«Доходное место»: Пена наших дней

В зале Театра им. Комиссаржевской гаснет свет, и из динамиков летят звонкие фортепианные арпеджио шопеновского вальса «Минутка». Чтобы через мгновение взорваться бодрым ритмом R'n'B: певица Nadiya поет на мотив Шопена песенку «Amies ennemies» о непростых отношениях с закадычной подружкой.

Перед зрителями тем временем поднимаются массивные жалюзи, в отдельных местах живописно перемазанные черной краской – как будто из баллончика граффитиста. Жалюзи обнажают псевдоантичный портик с колоннами (сценографы Петр Окунев и Ольга Шаишмелашвили), под которым разместились: массивный стол со стульями (стулья в первом акте белые, во втором – черные), зеркало, пара кадок с кустиками туи. Слева, в глубине, выстроена чрезвычайно правдоподобная барная стойка. На арьерсцене три навесные лампы (в первом акте черные, во втором – белые). На большом видеоэкране упомянутая певица Nadiya солирует в собственном клипе, а выскочившие на сцену трое бойких официантов энергично пританцовывают клипу в такт. Случайный зритель мог бы предположить, что Комиссаржевка поставила театральную версию какого-то молодежного сериала о превратностях женской дружбы в условиях клубного тусовочного разгула. Однако всё иначе. Чахлую тую, барную стойку и трансляцию MTV режиссер Игорь Коняев полагает атрибутами не клуба средней руки, а дорогого ресторана: над сценой золотыми буквами написано «Ресторан “Островский”». Островский упомянут не случайно – в столь экстравагантном антураже разыграна его нетленная пьеса «Доходное место». Согласно интервью, раздаваемым Игорем Коняевым перед премьерой, в России за прошедшие с публикации пьесы 150 лет мало что изменилось, и действие нетрудно перенести в сегодняшний день: взяточники и коррупционеры по-прежнему правят бал. Как ясно из спектакля, стало даже хуже – нынешние чиновники-мироеды при первом удобном случае заводят песни певицы Nadiya, что, видимо, должно восприниматься как крайняя степень морального падения.

Некоторым героям присвоены персональные зловещие меломании. Стряпчий Досужев (Евгений Иванов), опрокинув рюмку, до изнеможения колбасится под песню Петра Налича. Этим его сценическая функция, в общем, исчерпывается. Вдова Кукушкина (Елена Симонова) не знает лучшего способа приветствовать дорогого гостя – влиятельного чиновника Юсова (Владимир Богданов), кроме как исполнить ему под караоке «Главней всего погода в доме». Румяный крепыш учитель Мыкин (Иван Васильев) снабжен гитаркой, на которой перманентно наигрывает, напевая между репликами дайджест популярных рингтонов. Уроки настоящей музыки коррумпированной братии призван преподать честный идеалист Жадов (Владимир Крылов), чей ключевой монолог в спектакле иллюстрируется – ни много ни мало – «Лакримозой» из Реквиема Моцарта.

Однако Жадов одет в модную курточку, ботиночки и очочки и имеет вид не умирающего Моцарта, а праздного пижона, думающего преимущественно о красе ногтей. Честный хипстер весь спектакль держит на лице капризную гримасу недоросля, по пустячному поводу надувшегося на взрослых, а написанные Островским пламенные эскапады истошно выпаливает тоном невоспитанного истерика. Впрочем, кричат здесь практически все: согласно режиссерскому видению (или слуху?) Игоря Коняева, растленное московское чиновничество настолько обнаглело, что уж больше не шушукается, а только орет, словно контуженное, с пронзительностью муэдзинов и монотонной речевой мелодикой дворовых хулиганов. В лучших дворовых традициях актрисы слегка басят, а актеры слегка срываются на фальцет. Этот, с позволения сказать, «московский ор» малость притихает лишь с появлением народного артиста Ивана Ивановича Краско, которому поручена роль чиновничьего бонзы Вышневского. Наряженный в фирменный спортивный костюм спонсора олимпийской сборной России и вооруженный бюстиком Путина Вышневский, возможно, задуман режиссером как злободневная пародия на функционеров Спорткомитета. Какие-то узнаваемые черточки циничного дельца-бюрократа актером в роли ухвачены. Непонятно только, почему функционер живет в ресторане «Островский». Неужели больше некуда приткнуться?

