Михаил Мессерер: «Истина всегда где-то посередине»

В ближайшие выходные Михайловский театр выпускает премьеру «Лауренсии» Александра Крейна: балет легендарного хореографа Вахтанга Чабукиани возвращает к жизни Михаил Григорьевич Мессерер. О репертуарной обновке главный балетмейстер Михайловского театра рассказал в эксклюзивном интервью «Фонтанке».

– «Лауренсия» в течение длительного времени не шла в репертуаре отечественных театров – фрагменты этого балета после долгого перерыва были показаны лишь однажды – на гала-концерте в рамках фестиваля «Мариинский» девять лет назад. Сегодняшнее появление этого балета на сцене Михайловского театра продиктовано…

– Продиктовано сразу несколькими причинами. Во-первых, в нынешнем году отмечается столетний юбилей Вахтанга Чабукиани, великого танцовщика Кировского-Мариинского балета и замечательного хореографа. Михайловский театр взял на себя миссию достойно отметить этот юбилей – что может быть лучше, чем поставить спектакль по мотивам самого известного балета Чабукиани, созданного в 1939 году в Кировском театре? Впоследствии это название не раз появлялось на афишах отечественных и зарубежных театров. Чабукиани несколько раз переставлял свой спектакль, варьируя хореографию, – сначала в 1948 году в Тбилиси, потом в 1956 году в Москве, когда премьеру «Лауренсии» Большой театр приурочил к ХХ съезду партии. На ленинградской премьере в главных ролях блистали сам постановщик и его постоянная партнерша Наталия Дудинская, в Ленинграде в «Лауренсии» в разные годы выступали и другие выдающиеся танцовщики: Константин Сергеев, Борис Брегвадзе, Алла Шелест, Татьяна Вечеслова.

Во-вторых, мне показалось интересным заняться с труппой Михайловского театра той частью истории русского балета, которую можно назвать «сталинским классицизмом». Так уж вышло, что много замечательных мастеров творили именно в эпоху кровавого режима – ему вопреки. Работали в вечном страхе, не зная, получат ли они после премьеры Сталинскую премию или будут отправлены по этапу – порой, кстати, эти события следовали одно за другим. И в этих чудовищных условиях творцы умудрялись создавать мастерские произведения: чем больше я занимаюсь искусством этой эпохи, тем больше понимаю его истинную ценность. И сейчас, когда после тридцатилетнего перерыва я вернулся к работе в России, то пришел к необходимости вернуть в сегодняшний театральный контекст незаслуженно забытые страницы отечественного балетного прошлого.

– «Лауренсия» – дитя едва ли не официально заклейменной эпохи «драматического балета», порождения которой сегодня довольно активно возвращаются на сцену.

– Я не призываю восстанавливать все драмбалеты подряд, но при этом хотел бы подчеркнуть, что вовсе не нахожу слово «драмбалет» ругательным – для начала, мне кажется, стоит договориться о терминах, ведь в это понятие разные люди вкладывают разный смысл. Но я вижу необходимость восстановления заслуживающих внимания спектаклей ХХ века. В Большом театре я поставил «Класс-концерт» своего дяди Асафа Мессерера, в Михайловском – «Лебединое озеро» в версии Александра Горского, теперь вот пришел черед «Лауренсии» Чабукиани. Надо сказать, что к балетному прошлому сегодня обращаются лучшие хореографы и ведущие театры: Алексей Ратманский поставил в Большом «Пламя Парижа», Мариинка возобновляет «Шурале» и «Спартака» Леонида Якобсона, в Риме восстановили такой раритет, как «Красный мак». Подобные реставраторские тенденции сильны не только в России – мне отрадно, что Михайловский театр включен в этот общемировой процесс. Посмотрите на английский балет – там постоянно восстанавливают старые спектакли. Кстати, в июле мы везем «Лауренсию» на гастроли в Лондон. Запад испытывает заметный интерес к винтажному балету, а уж забытый спектакль из России…

– А еще какие-то резоны для восстановления советской балетной классики, кроме легко объяснимого любопытства профессионалов и расположения публики, существуют?

