Не отходя от кассы

Ушедший год был для московского писателя Андрея Рубанова успешным чрезвычайно: роман «Йод», второй том романа «Хлорофилия», сборник рассказов «Тоже родина», многими замеченная и отмеченная статья о Варламе Шаламове в «Литературной матрице» – альтернативном учебнике русской литературы, где писатели - наши современники разбирают предшественников-классиков. Не говоря уже о многочисленных выступлениях в периодике и Премии братьев Стругацких. 2011-й обещает оказаться для писателя, может, и менее насыщенным событиями, но не менее успешным. Только что отправлен в типографию роман «Психодел», и это, определенно, будет один из самых ярких релизов наступившего года. «Культурная столица» публикует главу из этого романа, любезно предоставленную издательством АСТ.

Мошенник и садист Кирилл Кораблик по прозвищу Кактус, уже известный нам по роману Рубанова «Жизнь удалась», выходит из тюрьмы. Хотя оказался он там за убийство, отсидел совсем немного: Кораблик, даром что сирота и урка без образования, – выдающийся манипулятор, не просто душегуб – душевед, и развести пенитенциарную систему ему особенного труда не составило, хоть и потребовало смены фамилии и облика, а также большого количества дензнаков. На свободе хищный Кактус пытается заниматься прежними делами – «пожирать» обывателей, попутно восполняя нехватку финансов. Намеченная на этот раз жертва – тридцатилетний мальчик Борис, профессорский сынок, спортсмен, любитель экстремального досуга, обладатель не бог весть какого, но все же бизнеса и доставшейся от родителей шикарной квартиры в центре Москвы. Несмотря на всю внешнюю крутизну и атрибуты молодого-бодрого-успешного, Борис, как говорится, слабоват в коленках, и сожрал бы его Кораблик, не поперхнувшись, если б не Борисова невеста Мила...

«Я не могу выбрать героя из тотально дегероизированной среды тридцатилетних (а книга про них и для них), загнанных в концлагерь под названием «частная жизнь». По другую сторону баррикад – никого. Я не вижу героя. Я попытался создать героиню, которая готова сражаться за лоха, выбранного ею на роль принца-героя. Она и сражается как умеет, по-женски», – признался в частной беседе сам Рубанов.

Зато зло выписано Рубановым убедительно, рельефно, что особенно заметно на фоне всех остальных персонажей. И дело не в том, что злодеев изображать легче, нежели героев положительных. Писателю важен не дефект, а эффект: «Психодел» – крепко сделанный, во многом по голливудским лекалам (Ганнибал Лектер вспомнится каждому) и с явным прицелом на экранизацию, жанровый роман, в котором, впрочем, автор выступает, по своему обыкновению, и как чуткий социальный диагност. Так что образ этот вполне мог бы украсить собою антологию «Нечистая сила в русской литературе», ничуть не затерявшись в компании персонажей Достоевского или булгаковского Воланда, не говоря уже о героях А. Белого, Гоголя, Куприна, Набокова, Ф. Сологуба и проч.

Сергей Князев,
«Фонтанка.ру»

Глава из романа Андрея Рубанова «Психодел»

- Удачно вышло, подумал Кирилл, закрывая за собой калитку (ржавые петли протяжно скрипнули). Девка не обманула, дом действительно нежилой. Сюда приезжают редко, только чтобы присмотреть. И приезжает – женщина. Мужчина заметил бы ржавчину, смазал. А сходил красиво, ага. Точно и быстро. Зашел, произвел приятное впечатление, исчез. Заодно и каратиста живьем увидел. Кстати, не забыть: «каратист» – неправильное слово. Надо говорить: «каратэка». И это большая удача, что лучший друг сладкого мальчика Бори попался мне на глаза именно сейчас, когда затея только раскручивается. Почему-то я заочно считал каратэку быком тупым. И ошибся. Нет, он не костолом с двумя извилинами. Умница, само спокойствие. Такой себе самурай немногословный. Детей тренирует – значит, терпеливый и добрый. Это плохо. Добрые очень опасны. Предсказуемы – но опасны. Каратэка будет мешать, про него надо помнить, его надо каким-то способом отодвигать... А я, Кирилл Кораблик – дурак. Совсем про него забыл. Потому что думал по шаблону. Каратист, спортсмен – значит, болван. Нельзя думать по шаблону.

