Единственное, что точно поняли петербуржцы после электрического коллапса: если что глобально-аварийное, куда бежать - неизвестно. Так было всегда. И при советской власти при тревогах сотрудники оказывались в недоумении, узнавали много нового о себе и секретных планах. Не довод для настаивания на традиции, но раз свет включили и жертв нет – можно вспомнить, поприкалываться.
В конце 80-х я служил в громадной психиатрической больнице имени краснознаменной советской милиции. Где-то осенью 1989 года ночью отбывал дежурство по управлению специальной службы ГУВД по адресу Лиговский дом 145, 4 этаж, как входишь, сразу прямо.
К раннему утру «на тумбочке» зазвонил телефон. И не простой – без наборного диска, а по которому может общаться лишь дежурный по всему Ленинграду или сама Москва. Представившись, я услышал строгий мужской голос. Голос был краток: «Минск–520». Очевидно голос не удовлетворила пауза в трубке (выражение физиономии он видеть не мог, и оно бы его разозлило). Голос более свирепо повторил: «Минск–520!». Я опомнился и рапортнул: «Есть!».
Страшно и любопытно мне было узнать, что я должен был делать. Опросив наряд, позвонив коллегам, находившимся ночью на рабочих местах, я не услышал вразумительного ответа. Я даже поинтересовался у задержанного по прозвищу «Крендель», прикованного на ночь наручниками к батарее в соседнем кабинете. Но и налетчик «Крендель» не выручил. Или не захотел (я его понимаю).
Начальника дома я будить не решился. Во-первых, его увезли вечером в невменяемом состоянии. А во–вторых, первого было достаточно.
Я принял решение (все-таки ответственный оперативный дежурный) – не реагировать ни на Минск, ни на дикий номер столицы Белорусской ССР. И напрасно. В семь утра в управление заявился блистательный штабной капитан. Практически «штабс». Он сиял глаженостью всего. Ему не доставало лишь набриолиненных волос.
Капитан поинтересовался: где личный состав, который должен быть уже собран по тревоге. Я смолчал. Но подумал: «Состав должен, конечно, быть». Началась перепалка. Он заставил меня звонить составу. Состав был умный – к домашним телефонам в семь утра подходить не хотел. И прибыл состав к 9:30. Не спеша.
Капитан поджидал офицеров зло, расхаживая по длинному коридору, задерживаясь у полутораметрового портрета Дзержинского. Было видно – в отличии от милиционера типичного он поднаторел в правильной строевой ходьбе по плацу. Вскоре – к десяти - все выстроились. Вернее все, кого смогли задержать в управлении. Большинство же, учуяв недоброе, мгновенно исчезли с криками: «Мне агент позвонил – неотложная информация».
- Где тревожные чемоданчики? – отчитывал капитан.
Ответом ему были шутки. Шутки переходили в перебранку на повышенных тонах. Будущий депутат ГосДумы Андрей Лебедев поинтересовался:
- Стесняюсь спросить, а по какому случаю шухер и какова конкретно моя задача, кроме как предъявить вам чемоданчик?
- Именно Вы должны были в семь утра уже выдвигаться на рубеж, означенный в плане «Минск-520». А конкретно - в населенный пункт (тут он назвал деревню) недалеко от Сосновоборской ЛАЭС, – отчеканил капитан.
- Вопросов больше не имеем! – за всех ответил Лебедев.
Неровный строй грохнул. Смехом. По-анархистски.
Внезапно появился заместитель начальника управления подполковник Слепухин. Слепухин отработал в розыске лет тридцать, и никакой тревогой его разбудить было нереально. Но он единственный, кто держал в руке потертый дипломат. Его вопрос мало чем отличался от лебедевского: «Чо толпимся? Баню с вахтой перепутали?»
- Вот! – обрадовался капитан (он не понял блатной метафоры или сделал вид, что не услышал). – Сразу видно, старая школа. Откройте, пожалуйста, чемоданчик и покажите молодым, что там должно быть.
- Может, не стоит? – спокойно спросил Слепухин.
- Не стесняйтесь.
- Желание штаба для меня закон, – съязвил Слепухин и распахнул дипломат.
Внутри оказалось: полиэтиленовый пакетик, в котором лежало то, что примерно месяц назад было огурцом (при этом непонятно, свежим или соленым) и отлично связанный бабушкиными руками шерстяной носок. Один экземпляр.
- Из собачьей шерсти, – со знанием прокомментировал один из оперов.
- Я этого так не оставлю! – завизжал проверяющий. Но не хлопнул дверью, так как дверь на четвертый этаж закрывалась плохо.
Нашутившись, все разошлись. Я стал приводить в порядок журнал происшествий, где были отражены ночные фокусы иностранцев и центровых.
Телефон зазвенел вторично. Тот же. Мне была дана еще одна команда: «Отбой Минску-520».
Прошел 21 год, а я так и не знаю, что это было. И было ли что-нибудь в Сосновом Бору. Это мучает.
Изменилось многое. Так, при аварии на «Восточной», как мы знаем, мало кто в ГУВД получал пусть непонятные, но команды. Но что-то объединяет СССР и РФ. И тогда, и ныне мы не ведаем, что делать.