– Возможно, необходимость восстановления исторической справедливости. В 1960-е годы тот значительнейший пласт отечественной балетной культуры, который нам с вами известен под названием «драмбалет», был буквально сметен со сцены. Таким образом наконец пришедшие к власти молодые хореографы, которым в 1950-е годы было тяжело бороться с засильем официоза в театрах, мстили предшественникам. Как только новой советской балетной поросли дали возможность выйти на сцену, она решила полностью откреститься от своего прошлого. Тогда же была рождена крайне эффективная легенда о нетанцевальности советского драмбалета. В итоге до недавнего времени из драмбалетов активно прокатывались разве что «Бахчисарайский фонтан» и «Ромео и Джульетта». Которые, к слову, зачастую показываются на сегодняшней сцене в непрезентабельном виде. И «Лауренсию» мы сейчас восстанавливаем, в том числе, для того, чтобы люди знали о драмбалете не понаслышке, – а пришли в театр и составили о спектакле собственное мнение. В искусстве, на мой взгляд, нет и не может быть крайностей: истина всегда где-то посередине. Придя на «Лауренсию», вы убедитесь, как много в этом балете танца. Хотя, конечно, есть в нем и пантомима – но ее присутствие меня лично вовсе не задевает. Это ведь вопрос пропорций: чего в спектакле больше, танца или пантомимы, – но противоречия или конфликта между ними я не вижу.

– Вы согласны с историками балета, которые утверждают, что в сравнении с другими драмбалетами «Лауренсия» значительно более танцевальна?

– Мне пока не удалось согласиться с тем, что литературная первооснова сковывает танец. Я с этим не согласен: во многих драмбалетах – и в «Лауренсии» в том числе – литература, наоборот, прежде всего инспирирует фантазию хореографа, дает ему импульс для сочинения танцев.

– Кстати о современном зрителе. Я прекрасно понимаю, почему «Лауренсия» пользовалась такой колоссальной популярностью в советское время: тираноборческий пафос сюжета, «полная воли и пламенного гнева» главная героиня. Но как всё это будет восприниматься публикой сегодня?

– Можно было бы, наверное, придумать для «Лауренсии» совершенно новую смысловую начинку – но ведь музыкальную партитуру Александра Крейна не изменишь кардинально, а она писалась в расчете на это либретто, была им вдохновлена. В радикальной трансформации сюжета кроется риск противоречия с сутью этого балета. Но мы решили постараться слегка модернизировать действие, при этом принципиально не изменяя оригинальному сюжету. Вместо трех актов в спектакле Михайловского театра будет два, «Лауренсия» станет покороче – каждая купюра, что важно, согласована с музыкальным руководителем постановки Валерием Овсяниковым и главным дирижером театра Петером Феранецом. Главным для нас было, с одной стороны, актуализировать постановку, с другой – сохранить лучшее, что имеется в «Лауренсии».

– Чем еще, кроме протяженности, версия Михайловского театра будет отличаться от оригинала «Лауренсии»?

– Замечу: мы не восстанавливаем постановку Чабукиани, но скорее делаем спектакль по ее мотивам. Руководствуясь при этом желанием дать «Лауренсии» новую жизнь. Нам показалось, что ради этого мы можем пойти на некоторые изменения в структуре балета. При этом всё новое, что я привнес в спектакль, я старался соотносить с идеями и замыслами самого Вахтанга Михайловича. Перед началом работы над «Лауренсией» я внимательно изучил то, что дошло до сегодняшнего дня от версий Чабукиани. Очень помог 24-минутный видеофрагмент, сохранившийся в фильме «Мастера грузинского балета». Записи небольших эпизодов я нашел в архивах, что-то сохранилось в Вагановской академии. Надо сказать, что в нашей семье всегда с огромным пиететом относились к Чабукиани: моя мама Суламифь Мессерер танцевала с ним в «Дон Кихоте» и «Пламени Парижа», он бывал у нас дома, беседовал с мамой – в том числе и о возможных перспективах возобновления «Лауренсии». Отчетливо помню, как в 1970-х годах Вахтанг Михайлович размышлял о постановке «Лауренсии» в Токио – мне по счастливой случайности довелось стать свидетелем этих рефлексий. Среди прочего Чабукиани был уверен в необходимости сокращения балета.

