ПоделитьсяКаково назначение «Хранилища Страшного суда», насколько остра сегодня проблема продовольственной безопасности, что происходит с отечественным сельским хозяйством и селекционной наукой рассказали «Фонтанке» организаторы Восьмой международной конференции по пшенице. Мероприятие, посвященное решению проблем продовольственной безопасности и проходящее раз в четыре года, собрало 800 участников из 77 стран мира. Принимающей стороной выступал Всероссийский институт растениеводства имени Вавилова.
Поделиться
Кери Фаулер, исполнительный директор Глобального фонда по управлению и сохранению разнообразия продовольственных культур (GCDT)
- Кери, Вы известны как автор идеи создания «Хранилища Страшного суда». Каково его назначение?
- Это запас генофонда растений, Всемирный генетический банк. Он предназначен для того, чтобы обеспечить продовольственную безопасность человечества в том случае, если произойдет какая-то крупная катастрофа - глобальное изменение климата или, упаси Бог, ядерная война. Мы разместили его глубоко под землей в горах Норвегии, в Свальбарде. За 24 года хотим заложить туда 4 миллиона образцов семян сельскохозяйственных культур — со всех стран мира. Все виды семян, которые только можно себе представить. Мы ведь не можем знать заранее, какие сорта растений спасут человечество, если климат начнет меняться непредсказуемым образом. А если какая-либо страна по какой-то причине потеряет свой генный банк семян, то она может обратиться к нам и получить необходимые для восстановления сельского хозяйства образцы. Например, Ирак в ходе войны потерял свои ресурсы, и они сегодня обращаются к мировому сообществу с просьбой передать им хотя бы какие-то образцы.
- А насколько сейчас остра проблема продовольственной безопасности?
- Сегодня мы в лучшей ситуации, чем пятьдесят лет назад, после Второй мировой войны. Вообще-то в мире есть четыре державы, которые могут полностью решить продовольственную проблему всей нашей цивилизации. Это — Бразилия, Россия, Индия и Китай. Но, к сожалению, все страны зависимы друг от друга, поскольку только генетическое разнообразие видов дает новые сорта растений.
- А другие страны готовы задумываться о необходимости создавать генетические коллекции, насколько население готово осознать угрозу своей безопасности?
- Вы знаете, очень по-разному. Есть такие, для кого генетические ресурсы — приоритет. В первую очередь, это, разумеется, США, немного поменьше — Италия, есть еще пара государств. С неразвитыми дело обстоит хуже — Эфиопия, в которой очень много внимания уделяют этому вопросу, исключение.
- А широкие круги общественности готовы к пониманию идей защиты продовольственной безопасности? Они осознают значимость вашей работы?
- Это очень сложный вопрос. В последнее время, особенно с открытием генного банка в Свальбарде, появилось понимание, мы чувствуем поддержку. И очень многие страны активно содействуют работе. Да и само население активно проводит собственную пиар-кампанию. Но все это вовсе не означает, что большинство людей понимает, для чего нужны генетические ресурсы.
- Но, насколько я понимаю, все генетические банки находятся на государственном обеспечении, и ряд проблем генетических коллекций связан именно с занижением структурами власти степени важности вопроса. Возможно, ваша работа бы упростилась, если бы вас поддерживали широкие круги населения?
- Безусловно! Одно-два обращения к правительству могут дать колоссальный эффект! Хотя бы просто потому, что политики, которые зависят от мнения населения, могут просто не знать о существовании подобных проблем. Но бывает и обратное. Когда мы в первый раз вышли на правительство США с идеей создания генного банка, они очень выразительно на нас смотрели — они ж политики! - просвечивали нас взглядом как рентгеном! «Кто против вас?» - спросили они. «Никто!» - ответили мы. Нам сказали - вы врете! «Мы никогда не встречали такой проблемы, где все были бы за, и никто не против, - заявили политики. - Такого просто не может быть!» «Да, это — единственный случай, когда нету врагов», - объяснили мы. Они нам не поверили — политики! - но через три года мы снова пришли к ним на разговор, и они признали: «Мы действительно не встретили врагов». И мы получили от них поддержку нашей идеи, и это в значительной степени облегчило нашу работу — в том смысле, что и народ нас теперь поддерживает. Но это пошло «сверху» - от политиков.
- Конференция впервые за всю ее историю проходит в России. Почему был сделан именно такой выбор?