Пошел к машине. Шофер увидел его, завел двигатель и осквернил смрадным дымом лубочную картинку утонувшего в снегах, дремлющего в лесном кислороде дачного поселка.

Сколько раз твердил себе: не суди о людях поверхностно. Вообще не суди. Пожирай, пользуйся – но не суди, не надо.

А сладкий мальчик Боря пусть себе спит, ага. Отдыхай, друг, ты это заработал. Проснешься, а тебе скажут: Кирилл приезжал, подарок привез - и сразу отбыл. Ах, как неудобно вышло, подумает Борис. Серьезный человек Кирилл первого января уже дела делает, а я – сплю. Я слабак, а он – крутой. Еще одна монеточка в копилочку, еще один камень в фундамент отношений. Кирилл сверху, Борис – снизу. Кирилл серьезный, Борис – лох. Кирилл старше, Боря – сопляк зеленый. Кирилл уже в офисе, а Борис еще в постели. Кирилл пожиратель, а Боря – пища его. Против природы не пойдешь. Все от века расставлено по своим местам, повсюду строгая иерархия: я жру тебя, не потому что я плохой, а потому что ты рожден пищей. Ты – гамбургер, понял?

Свободная касса!

Конечно, никому не понравится, если его пожирают. Когда мышка бежит от кошки, ей это не по душе. Но мышка не встает в позу, не задвигает красивых речей, не подбивает собратьев создать милицию для защиты от котов. Науке такие случаи неизвестны. А люди сами себя путают и обманывают. «Все равны», «никто не круче», – что за демагогия? Разумеется, никто не круче. Кот тоже не считает себя крутым, он просто догоняет мышь – и жрет.

– В Москву? – спросил таксист.

– Да, – сказал Кирилл. – В Люблино. Дальше я покажу.

Шофер шмыгнул носом.

– То есть, это сколько денег будет?

Он был крупный, бесформенный мужчина, примерно ровесник Кирилла, и он совершенно не боялся Кирилла, и это не нравилось Кириллу. Ты везешь, я оплачиваю – разве мы на равных? Однако рыхлое, натужно сопящее существо с животом и золотым зубом с самого начала пыталось говорить Кириллу «ты» и непрерывно курило дешевые сигареты.

– Столько же и будет, – сказал Кирилл, зевнул и – едва машина заскрипела колесами по плотному снегу проселка – сделал вид, что задремал.

Он не водил машину и своей не имел. С конца восьмидесятых, когда у него появились первые деньги – ездил на такси. Шоферюги его забавляли, он их любил. Кирилл Кораблик – тогда еще юный фельдшер «скорой помощи», скромный продавец димедрола, – застал старое поколение столичных таксистов. Зубры, выжиги, романтики, они были неистощимы на истории о тайной ночной жизни большого города. При коммунистах на такси катались представители тончайшей прослойки обеспеченных граждан: богема, профессора-академики, генералы, уголовнички, лихая публика с длинным северным рублем, моряки, летчики и прочие неординарные люди. Потом – спустя несколько лет, когда Союз Советских почил в бозе – кое-кто из профессоров и летчиков уже сам вовсю крутил баранку, но так было ещё интереснее. Выходишь на дорогу, поднимаешь руку, садишься в поцарапанную тачку – и знакомишься с лауреатом Ленинской премии, или народным артистом, или знатоком санскрита.

Теперь все иначе. В такси идет либо закоренелый неудачник, либо мальчишка, приехавший с Кавказа. Хлеб шофёра тяжел, крутить баранку хорошо по молодости, пока идет поиск более спокойной и денежной работы; кто не сбежал вовремя – тот пропал.

Спать действительно хотелось, вокруг всё спало, скользили мимо белые обочины, белые поля, белые крыши, зима, утром было минус девятнадцать, ничего не хотелось, кроме как залезть в теплую берлогу и дремать. Кирилл пожалел, что не взял с собой фляжку с коньяком, но потом вспомнил, что врач запретил пить коньяк на морозе: сосуды сыграют, и организм подведет в самый неподходящий момент.