Чем еще версия Михайловского будет розниться от оригинала? Главных отличия два. У Чабукиани в финале спектакля Фрондосо убивал Командора во время дуэли на шпагах. Мне показалось более логичным приблизить «Лауренсию» к подлиннику Лопе де Веги: у него в драме «Овечий источник», по мотивам которой написано либретто, Командора убивает вся деревня. В своем спектакле я занял солистов больше, чем было в постановке Чабукиани. Скажем, в центральном эпизоде, Па-де-сис, танцевали две подруги Лауренсии – Паскуала и Хасинта. Я очень хорошо помню, Вахтанг Михайлович говорил, как в какой-то момент понял, что допущена оплошность в драматургии: ведь непосредственно перед этим номером Хасинту грубо насиловали, а она преспокойно выходила отплясывать на свадьбе у Лауренсии. Поскольку партнеры у этих девушек и у Чабукиани были безымянными, я решил в этом номере вместо Хасинты с Паскуалой вывести на сцену пару безымянных подруг. Тем более что в труппе Михайловского как раз есть танцовщицы, которых хотелось бы показать публике. Поскольку я ставил спектакль специально для труппы Михайловского театра, мне нужно было учитывать ее конкретные особенности. «Лауренсия» – произведение, идеальное с педагогической точки зрения: там помимо массы танцев есть ряд ярких драматических образов, работа над которыми так нужна сегодняшним михайловским артистам.

– Как танцовщики воспринимают возвращение «Лауренсии»?

– Возвращаться к истории всегда интересно. Труппа Михайловского балета, к слову, прекрасно понимает, что нельзя забывать о том, что было раньше. Как главному балетмейстеру театра мне бы тоже очень хотелось, чтобы в наш репертуар вернулись и спектакли из его собственного золотого наследия, и мы это непременно постараемся сделать.

– Какую политику в ближайшее время вы намерены проводить как руководитель балетной труппы Михайловского театра?

– Понимаю, к чему вы клоните. Действительно, две премьеры нынешнего сезона – «Лебединое озеро» и «Лауренсия» – являются классикой балета ХХ века. Но для меня это лишь одна из репертуарных линий. Куда больше меня, скажем, интересует современная хореография: ведь балет Михайловского театра долгое время был лишен возможности работать с актуальными хореографическими текстами. А они могли бы развить изголодавшуюся по новой пластике труппу.

– Какие конкретные названия вы планируете включить в балетную афишу Михайловского в ближайшее время?

– В июле мы закроем сезон мировой премьерой современного балета петербуржца с лондонской пропиской Славы Самодурова «Минорные сонаты». В сентябре на открытии сезона Михайловский театр представит российскую премьеру балета «Сенсориум» британского хореографа Алистера Марриотта. А уже весной будущего года труппа начнет работу с крупным западным хореографом – премьеру мы планируем сыграть осенью 2011 года. Но детали этого проекта я пока не хотел бы раскрывать.

– Возможно, тогда вы согласились бы представить нашим читателям автора ближайшей премьеры театра?

– «Минорные сонаты» Славы Самодурова – интересный проект и для Михайловского балета, и для меня лично. Вы знаете, какой дефицит хореографов сегодня не только в России, но и по всему миру. Работы выпускника Вагановской академии, а ныне солиста Королевского балета Ковент-Гарден Славы Самодурова я видел на воркшопах хореографов в Ковент-Гардене и в Большом театре. Мне показалось, что было бы заманчиво, если бы он сделал что-нибудь в Михайловском. Слава ставит балет на музыку клавирных сонат Доменико Скарлатти – это будет одновременно его первый спектакль в России, и дебют в качестве хореографа на большой сцене. Это шанс – и для самого Самодурова, и для Михайловского театра.

Софья Дымова
«Фонтанка.ру»

Фото: пресс-служба Михайловского театра.

О других театральных событиях в Петербурге читайте в рубрике «Театры»