- Я, конечно, не ожидал, что будет так много участников. Конечное же, я прекрасно понимаю, что это могло быть только благодаря Николаю Вавилову. Это - имя, которое прекрасно известно во всех странах. Это был человек, который первым задумался о продовольственной безопасности. К пониманию его идей мы начинаем приходить только сейчас. Но мне надо быть очень осторожным, отвечая на вопрос (смеется). У меня очень глубокие эмоциональные чувства к личности Николая Вавилова. Это — наша история и наше будущее.
Честно говоря, я не могу представить какого-нибудь другого места, где могли бы собраться конференции такого уровня. Разве что только в Мехико, в международном центре по улучшению кукурузы и пшеницы, где работал Норман Борлауг, который получил за свои труды Нобелевскую премию.
Для меня Петербург - это изумительное место. Почему оно настолько значимо для меня? Именно здесь жил единственный человек, который понял пользу генетического разнообразия. И есть его институт, который продолжает его дело. Среди всех стран, имеющих генетические коллекции, ни у кого нет такого богатства.
Иван Савченко, и.о. вице-президента Россельхозакадемии, доктор биологических наук
- Эта конференция проходит в России впервые за всю свою историю. Как Вы оцениваете уровень мероприятия?
- Здесь создалась очень хорошая творческая обстановка. Все дискуссии протекают на очень высоком уровне, очень интересные доклады звучат. Безусловно, то, что получилось собрать конференцию такого уровня — заслуга, в первую очередь, Николая Вавилова. Конечно же, он был пророком, намного опередившим свое время...
- Понятно, что вклад Николая Вавилова в науку неоценим. А сейчас каково положение нашей страны в научном мире? Не получается ли так, что мы значимы лишь своими прежними достижениями?
- Ну что Вы! Международный симпозиум по пшенице не случайно собрался именно здесь. У нас замечательная школа селекции, одна из лучших в мире. Вот возьмем пример — в прошлом году была очень сильная засуха. Так вот на тех полях, где были посеяны завезенные в страну иностранные сорта пшеницы, все полностью оказалось уничтожено. Там, где были отечественные, разработанные специально для засушливых мест, все нормально — разумеется, пониже был урожай, чем обычно, но был! Аналогов нашим сортам нет и быть не может. В нашей стране — очень большое разнообразие природных территорий, поэтому у нас есть возможность выводить сорта, пригодные для любых условий.
Вот саратовский сорт — уникальный для засушливой зоны, ростовские сорта — там своя специфика. В Краснодаре вообще создана целая мозаика сортов на все случаи жизни: сухие, влажные, для любых условий...
- А разве наше сельское хозяйство еще не развалилось окончательно, и все эти разработки востребованы?
- Конечно! Мы демонстрируем все современные сорта, и очень многие их ждут. Сейчас в регионах организуют Дни поля — самый первый из них был проведен на базе Шатиловской станции в Орловской области, старейшей, которая была специально создана для этого района. Очень серьезно относятся к нашей работе в Краснодаре — у них Дни поля занимают около недели. Они обучают всех специалистов по разным культурам, руководителей среднего звена, руководителей районов. Губернатор Ткачев все это затеял, он придает всем этим вопросам очень большое значение. И не случайно сейчас Кубань у нас — ведущая по сельскому хозяйству. Есть и другие, кто старается. Но, конечно, не все.
Проблема сейчас в другом — у нас не осталось технологий. Машинный комплекс отстает на тридцать лет. Разработки есть, на уровне всех современных технологий, придумать ученые могут — а делать-то кто будет? Машиностроение — это уже совсем другая структура. А из-за того, что нет техники, «проседают» и другие отрасли — например, у нас намного хуже, чем на Западе, подготовка семян. У них вот семена сахарной свеклы проходят микрошлифовку — срезы толщиной 0,2-0,3 миллиметра. А мы такого делать не можем — нет у нас таких машин, нет технологий. А после такой обработки урожайность повышается в десятки раз — как следствие, мы проигрываем позицию, теряем рынок.
С животноводством у нас проблемы — не идет оно, только курятину получилось поднять. Ее столько, что уже приходится и ограничивать, а все остальное пока — провал. Но надо снова восстанавливать весь животноводческий комплекс, надо снова сеять зернобобовые... Без этого мы не придем никуда.
Но, понимаете, главная проблема сельского хозяйства даже не в том, что надо восстанавливать разрушенные хозяйства. Вот мы уже два десятка лет живем в рыночной экономике. Нам говорили — рынок сам себя отрегулирует... Да не будет он этого делать! Никто там новых производителей с распростертыми объятиями не ждет, наоборот... В итоге получается — в Москве в прошлом году был рекордный урожай яблок. Люди не знали, что с ними делать — вывозили на свалки, потому что деть было некуда. А магазины удерживают цены по 60-70 рублей, торгуют импортными.
