Гоголь-моголь в “Санктъ-Петербургъ Опере”

Случилось так, что нынешняя премьера в “Санктъ-Петербургъ Опере” стала первой оперной премьерой сезона. Возможно, именно в силу этого обстоятельства спектакль Юрия Александрова под длинным названием “Русская тройка, семёрка, туз...” собрал такой аншлаг, что даже приставных стульев не хватало – пришлось вносить в зал скамеечки из фойе.

“Сценическая фантазия” (именно так означен жанр нового спектакля на афишах) в данном случае была выстроена на целом букете из опусов русских композиторов, написанных по произведениям Гоголя: в оперу Геннадия Банщикова “Как Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем” вдруг вторгается дуэт Хиври и Афанасия Ивановича из “Сорочинской ярмарки” Мусоргского, затем приходит черёд дуэта Солохи и Беса из “Черевичек” Чайковского, а затем вновь звучит музыка Банщикова. Во втором акте, основой которого стала “Женитьба” Мусоргского, можно было услышать фрагменты из “Игроков” Шостаковича и “Мёртвых душ” Щедрина. Такой вот музыкальный гоголь-моголь.

Вообще, хотя стилю Банщикова и свойственна некоторая академичность, характерная для ленинградской-петербургской композиторской школы, его музыка никоим образом, на мой взгляд, не сочетается со вставками чужеродного музыкального материала, каким бы гениальным тот не был. И в особенности это касается его оперы «О том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», которую отличает непрерывность музыкального развития (кстати, композитор посвятил её памяти Рихарда Штрауса). “Женитьба” Мусоргского с “Игроками” тоже, как показала минувшая премьера, смешивается неохотно.

Впрочем, в своей речи, предварявшей премьерный спектакль, режиссёр Юрий Александров особо отметил, что эта постановка театра как раз и отличается от всех остальных именно тем, что “вначале было слово”: то есть, в данном случае – литературное творчество Николая Васильевича Гоголя. Такая отправная точка, бесспорно, имеет право на существование – хотя для театра музыкального она выглядит далеко не бесспорной. Особенно если учесть, что у большинства солистов как раз со словом связаны самые большие проблемы: и Изабелла Базина (Баба/Хивря/Солоха/Фёкла Ивановна), и Сергей Белоусов (Иван Никифорович/Утешительный), и Валентин Аникин (Степан) не могли похвастаться ни хорошей дикцией, ни осмысленностью текста.

Г-жа Базина, казалось, шагнула на оперную сцену из провинциальной команды КВН: “вполноги” выполнив какой-то нехитрый вампучный штамп, она застывала как будто в ожидании аплодисментов (которых, разумеется, не было). А г-н Белоусов был настолько неловок, что казалось, сейчас по всем швам затрещит не только режиссёрская идея, но и рухнут все декорации. Вообще-то, для “СПб Оперы”, где актёрской подвижности традиционно уделяется большое внимание, это картина не типичная, а потому странная вдвойне.

В той непростой для оперной труппы ситуации, когда музыкальная драматургия внезапно оказалась исключена из действа, уступив место сценарию, скроенному местами ладно, а местами не очень, вся нагрузка по цементированию нанизанных на ниточку условного сюжета разнохарактерных эпизодов в очередной раз легла на плечи самого Гоголя. И – представьте себе! – он вновь выдержал; на этот раз – с помощью актёра Никиты Захарова, весь вечер воплощавшего на сцене Автора. Совершенно лишённому спасительной поддержки в виде музыки (роль у него оказалась исключительно разговорная) Захарову удалось удержать равновесие между морализаторством и буффонадой и избежать как комикования, так и пафоса.

Среди несомненных актёрских и вокальных удач также следует назвать Всеволода Калмыкова: артист буквально с каким-то гастрономическим эпикурейством разделывал партию Ивана Ивановича, позволяя зрителям насладиться этой ролью сполна. Под стать ему оказался и Дмитрий Лавров в партии Подколесина: каждый жест, каждое движение, каждая нота – всё ювелирно, всё на своём месте.

Сама же по себе “трёхдверная” дощато-кирпичная обстановка (художник – Кирилл Пискунов) – это, как принято ныне говорить, “продукт” для “СПб Оперы” довольно типичный: вполне весёлое действо, с шутками предсказуемыми, но не пошлыми; не капустник – но и не тот спектакль, о котором будешь без умолку твердить всем знакомым. Осталось впечатление, что нам, как говорится, позволили заглянуть “в творческую лабораторию”: вот так, мол, ребята, мы готовим спектакли – а за настоящим результатом приходите попозже. Пока же на ум приходят бессмертные слова писателя: “В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности,  ни  слишком  толст,  ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы  слишком молод. Въезд его не произвел в городе совершенно никакого  шума  и  не  был сопровожден ничем особенным”.

Кирилл Веселаго

Фонтанка.ру