо верующим, либо неверующим. Либо человеком, принадлежащим к определенной конфессии, либо атеистом. Любой выбор возможен, любой выбор заслуживает уважения. Но какой смысл назвать себя православным, если ты ведешь себя не по-православному? Ведь это примерно то же самое, что уверять врача будто страдаешь анорексией, когда вес уже перевалил далеко за центнер и продолжает расти.
На самом деле вполне определенный смысл в такого рода противоречиях имеется, однако для того, чтобы в этом разобраться, рассмотрим сначала еще один типичный случай из жизни нашего общества.
Военная служба
Наши сограждане последнее время настроены чрезвычайно патриотично. Повсюду слышны крики: «Россия, Россия». Повсюду видны триколоры. Наши спортсмены, напрягая все силы, не растраченные еще на установление рекордов, выучивают гимнотворческий шедевр Михалкова-старшего и честно шевелят губами при демонстрации их совместного пения по телевизору.
Мы поддерживаем как миролюбивую политику нашего руководства, так и продолжение этой политики военными средствами. Мы ощущаем себя зажатыми в кольце врагов и готовы дать отпор каждому, кто себя в таком кольце не ощущает. Некоторые из нас уже готовы забрасывать фекалиями автомобили иностранных дипломатических представительств, а тот, кто пока еще не способен самостоятельно производить залпы, уже готов отдать свои фекалии в распоряжение патриотического движения «Наши».
Однако на всем этом патриотическом фоне никак не рассасывается одна проблема – в вооруженных силах некому служить. Прежде чем совершить очередной акт патриотизма, средний российский гражданин бежит в военкомат отмазывать своего сына от армии. А патриотически настроенные офицеры и врачи всячески ему в этом помогают, бескорыстно принимая в благодарность хрустящие бумажки с патриотическими видами нашей родины.
Можно быть патриотом и можно быть космополитом. Как тот, так и другой выбор заслуживает уважения. Но какой смысл бравировать своим патриотизмом, если ты не готов встать на защиту родных рубежей? Скажи уж тогда честно, что как космополит не веришь ни в какую угрозу. Патриотизм отцов и дедов всегда проявлялся в каких-то конкретных действиях. Без действий эта категория вообще вряд ли имеет смысл. Однако наш сегодняшний патриотизм – это лишь сотрясение воздуха, благодаря которому гордо развевается наш триколор.
Бессмысленное, казалось бы, дело – воздух сотрясать? Но нет, смысл у всего этого есть. Впрочем, прежде чем его выявить, рассмотрим еще один случай.
Отношение к истории
В телевизионном шоу «Имя Россия» после упорной и продолжительной борьбы победу над всеми противниками одержал князь Александр Невский. Что в общем-то оказалось неплохо и, я бы даже сказал, политкорректно, поскольку победа Сталина или Ленина выглядела бы слишком вызывающе. Однако, если приглядеться повнимательнее, то получается, что при всех достоинствах Святого Благоверного князя «Имя Россия» ассоциируется с зависимостью от оккупанта. Александр ездил в Орду брать ярлык на княжение, то есть правил отчизной, так сказать, под диктовку врага. На этот счет могут существовать разные мнения. Кто-то считает, что с врагом надо бороться до последней капли крови, что лучше умереть, но не сдаться. А кто-то полагает, что великим человеком может считаться лишь тонкий стратег, умеющий маневрировать, выжидать и концентрировать силы сегодня ради спасения своей страны в будущем. Как та, так и другая позиция имеют право на существование. Как та, так и другая заслуживают уважения. Однако неясно, каким образом в нашем сознании уживаются почитание полномочного представителя Золотой Орды на Руси князя Александра Невского и ненависть к современным реформаторам, которые, как полагают многие, осуществляли преобразования в России под диктовку из Вашингтона. Ведь если мы считаем политику князя правильной, то сегодня должны не только облобызать реформаторов, но и добиться скорейшего вступления нашей страны в НАТО и в Евросоюз, поскольку это обеспечит нам многочисленные материальные выгоды и оградит от угроз с Востока и с Юга.