Хорошо, пусть даже они будут готовы принимать продукцию наших производителей, но есть еще одна тонкость. Ученым часто говорят — вы плохие рыночники, но ученый-то и не должен быть рыночником, он не должен уметь торговать, его задача в другом. То же самое и с фермерами — они должны уметь выращивать урожай, а думать, как обеспечивать сбыт, как получше подать свою продукцию — им не до этого! А от нас хотят, чтоб мы одним махом перескочили пропасть, которую другие преодолевали больше ста лет! Да не получится! А если государство хочет, чтоб мы быстро вошли в рынок, оно должно взять на себя какие-то обязанности, как-то помочь, подтолкнуть, простимулировать создание системы... Защищают своих производителей другие страны, а мы? А пока никто не предпринимает никаких действий, нас выжимают с рынка.
- А кадровая проблема ко всем перечисленным не добавляется?
- Если говорить об академии, то люди есть, приходят. Аспирантура действует. Но - стипендия маленькая, а в аспирантуру идут уже взрослые люди, у которых семьи, маленькие дети, и на что им жить? Где им жить - в общежитии? А самое главное — что с ними делать потом? Сколько раз бывало — талантливый человек, светлая голова, надо бы его оставить в институте после аспирантуры, а куда его поселить? Молодые специалисты, которые хотят работать, есть, их немного, но они есть, но мы их не можем оставить, поскольку нет жилья.
Если же говорить о среднем звене, то сейчас происходят страшные вещи. Вот недавно одним росчерком пера по распоряжению Фурсенко ликвидировали подготовку специалистов сразу по трем направлениям - овощеводству, растениеводству и плодоводству. Всех объединили в «общее земледелие». Ну, и каких специалистов мы получим через пять лет? Это будет коллапс, без всякого преувеличения. Академики, ведущие ученые обращались к Фурсенко с просьбой отменить это распоряжение — никакого ответа. Вы представляете — столько лет существовали кафедры, разрабатывались методики, создавались лаборатории. И все — под ноль, одним росчерком пера...
- А с чем может быть связано такое бездумное отношение к науке?
- Сейчас у всех научных учреждений, у академии нашей очень нелегкий период. Но «большой» академии тоже приходится не легче, на нее — постоянные нападки, ученым, академикам приходится оправдываться неизвестно из-за чего... При этом на высоком уровне наши заслуги признают. И президент, и наш министр сельского хозяйства выступают на международных мероприятиях, отмечают успехи. То есть, некоторое понимание есть, в последнее время даже какое-то уважительное отношение появляется, но все пока остается на словах...
Да еще и чиновники с предпринимателями помогают. Я думаю, что все происходящее — не только от непонимания специфики науки, но связано и с тем, что все наши институты обладают землями, причем это — окультуренные, ухоженные территории. Правда, когда их выделяли, институтам отдавали самые бросовые, никому не нужные участки — науку всегда снабжали по остаточному принципу. А теперь в эти участки вложен труд нескольких поколений. Они стали привлекательными для бизнеса, и на них покушаются. Да и чиновники тоже помогают — подсовывают руководству страны разные бумаги, в которых под благовидным предлогом предлагают изъять наши участки - якобы эти земли помогут при решении жилищных проблем. Понятно, что жилье нужно, но ведь что обидно — проблемы-то таким способом не решают! На этих территориях не строят массовое жилье, а возводят коттеджи, которые покупают не самые бедные люди.
Вот сейчас в Кирове территорию Северо-Восточной станции собираются передавать под застройку. Уж сколько у нас, казалось бы, земли, но нет - нужна именно эта. Там даже областная дума была против этого решения, обращались к правительству — все бесполезно: слишком уж хорошее место, аналог Рублевки в Москве. Отдали под развитие территорий.
А Немчиновка?! Старейший институт, старейшая станция! Там еще 100 лет назад было создано опытное поле, разработана система мелиорации, выведены сорта пшеницы специально для центра России - тоже отдали под строительство. Говорят - там ничего не растет, только мусор и сорняки. Даже не смешно — все знают, что тут опытные поля, экскурсии туда привозят, а чиновники заявляют, что ничего нет. Теперь будут строить наукоград Сколково. Девять академиков написали письмо президенту, Медведев наложил резолюцию «разобраться со всем вниманием» - я ее видел своими глазами... Разобрались — растений нет, мусор и сорняки...
