Уже 3 июня – в ближайшее воскресение – в ходе открытого голосования Малого жюри будет определен 12-ый лауреат «Нацбеста». Из шести произведений, входящих в шорт-лист, пять подробно проанализированы мною в течение года, а обсуждать всерьез шестое было бы некорректно: замешкавшиеся издатели так и не успели выпустить его к сроку. Роман этот – «Русский садизм» Владимира Лидского – издан, правда, презентационным тиражом в 10 экземпляров полтора месяца назад, но к разговору о нем, право же, уместнее вернуться позже. Нынче же (и неделю спустя) поговорим о двух главных неудачниках «Нацбеста» - об Алексее Никитине и Юрии Буйде, которые, на мой взгляд, заслуживают не только хвалебной рецензии, которую вы, собственно, сейчас читаете. Приглашение поучаствовать в финале было бы наверняка гораздо уместнее.
Во многих видах спорта существует такое понятие, как wild carte, - помимо участников, вошедших в финал на основе отбора, организаторы, руководствуясь собственными представлениями и симпатиями, включают в соревнование одного-двух участников от себя - и я каждый год жалею о том, что в случае с литературными премиями такое не принято. Приглашение поучаствовать в финале было бы наверняка гораздо уместнее.
40-летний киевский прозаик Алексей Никитин пострадал прежде всего потому, что на конкурс выдвинули два его романа сразу – изданный в начале прошлого года «Истеми», о котором я здесь уже писал (гиперссылка), и выпущенный в декабре «Маджонг». Как показывает премиальная практика, - особенно часто страдают от этого плодовитые писатели вроде Андрея Рубанова, - внимание в таких случаях неизбежно распыляется, и зачетные баллы – тоже. Никитин и выпустил-то за всю свою жизнь два романа, но произошло это в один год, да и романы оказались примерно равноценными. Да и пишет Никитин – стилист весьма изощренный и фантазер (не путать с фантастами!) более чем причудливый – в заведомо неброской и объективно не слишком выигрышной манере: про его прозу никто не скажет «Да!» и уж тем более не воскликнет «Ах!», а, скорее, задумчиво и уважительно проговорит «Вот как». То есть премиальное качество присутствует, а вот премиальный блеск отсутствует, по меньшей мере, на первый взгляд. Хотя при более пристальном прочтении становится ясно: перед нами серьезная проза. Именно проза, а не беллетристика, - и это по нынешним временам большая редкость. Прекрасная русская проза – на украинском материале, - и очевидно ориентированная при этом на западные образцы (Борхес, Кортасар, Умберто Эко, Перес-Реверте – вот по этой линии).
Заголовком романа стало название древней китайской игры – «Маджонг». Не буду утомлять читателя ее довольно сложными правилами. Укажу на другое: игры, как известно, подразделяются на равновесные и шансовые. Равновесные – таковы шахматы и все командные спортивные игры – обеспечивают сторонам изначальное равенство шансов. Шансовые же – таковы все азартные игры – строятся на везении, на удаче, на «прухе». Разумеется, чисто шансовая игра это разве что «пьяница», - а уже «подкидной дурак», не говоря уж о покере с преферансом и бриджем, требуют специфических навыков, опыта, мастерства, а порой и таланта, резко увеличивающих твои шансы на успех и, напротив, сильно снижающих возможность проигрыша (хотя и не исключающих ее полностью). Чем сложнее шансовая игра, тем меньшая роль отводится в ней случаю. Маджонг – шансовая игра, в которой умение и везение распределены чуть ли не в идеальной пропорции фифти-фифти, что, разумеется, имеет особый смысл (на который делается упор и в рецензируемом романе): ровно наполовину ты играешь сам – и распоряжаешься своей жизнью, - а на другую половину тобой играет судьба. Ну, и, конечно, древняя китайская символика самих аксессуаров и терминов, придающая происходящему здесь и сейчас должную, во всей ее головокружительности, универсальность.
Время действия – наши дни; в анамнезе – «лихие девяностые». Место действия – Киев с вылазками на природу и в экзотику. Сюжетных линий несколько – автор не без труда, но довольно искусно сводит их в финальной сцене романа. Одна из этих линий – четверо игроков в маджонг, бывшие соседи по коммунальной квартире, ушедшие из чужой для них современности в условное (неподвижный круговорот) время игры. Вторая – киевские книжники, коллекционеры и спекулянты из советского интеллигентского (отчасти и номенклатурного) прошлого. Не «бывшие интеллигентные люди», но просто интеллигенты и просто бывшие. Прямые и косвенные потомки булгаковских Турбиных, недурно устроившиеся в нынешней жизни, но все же – в основном в силу возраста – подтосковывающие. Третья – новые хозяева жизни (и тоже, помимо всего прочего, библиофилы). Четвертая – таинственная рукопись (предположительно третий том «Мертвых душ»), щедро цитируемая в тексте и хорошо стилизованная, - за обладание которой и разворачивается Первая Гоголевская Война между пивным бароном и компьютерной королевой; война, в которой охранные структуры честно рубятся насмерть, а книжники и коллекционеры из двух по идее тоже враждующих клиентел, напротив, стараются договориться за спиной у хозяев – договориться во имя некоей исторической правды, ну, и, разумеется, справедливости.
В романе есть и пятая линия – мистическая. Один из книжников, отправленный за фрагментом рукописи в Казахстан, гибнет там – вернее, не столько гибнет, сколько превращается в лося и в шамана одновременно, но продолжает активно вмешиваться в события, совокупляясь ради этого с шаманками разной степени посвящения. Сюжетно эта линия важна (иначе концы не сошлись бы с концами), написана, как и весь роман, отменно – и всё же, на мой смиренный вкус, она представляет собой «архитектурное излишество» и роман несколько портит. Нет, я всё понимаю: древняя мистика Китая с одной стороны, мистика гоголевской Малороссии с другой, - и казахские шаманы, тотемы, камлания и жертвоприношения оказываются аккурат посередине. И вообще, на «выход в астрал» нынче мода. И все же когда в психологический и социальный (а в каком-то смысле и философский) роман вплетается откровенное фэнтези, лучше он от этого не становится – и это еще мягко сказано. В «Истеми» фэнтези не было, но зато не все сюжетные линии сошлись воедино; в «Маджонге» дело обстоит ровно наоборот – и остается именно что по-гоголевски пожелать талантливому писателю уже в следующем, третьем по счету, романе поженить достоинства двух предыдущих, одновременно избавившись от недостатков, присущих обоим. Вот тогда и будем претендовать на «Нацбест» (и на другие литературные премии) уже совсем по-взрослому… А впрочем, Гоголь сочинил не только «Женитьбу», но и «Игроков», - а вот третьего тома «Мертвых душ» он не написал.
Виктор Топоров, специально для «Фонтанки.ру»