Сама по себе попытка дать современное прочтение классическому тексту Островского, разумеется, была бы похвальна. В первом приближении может даже показаться, что режиссер планировал двигаться в фарватере «Леса» Кирилла Серебренникова в МХТ и «На всякого мудреца довольно простоты» Василия Сенина в Театре Ленсовета, где действие пьес «русского Шекспира» опрокидывалось в настоящее или недавнее прошедшее время. Но новенькое коняевское «Доходное место» имеет мало общего даже с прямолинейным кичем Сенина; ну а до изобретательного поп-арта Серебренникова отсюда так же далеко, как до Луны. Зато вспоминается пьеса Сергея Михалкова «Пена» в застойных времен постановке московского Театра сатиры. Практически все персонажи – включая протагониста Жадова – обратились в смешных дурачков. Коронное ноу-хау советской «как бы сатиры» – под видом бичевания общественных пороков смеяться не над социальными обстоятельствами, а над выморочными героями-полуидиотами. «Если кто-то кое-где у нас порой», не поверите, не дружит с головой: и смешно до колик, и абсолютно безопасно для властей. Не удивительно, что Театр сатиры при Валентине Плучеке так ощутимо дрейфовал в сторону эстрады: выстроить взаимоотношения милых чудаков и клинических дураков по законам драматического театра – дело непростое.

Удивительный мир, взращенный режиссером Коняевым на сцене Комиссаржевки, упорно чуждается всякого жизнеподобия; лимит социального протеста исчерпан бюстиком Путина. Преуспевающий чиновник Юсов здесь расхаживает с допотопным портфелем (подобных ныне стыдятся даже доценты на пенсии), но зато имеет такую богатую мимику, с какой не то что в начальственный – в свой собственный кабинет секретарша не пустит, скажет: вы не шеф, совсем даже и не похожи, вы, наверное, артист какой-то. Кукушкина с длинной гривой обесцвеченных волос и в шикарной леопардовой беретке кокетничает и манерничает напропалую – опять жрица подмостков. Лизоблюдство карьериста Белогубова (Родион Приходько) передано и вовсе неподражаемо: Белогубов надевает шапочку с заячьими ушками и отплясывает перед Юсовым. Вот дает артист – надо его на утренник к детишкам пригласить. Зал смеется, аплодирует, показывает пальцами. Если, глядя на это, и испытаешь отвращение к какой-то социальной язве, так к язве крепостного театра, в котором талантливые мастера вынуждены юродствовать на потеху залу.

Эстрада со времен Плучека заметно пала. На сцену выносят тазик с водкой, Юсов в семейных трусах садится в тазик и начинает выплевывать жидкость через рот. Сатира заключается в том, что Юсов, видимо, умеет засасывать водку через анус. Чопорная петербургская публика, так тяжело переживающая ненормативную лексику с театральной сцены, в данном случае почему-то ржет и не краснеет. А за высококлассного артиста Владимира Богданова неловко – но куда ему деваться? Всем известно, что в Комиссаржевке дисциплинированная труппа, добросовестно выполняющая режиссерские задания.

От Островского тем временем остаются клочья пены: образы, конфликт, даже фабула беспорядочно расплываются в мутной водичке дураковатого варьете с громкой музыкой. К финалу о драматургическом первоисточнике напоминает только троица безмолвных официантов, передвигающих декорации. Да и то по сугубо косвенной причине: в новосибирском спектакле Вениамина Фильштинского была точно такая же троица. Как бишь назывался тот спектакль? Ах да, «Доходное место».

Андрей Пронин
«Фонтанка.ру»

О других театральных событиях в Петербурге читайте в рубрике «Театры»