У ВИРа сейчас пытаются забрать земли Павловской опытной станции, потому что они якобы не используются. Причем год назад проходил в Петербурге Зерновой форум — выступал на нем президент страны, говорил о значении ВИРа... И вот — пожалуйста, через год такой удар.
- Как Вы думаете, что могло бы как-то переломить ситуацию, изменить отношение к науке?
- Не знаю. Боюсь, что у нас слишком богатая страна — природные ресурсы кажутся неисчерпаемыми. Но надо же сохранять то, что есть, а не разбазаривать свои богатства так варварски! А от власти хотелось бы даже не денег, но услышать: «Спасибо вам за то, что вы работаете»...
Николай Дзюбенко, директор Всероссийского института растениеводства
- Ваш институт участвует в этой конференции как принимающая сторона. Простите, что вопрос звучит не слишком тактично, но чем вы заслужили подобную честь?
- Конференция проходит в нашем городе по двум причинам — во-первых, потому, что это — Петербург, а во-вторых — потому что в нашем городе есть институт Вавилова, получивший международное признание. Помните, в прошлом году на Зерновом форуме выступал наш президент Дмитрий Медведев? Он тогда так и сказал, что одна из причин, по которой этот форум проходит в Петербурге, та, что здесь есть уникальный институт — институт растениеводства, созданный Николаем Вавиловым.
Я специально сегодня посчитал — в зале 680 стульев, они все были заняты, и еще 60 человек стояло. Найдите такой форум научный, чтобы собрал на пленарном заседании такое количество участников! Даже экономический, наверное, столько не собирает! И это — подтверждение значимости России в мире как зерновой страны. Причем ведь у нас еще и огромный неиспользованный потенциал, огромный резерв — 400 миллионов га попросту не используется.
- Институт растениеводства всегда пользовался заслуженной славой. Сохранилось ли уважительное отношение к нему сейчас?
- ВИР есть ВИР. Сегодня на этой конференции я получил огромную моральную поддержку от выступающих! Заслуга Николая Вавилова перед наукой неоценима, его работа до сих пор значима, как таблица Менделеева. Здесь была создана стратегия, которая определяет развитие культурных растений. И вся история института — развитие и сохранение его идей.
Сейчас все научные учреждения столкнулись с очень серьезными проблемами. Дефицит кадров...
Вопрос даже не в дефиците. Происходит смена поколений. Я - самый молодой профессор в нашем институте. Я уже десять лет самый молодой, новых не появляется. Молодежь в науку приходит, маловато, конечно, но все-таки есть те, кто готов заниматься научной работой. Но они — уже немного другие, чем мы. Происходит очень серьезный разрыв, а преемственности нет, не создано научных школ, поскольку нет связующего звена. Еще одна проблема — специалисты среднего звена. Их не создать за один день. У нас работают удивительные лаборанты, профессионалы высшего класса, которые могут на глаз по внешнему виду различать до сотни сортов семян. Вы можете себе это представить? Я — нет! А они способны, но это — люди, которым уже по 60-70 лет, и платят им 6-7 тысяч рублей. Уйдут они, кто останется?
- Проблемы финансирования вас тоже стороной не обошли?
- У нас государственная коллекция, но мы - единственный генетический банк в мире, который вынужден зарабатывать деньги, чтоб содержать свои фонды. Мы вынуждены «ужиматься», чтобы высвободить часть площадей и сдавать их в аренду. Вырученные деньги идут на содержание коллекции, на поддержку деятельности института. Это же ненормально, ведь это - государственная коллекция. И при этом нам постоянно приходится бороться... Вот мы сейчас приводим в порядок наши здания ... Мы заканчиваем реставрацию - это очень дорого, но надо. Нельзя же оставлять их облупленными. Но ни на ремонт, ни на реставрацию нам государство не выделило ни копейки. Это ведь исторически — наши здания. Раньше здесь находилось Министерство земледелия Российской империи. В 1920 году советская власть отдала их Вавилову, и с тех пор они в нашем бессрочном использовании. Как можно забрать их у института, как можно все это ликвидировать? Это же реальный вклад — если кто-то сомневается, то ведь можно же на самом деле подсчитать и с экономической точки зрения, какую прибыль дает вклад в генетику. Мы будем бороться за свой институт до последнего! И за здания, и за наши земли.
- А какова сейчас ситуация с землями Павловской опытной станции?