Зимой нельзя делать дела. Мудрые предки зимой дела не делали, сидели по домам, у печки. Организм не хочет работать зимой. Он даже коньяка не хочет. Разве что самую малость. А его, организма, владелец, Кирилл Кораблик, делает дела круглогодично, без пауз и перерывов. Надо же питаться. Нападать, хватать, проглатывать.

– Жрать охота, – сказал шофер и выругался.

Кирилл сделал вид, что очнулся.

– Да, – сказал он. – Это точно. Жрать охота. Здесь направо. Ты хорошо сказал. Пора пожрать. На том светофоре – налево.

Он попросил остановить возле двухэтажного здания районного отдела внутренних дел, вздохнул и достал волшебную красную ксиву.

– Документы давай.

Лицо шоферюги пошло пятнами, нос побелел, сильно выступили фиолетовые склеротические сосуды. Несчастный вытащил засаленный бумажник. Кирилл заглянул, извлек деньги, швырнул на колени примолкшего бедолаги. Всмотрелся в водительское удостоверение.

– Юрий Алексеевич, - вслух прочитал он. – Ага. Как у Гагарина. Слушай сюда, Юрий Алексеевич. Я оперативный работник, провожу оперативно-следственное мероприятие. Вчера ночью совершено убийство, есть свидетель, он запомнил машину. Такси, как у тебя. Синяя девятка, сверху оранжевые «шашечки».

Он сунул бумажник таксиста в свой карман.

– Командир! – вскричал бедолага. – Ты что? Да я… Да как… Какое убийство? Я вчера вечером дома сидел! Водку пил! Новый Год же! У меня жена, она подтвердит! У меня дочка, и зять, и мать старая! И вторая дочка, с хахалем! Мы все сидели, водку пили! Все подтвердят, когда проспятся!

– Разберемся, - ответил Кирилл. – Сиди здесь, я сейчас вернусь.

Он вышел из машины и быстрым шагом направился к дверям отделения; оказавшись внутри, изобразил законопослушную улыбку и постучал в стекло дежурного.

– Здравия желаю, товарищ сержант. А где тут можно узнать насчет разрешения на охотничье оружие?

– Восьмой кабинет, - сказал сержант. – Только там никого нет. Выходной день. В следующий вторник, с десяти часов.

– Понял, – сказал Кирилл. – А может, пораньше прийти? Наверняка народу много будет, я очередь займу…

– Очереди не будет, - сказал сержант. – Тут вам не мавзолей. В следующий вторник, с десяти часов. Еще вопросы?

– А как имя-отчество? Ну, того сотрудника, кто разрешения оформляет?

– Придете – и познакомитесь. В следующий вторник, с десяти часов.

Кирилл сердечно поблагодарил и вышел, не забыв стереть с лица улыбку.

Таксист, разумеется, кому-то телефонировал – вернее, пытался дозвониться приятелям или жене, но в середине дня первого января все его приятели и домочадцы, разумеется, беспробудно спали. Две дочки, зять, хахаль дочки, старенькая мама и жена, наверняка живут все вместе – а он у них вроде кормильца. Силою воли рванул рано утром копейку заколачивать.

Кирилл распахнул дверь, наклонился.

– Пойдем. Оформляться будем. Машину вон там пока поставь, мы ее потом сами во двор перегоним.

– Начальник, – страстно прошептал таксист, – сядь на минуту! Умоляю по-братски!
Кирилл сплюнул, сел, захлопнул дверь.

– Чего хочешь?

– Не губи, – сказал таксист. – Это не я, отвечаю. Я водку пил, у меня свидетели есть. Только зря со мной провозитесь. Отпусти, от греха. Вот мне еще не хватало, первого января в милицию попасть… Забери деньги, и отпусти. На вот, пять тыщ тут... Почти...
Кирилл вздохнул. Лишние пять тысяч рублей еще никому не повредили, но мараться и рисковать ради ста пятидесяти долларов глупо. Для отца двоих дочерей это большая сумма, по роже видно. Потом всем расскажет, у кого-то могут быть знакомые или знакомые знакомых, именно в этом РОВД, таксист запомнил его в лицо, вдруг захочет вернуть свои кровные…

Он вернул несчастному бумажник. Сухо велел:

– Деньги свои – оставь себе. Я офицер, мараться не люблю. Но мои – верни. Там было три бумажки по пятьсот рублей. Служебные. Мне за них отчитываться. И через минуту чтоб я тебя тут не видел. Гуляй пока. Завтра-послезавтра вызовем повесткой.

