В Эрмитаже открылась выставка современных британских художников из лондонской Галереи Чарлза Саатчи. Несмотря на то что они совсем не известны на Западе и тем более в России, музею удалось подобрать вещи, которые местный зритель примет благосклонно.
С искусством последних ста лет в Эрмитаже негусто, и чтобы не выглядеть оплотом консерватизма, два года назад музей запустил программу «Эрмитаж 20/21», проект популяризации модернистского и современного искусства. Первой ласточкой была выставка «Америка сегодня», потом показывали Чака Клоуза, Тимура Новикова, а теперь привозят работы трех десятков самых свежих британских художников. Среди них немало выходцев из эмигрантской среды, но не привычные бикультуральность и двойная идентичность являются внутренним стержнем экспозиции. Основной фокус – классическое искусство. Куратор Дмитрий Озерков не включил в экспозицию ни видео, ни фотографию, ни новые технологии, только «материальное» – живопись, скульптуру, немного инсталляций, – обосновывая выбор необходимостью соответствовать уровню музея. И действительно, пятьдесят работ последних лет, из которых несколько сделано специально к выставке, выглядят в неоклассическом Николаевском зале Зимнего дворца не хуже импрессионистов.
Уильям Дэниэлс рвет бумагу и клеит из кусочков начинку живописных полотен, от Рафаэля и Караваджо до Сезанна и Базелица, а затем тщательно перерисовывает на холст то, что получилось. Если в ход идут целлофан и фольга, изображение обретает глубину и сияние, будто написаны драгоценные кристаллы. Джед Куинн то режет пирог в форме древнеегипетского символа жизни анх и кладет его в вазочку, имитируя натюрморты малых голландцев, то вспучивает в лесу землю в виде Дантовой горы Чистилища, то в классический пейзаж Клода Лоррена ставит обгоревший домик – первую в мире киностудию изобретателя Томаса Эдисона, – и запускает в небо антиангела с реактивными крыльями.
Ариф Озака схлестывает римских воинов Рубенса и сабленосцев с персидских и турецких рисунков, превращая насилие в карикатуру. Сигрид Холмвуд пишет на доске флуоресцентной яичной темперой и окисью железа в прокисшем молоке - ее крестьянки назойливо тянутся к Ван Гогу.
Есть и произведения, которые обречены на особую любовь наших соотечественников: Тесса Фармер сажает на пчел и стрекоз крошечные, меньше сантиметра, скелетики, а ведь в России и сегодня под искусством подразумевают нечто виртуозное, вроде подкованной блохи. Наконец, в самом центре зала прямо из паркетного пола вздымается поблескивающая серая волна Дика Эванса из карбида кремния, которым шлифуют алмазы, – тут, конечно, есть и красота разрушения, и покорность судьбе, но прежде всего это «Девятый вал» Айвазовского.
Правда, несколько смущает тот факт, что на сайте галереи вывешены работы почти 70 художников, и как раз вещи, на выставке не замеченные, в гораздо меньшей степени заигрывают с классическим искусством. Однако и правда трудно представить себе в Николаевском зале постель с окровавленным бельем, презервативами и водочными бутылками от британской художницы Трейси Эмин, тоже входящую в коллекцию Саатчи. Если исходить из того, что значение музея оценивается не только по богатству коллекции, но и по числу посетителей на временной выставке, то Эрмитаж этот раунд безусловно выиграл.
Ольга Лузина
Фонтанка.ру