- Подали в суд на Росимущество и на фонд Бравермана (фонд содействия развитию жилищного строительства. — Прим. ред.). Сейчас идут процессы — где-то апелляция, где-то кассация. Мы боремся и бороться будем до последнего, просто так не сдадимся. Но самое неприятное в этой ситуации то, что из Министерства экономического развития на наше обращение пришел довольно странный ответ. Они считают, что никаких коллекций на этой земле Павловской опытной станции нет.
- Но ведь проводилась проверка, которая показала, что только 12% площадей не заняты растениями?
- Комиссия Росимущества проверяла, как мы используем земли, летом 2009 года вместе с фондом содействия РЖС. Дело в том, что земли, которые не используются, относятся к непригодным для возделывания. Это — заболоченная территория, оставленная как резерв, потому что после проведения мелиоративных работ мы должны коллекцию расширять. Причем ситуация абсурдная - на одном из участков находится собственность института — небольшая постройка, полуразвалившийся сарай для хранения инвентаря. Так вот, эта развалюшка для суда оказывается более весомым доводом, чем коллекция растений мирового уровня, которая помогает сберечь здоровье нации.
- И как вы намерены действовать дальше?
- Мы будем оспаривать все эти решения. Мы очень огорчены позицией министерства, которое фактически обвинило нас во лжи или в плагиате. Безграмотность и безалаберность чиновников может очень дорого обойтись России на международном уровне. Решение Минэкономразвития — это, по сути, удар и по безопасности страны, и по ее престижу.
То, что происходит, очень больно. Коллекция находилась в оккупации - Павловск ведь был под немцами, но ее сберегли, семенной фонд сохранили в блокаду...Восемьдесят лет собиралась эта коллекция, и теперь ее одним росчерком...
- А почему проявлен такой интерес к вашей территории?
- Я думаю, что все дело в том, что эти земли очень привлекательны для бизнеса. Там близко проходят дороги, проложены инженерные коммуникации, поэтому есть возможность с малыми затратами построить дорогое жилье. Такая ситуация не только у нас. Та же проблема в Немчиновке — предложено ликвидировать эту станцию, поскольку переносить будет очень дорого. И те же самые объяснения — там нет никаких растений — только мусор и сорняки. Но ведь тот вклад, который уже сделали академики московского института сельского хозяйства, намного больше, чем будущие, пока еще виртуальные прибыли, от наукограда Сколково, который там хотят построить. «Кремниевых долин» много — десятки, если не сотни, а пшеница «Московская номер 39» в мире — одна-единственная, и именно она и составляет основу будущего экспорта России.
- А в чем, как Вы считаете, причина такого пренебрежительного отношения и к институту, и к коллекции?
- Я считаю, что институт слишком хорошо работал. Советское правительство не имело никаких проблем с селекцией, она была дешевой, новые сорта растений — качественными. Понимаете, Николай Вавилов создал невероятную коллекцию, она настолько ценная, что в ней нет абсолютно никаких провалов. Поэтому теперь в правительстве не понимают ни значения его работы, ни значения института. И знаете, что самое обидное? Елена Скрынник, наш министр сельского хозяйства, выступала в январе в Германии на «Зеленой неделе», где говорила о значении нашего института и подтвердила готовность интегрировать коллекцию ВИР во всемирный банк генетических культур... И — пожалуйста: тут же мы получаем письмо... Я бы очень хотел задать вопрос правительству — в защиту ВИРа выступила группа академиков, они направили письмо президенту еще в начале мая, но ответа на это обращение до сих пор нет. Это же не только к нам. Я думаю, что пока в России будет нефть и газ, которыми можно легко и просто торговать, «наверху» отношение к науке будет плохим.
P.S.
«Знаете, какой самый главный урок я извлек в своей жизни? - спросил на прощание Кери Фаулер. - Это произошло в мою первую поездку в ваш город. Я приехал сюда в 1983 году. Я тогда учился в Швеции, и я знал, когда ехал, что здесь живут мои враги. И они, эти люди, только и думают о том, как бы нас уничтожить — нас так воспитывали тогда. И мне хотелось понять — кто же они такие и почему так хотят сжить меня со света. Я не ходил в Эрмитаж и всякие другие туристские места. Я бродил по улицам, заходил в магазины, разговаривал с прохожими, познакомился с ленинградцами, был у них в гостях. И я понял — эти люди не враги мне. Более того, и во мне они тоже не видят врага. Это тем, кто наверху, наверное, очень хочется, чтоб мы ненавидели друг друга. Но мы люди и всегда сумеем прийти к пониманию, чтобы они там ни творили».
Беседовала Кира Обухова,
Фонтанка.ру