Крупно дрожа, таксист протянул купюры.

– Езжай домой, – сказал Кирилл. – Пожри чего-нибудь. А то тебя кто-нибудь сожрёт.

Потом стоял на обочине, меланхолически наблюдая, как радостный дурак гонит свою телегу прочь. Пять тысяч рублей, ага. Кирилл Кораблик – другого уровня человек. Ему что пять, что двести двадцать пять – неважно. Он только что бесплатно прокатился по важному делу за город и обратно. Заодно размялся, проверил свою силу, навыки, мастерство. Всё было на месте. И сила, и мастерство, и навыки. Махать липовым ментовским удостоверением в двадцати метрах от входа в райотдел – это не каждый сможет, братва.
 
Против природы не пойдешь. Кто рожден гамбургером, тот живет жизнью гамбургера, у того лицо гамбургера и логика гамбургера, и судьба его – быть съеденным. Свободная касса! Сейчас у него пять тысяч – к вечеру будет десять. А я – Кирилл Кораблик, я фаст-фуд не употребляю. Только свежее мясо жирное. И вино – темно-рубиновое, как венозная кровь. Борис Локтев – вот моя новая еда.

И девочка его тоже. Людмила Богданова.

Девочка прекрасна. Такие девочки редко встречаются. Совсем не красавица: сотри косметику, намотай платок по-бабьи – будет натуральная дурнушка в народном, искреннем смысле этого народного искреннего слова.

Но – изгиб. Вот что в ней: изгиб.

Кирилл осмотрелся – до метро было десять минут пешком. Пошел, улыбаясь. Новый год начался удачно. Домой пока не поедем, а поедем в центр, съедим кусок мяса в хорошем месте.

Там такая линия между шеей и плечом, и другая линия, еще лучше, от спины к бедру, через талию и ниже, вдоль ягодицы, если смотреть в полупрофиль... Интересно, бывает ли у женской жопы профиль? Правильно ли будет сказать: профиль жопы, полупрофиль жопы?

И эти линии – они не статичны, все течет и меняется непрерывно, идет ли она, стоит ли недвижна, либо сидит, а сидит тоже по-разному: на стуле у нее один изгиб, а в кресле развалится – совсем другой изгиб. Переносица широкая, нос крупноват, ноздри тоже, почти лошадка, но зубы маленькие, ровные. Острые, наверное. Знает, что хороша, но ни грамма самолюбования, никакой манерности, никаких победительных взглядов. Глаза серьезные, серые, без блядинки. Сейчас очень модно, чтобы с блядинкой, немного развратно, порочно. А Людмила Богданова не такая. Чувственная – но не порочная, нет.

Возле входа в метро вяло бродили несколько малоимущих, с бутылками пива. Выбрались опохмеляться. Газетный киоск был закрыт, из четырех витрин три защищены стальными жалюзи, но четвертая по неизвестной причине не имела защиты, и сквозь стекла смотрели журнальные обложки, несколько десятков, на каждой – лицо красивой молодой женщины. Кирилл остановился. Глянцевые женщины улыбались, слали глазами призывные сигналы. Хочешь меня – рискни, добейся. Я не против. Почти все были дамы при мужьях, и красоту – а во многих случаях и сам факт появления на обложке – оплачивали именно мужья, любовники, бойфренды, содержатели. Но глаза звали не только мужей и содержателей – всех. Приходите, сколько вас есть, а я – выберу лучшего. И муж (содержатель, бойфренд) пусть тоже встанет в общую очередь. Если что – одного мужа можно легко конвертировать в другого.

Эх вы, сказал им Кирилл, не разжимая губ. Ищете единственного и неповторимого, а подмигиваете всем. Вот девочка Мила, невеста Бориса Локтева – она серьезная, она не подмигивает. Однако если тебя зовут Кирилл Кораблик, и прозвище твое Кактус, если ты многих с потрохами сожрал, а одного убил, и дали тебе за это четырнадцать лет, из которых ты отсидел всего три, попутно, уже в тюрьме, сожрав еще нескольких – ты знаешь, что придет время, и девочка Мила тебе тоже подмигнет. Надо только дождаться.

О других новостях в области литературы читайте в рубрике «Книги»