Как это все понимать?
Попробуем проанализировать. Нам следует провести четкое разграничение между реальной жизнью, у которой имеются свои законы, и миром символических ценностей, существующих для того, чтобы каким-то образом примирить тяготы реальной жизни с потребностью человека в прекрасном, возвышенном, недоступном для грязи и суеты этого мира.
Такой символической ценностью стала, например, для современного россиянина религия. Конечно же, мы не верим в Бога так, как верил в него человек традиционного общества. Конечно же, мы в основной своей массе не признаем того значения религиозных ритуалов, какое имелось в прошлом. Но православие становится для человека символом принадлежности к некой общности, символом того, что ты – не один, ты – член большой команды, способной побеждать.
Для того, чтобы стать верующим человеком в подобном смысле, достаточно быть захожанином. Так же, как достаточно вывешивать национальный флаг два раза в год по большим праздникам и петь гимн вместе со всеми на футбольных матчах. А регулярное исполнение ритуалов можно оставить тем десяти процентам, для которых религия есть образ жизни, а не просто символ принадлежности.
Примерно та же история и с патриотизмом. Образ жизни общества потребления отнюдь не предполагает отдания жизни или даже двух лет из этой самой жизни за веру, царя и отечество. Так же, как он не предполагает расходование воскресного утра на посещение церкви, поскольку существует жизненная необходимость отоспаться после активного потребления, осуществленного в субботу вечером.
И тем не менее, человек хочет чувствовать себя патриотом. Ведь это как-то определяет его положение в мире. Как патриот он понимает, где свои, а где чужие. И чем больше чувствует отторжение от чужих, тем активнее примыкает к своим. Современный патриот, естественно, не верит по-настоящему ни в американскую угрозу, ни в опасность приближения НАТО к российским границам. Но будет твердить об опасностях, чтобы иметь те символические ценности, с помощью которых легче переживать угрозы реальные – кризис, бедность, унылость повседневного существования, бессмысленность суеты общества потребления.
Православие и патриотизм очерчивают границы той общности, принадлежность к которой помогает легче пережить трудности. Но для того, чтобы сцементировать эту общность, требуется еще персонализация. Отсюда вытекает особая символическая роль лидеров: как современных, так и исторических.
Современный национальный лидер – это не хозяйственник, отвечающий за цены и наличие рабочих мест. Он служит нам в совершенно ином смысле. Человеческому сознанию проще свалить ответственность за кризис в экономике на Америку, на абстрактных чиновников и даже на журналистов, нежели разрушить символ, которым является национальный лидер. Ведь разрушив такой символ, от кризиса экономического не избавишься, но кризис душевный усугубишь.
Примерно так же обстоит дело и с лидерами историческими. Конкретная государственная деятельность Святого Благоверного князя Александра Ярославича вообще никого в этой связи не волнует. Он – не более чем символ нашего единства. Причем чем дальше во глубине веков отыскивается такой символ – тем лучше, поскольку про мифических героев каждый может «писать свой собственный роман», тогда как на современных висят документально зафиксированные преступления. Думается, что если бы у нас по TV пару лет погоняли сериал о том, как Рюрик, пройдя с боями из варяг в греки, получил от императора в Константинополе документ, предписывающий ему основать Третий Рим во тьме лесов и в топи блат, Александр Невский не выдержал бы конкуренции за «Имя Россия» со своим мифическим предком.
*
Итак, получается следующая картина. В быту мы давно уже модернизировались, давно стали людьми западной культуры. Однако, быт, сформированный обществом потребления, требует символической оболочки, поскольку видеть себя самих мы хотим совершенно иными. Не стандартными потребителями, скроенными по западной модели, а членами общности, обладающей своими оригинальными, неповторимыми чертами. Символы мы потребляем с той же охотой, как и все остальное. Но символы эти отражают совсем не то, что в прошлые времена.
Дмитрий Травин, научный руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета в Санкт-Петербурге
