«Обещание на рассвете»: Между звездами и камнями

Петербургский ТЮЗ им. Брянцева есть с чем поздравить. Идея разыграть на здешней малой сцене сочинение Ромена Гари «Обещание на рассвете» казалась чистым безумием – и из-за сложности материала, и из-за репутации театра, в котором давно не было удачных премьер. Однако работа режиссера Владимира Гурфинкеля вышла достойной.

Ромен Гари – один из псевдонимов Романа Касева, уроженца еврейского квартала в Вильно, а впоследствии знаменитого французского писателя (Эмиль Ажар – еще один его громкий псевдоним). А «Обещание на рассвете» (1960) – один из важнейших текстов Гари, сочетающий искренность исповедальной автобиографии с жанром «романа взросления». Как многое у Гари, роман посвящен матери, чья самоотверженная любовь к Ромену граничила с монашеским подвигом, порою – с безумием. Недоедая и не покладая рук, Мина (в романе она названа Ниной) стремилась обеспечить сыну блестящую будущность. «Обещание на рассвете» – и дань благодарности, и горькое сожаление: до настоящей славы сына Нина не дожила. В романе свободно, в режиме сбивчивого монолога, сочетаются разные временные пласты – детские впечатления Гари и его взрослые рефлексии, серьез сменяется иронией, жесткого фабульного каркаса нет как нет. Перенос «Обещания» на драматическую сцену не назовешь простой задачей.

Стильная минималистическая сценография художника Ирэны Ярутис работает в спектакле камертоном: скупая изобразительность декорации подталкивает актеров к углубленной психологической игре. Повествование Гари – разговор с самим собой, якобы происходящий на морском пляже. Над пустой сценической площадкой художница вешает прямоугольную панель с множеством электрических лампочек – это здешнее «условное» небо с «условными» звездами. Оно может опуститься до опасной близости к полу, буквально впечатав актеров в сцену, может встать вертикально, образовав блистающую преграду. На авансцене рассыпана галька, на заднике видеопроекция набегающих морских волн. Пара стульев, дорожный чемодан, большой шар, словно с картины Пикассо, – вот и весь реквизит. Поклонникам бытового театра на спектакле Владимира Гурфинкеля делать нечего – постановщик всецело поглощен приключениями человеческого духа.

Поглощенность осталась бы протоколом о намерениях, если бы не оказалась выражена в актерских работах. В «Обещании на рассвете» обе главные роли – Ромена и его матери Нины – поручены отличным артистам: приглашенному Андрею Астраханцеву и тюзовской приме Лиане Жвании. А главное – обе роли выстроены и сыграны отменно. Артиста Астраханцева природа наделила красивым благородным лицом, его облик отмечен печатью «уходящей натуры» – тонкости и интеллигентности. Было опасение, что внешней фактурой Астраханцева сходство с Гари в спектакле ограничится. Страхи улетучились с первых же сцен. В сложнейшей роли, не сходя со сцены два с лишним часа, актер содержателен и убедителен. Астраханцев варьирует образы взрослого Гари и Гари-ребенка, причем демаркация между зрелостью и детством в спектакле сознательно размыта. Интересней находить черты ребенка во взрослом и взрослого – в ребенке.

Разыгрывая сцены маленьких детских потрясений, открытий и катастроф, Астраханцев – Ромен подпускает сардонического цинизма видавшего виды скептика. Даже предательски сползающие штаны на лямках, которые он вынужден поддерживать, не могут сбить его с этого тона. По особо торжественным случаям мальчик переходит на эффектный хрипатый басок, и не беда, что маленечко дает петуха. Взрослый Гари у Астраханцева совсем другой – человек, не могущий, да и не видящий причин скрывать отчаяние и неприкаянность. Корчится, прижавшись к полу, и безмолвными губами задает небу вопрос о смысле: зачем нужна его зрелость, если рядом нет матери, отдавшей во имя этой зрелости всю себя? Небо, как водится, молчит, а вот артист почему-то не вызывает ни усмешки, ни неловкости, хотя мизансцена более чем рискованная. Объем текста и количество режиссерских заданий у Астраханцева в «Обещании» просто сумасшедшие, диапазон работы головокружительный – от тонких психологических обертонов до резкого балаганного гротеска. На месте режиссерской братии я бы внимательней присмотрелся к этому исполнителю.

Лиане Жвании мои рекомендации без надобности: уникальный талант актрисы всем известен. Каверза ее роли в «Обещании» ровно обратная, чем у партнера. Если Астраханцеву надо исполнить сложнейшую партию непрерывно, кантиленно, то Нина, согласно инсценировке, появляется и уходит – снова и снова. В такой разрывной структуре трудно выстроить сквозную линию развития образа. Как видится, режиссер нашел безупречный формальный ход. Памятуя, что мать Гари была по первой профессии актрисой, Гурфинкель и Жвания создают несколько утрированный, бенефисный образ (для женщины мать – бенефисная роль!), причем в первых выходах Жвания работает в комическом амплуа, потом переходит в лирико-драматический регистр, а дальше поднимается до трагизма.

Маленький актерский форсаж создает необходимую дистанцию от героини (ее ведь уже нет, перед нами воспоминание), но нисколько не отменяет богатства психологических оттенков. Смешная «еврейская мама» оборачивается стихийным гением педагогики, закадычным приятелем собственного ребенка. Еще пара сцен: мы видим ее бесстрашие, рисковую игру с судьбой и потаенную религиозность, потом иссушающее одиночество и подавляемое женское влечение к сыну. А как Нина – Жвания кричит, заподозрив в любимом Ромене труса: тут она беспощадна. Образ обрастает слоями, превращаясь из плоского рисунка в объемное изображение.

Впрочем, не всё в спектакле безупречно. Инсценировка, сделанная одним из лучших современных российских мастеров этого непростого жанра Ксенией Гашевой, – со знаком качества. Не механическое переписывание прозы в пьесу, а грамотная и корректная интерпретация, переводящая роман на язык театрального действия. Но вполне преодолеть фабульную скудость романа не удалось ни Гашевой, ни постановщику Гурфинкелю. Время от времени возникает эффект дежавю – будто тебе снова сообщают историю, уже рассказанную десять минут назад. Режиссер Владимир Гурфинкель проделал серьезную работу, уместив в постановке целый ворох тем и мотивов – от социальных до экзистенциальных. Рассматривая перипетии «взрослой жизни» – секс, войну, мирскую славу – как разновидности детских игр, режиссер показывает себя мудрецом. Увы, глубина мысли не гарантирует качества ее театральной подачи. Полет военной эскадрильи изображен тремя мужиками в униформе, бегающими паровозиком, а бомбардировки – их плевками. В решении массовых сцен вкус изменяет режиссеру не единожды, да и пестрая компания тюзовских артистов, занятая в этих интермедиях, играет неровно. То дежурно-формально, то с захлестом в комикование. Разумеется, претензии относятся не ко всем сценам и артистам. Скажем, замечательный тюзовский ветеран Игорь Шибанов прекрасен во всех своих маленьких ролях – старика-поляка, щедрого продавца круассанов, пожилого воздыхателя Нины. В финале именно Шибанов сядет впереди массовки, возьмет в руки гальку и подаст пример – начнет царапать камнями по поверхности сцены. Пример подхватят, и спектакль уйдет в затемнение под эти странные звуки, словно под шум океанских волн.

Андрей Пронин
«Фонтанка.ру»

Фото: пресс-служба Санкт-Петербургского театра юных зрителей им. А.А. Брянцева (автор – Станислав Левшин).

О других театральных событиях в Петербурге читайте в рубрике «Театры»