ПоделитьсяОдин из самых успешных предпринимателей до 2003 года, а после – самый знаменитый заключённый, Михаил Ходорковский уверен: отечественная система исполнения наказаний может работать так, чтобы зеки реже возвращались в колонии. Может – но не хочет. Он рассказал "Фонтанке" о том, как можно организовать трудовые будни по-прежнему густонаселённого российского "ГУЛАГа".
- Считается, что в колонии получить работу ещё труднее, чем на свободе. На самом деле это многим удаётся?
– Согласно статистике, в российских исправительных колониях содержатся 650 тысяч заключенных, на содержание каждого тратится больше, чем средний доход "свободного" гражданина России. Но рабочие места, пусть самые убогие, есть только у 10 - 15 процентов обитателей колоний. Итого – почти полмиллиона фактически безработных. Потенциальных поставщиков уголовного рецидива! И это с нашими-то демографическими проблемами, с нашей нехваткой рабочих рук, с бесконечным потоком гастарбайтеров…
- И чем же занимаются в колониях эти сотни тысяч наших заключённых и безработных сограждан?
– Да тем, что хорошо известно всем, проходившим срочную военную службу. Плац, строй, уборка, столовая и снова – уборка. В перерывах – курение и бесцельное хождение по кругу. Эти люди не работают, не откладывают себе никаких денег на первое время. Они не приучаются к труду, к специальности, не занимаются тем, чем смогли бы зарабатывать себе на хлеб, оказавшись на воле. И вот так мучаются от вынужденного безделья сотни тысяч непьющих, пусть даже и временно непьющих, физических здоровых людей.
- Но администрация колонии не может не видеть нехватку работы и не понимать, к чему это ведёт. Какие меры она может предпринять? И насколько она в этом вообще заинтересована?
– Производство – это в любом случае дополнительная головная боль для начальника колонии: возможные травмы, возможный дополнительный способ пронести запрещенные предметы в зону, нагрузка на бухгалтерию, ответственность за неисполнение контрактов и десятки других вопросов. Да, в зоне будет поспокойнее, ведь большая часть проблем – от безделья. Но с этими проблемами как-то справляются. Да, "рабочая" зона – посытнее, но и так сегодня никто по-настоящему не голодает. А если кому чего не хватает – так "здесь им не санаторий". При этом прибыль у колонии все равно отнимут. Самому начальнику премии никто не даст. А проблемы бывших сидельцев, которые возникнут уже за забором, "гражданина начальника" волнуют обычно мало.
- И всё-таки если такой энтузиаст найдётся, то какое именно производство целесообразно было бы наладить, чтобы это было не только в воспитательных целях, но и выгоду приносило? Что для этого нужно?
– Все это требует развития и укрепления взаимоотношений колоний с местной промышленностью, с коммунальной сферой, предприятиями по ремонту и строительству объектов региональной инфраструктуры, с сельхозпроизводством. Именно здесь, как правило, не хватает рабочих рук, именно эти профессии востребованы на рынке. А человек, владеющий такими профессиями, не останется без куска хлеба и крыши над головой.
- Среди заключённых есть люди, владеющие вполне конкретными профессиями. Что мешает организовать систему так, чтоб они могли найти себе применение по специальности? Врач, например, мог бы вести платный прием…
– Нет предпринимателей, которые могли бы и хотели бы всё это организовать. Но нежелание предпринимателей связываться с этим – это следствие. А есть причина. Дело в том, что себестоимость производства в зоне непомерно высока. Требования к охране мест заключения очень жесткие, они сопоставимы с требованиями к предприятиям атомной промышленности.
- По статистике, по-настоящему опасными считаются только 3 процента заключенных, и среди них половина – "экономические". Зачем тогда такие жёсткие требования?
– Действительно, побегов за год – около десятка по всей системе, не считая колоний-поселений. Большинство "побегушников" ловят. Или они сами, погуляв, приходят. Люди попросту не хотят бежать. Большинству некуда и незачем. На фоне ежегодного количества отправляемых в тюрьмы, а это сотни тысяч, десяток сбежавших – меньше, чем капля в море. Получается, трата гигантских средств на "охрану и режим" ради десятка "побегушников" – обычная бюрократическая "заморочка". "Палки", отчетность ГУЛАГовских времен. Ну и, конечно, вульгарное "освоение" бюджетных денег.
- Существует ли связь между возможностью работать на зоне и перспективой больше туда не возвращаться или, наоборот, вернуться быстро?
– "Звонок на выход" раньше или позже раздастся для каждого. Тогда раскрываются ворота, и человек оказывается на пороге новой, свободной жизни. Без денег, без семьи, без специальности. Без привычки к каждодневному производительному труду, часто без крыши над головой и с бурчащим желудком. Так что половина "заезжает" обратно в зону уже вскоре после освобождения.
- И что нужно поменять в системе, чтобы избежать рецидивов? Может быть, ФСИН могла бы как-то участвовать в будущем трудоустройстве зеков?
– В принципе, концепция развития уголовно-исполнительной системы опосредованно дает ответ на этот вопрос. Тюрьмы – для опасных, колонии-поселения – для остальных. В этом случае значительная часть заключенных переместится в колонии-поселения, а там с работой проще. На самом деле с работой проще только сегодня: когда численность таких колоний невелика, и многие из них работают на нужды самой исполнительной системы. Еще 300 - 400 тысяч человек так работой не занять. Производство должно быть независимым. Как и тюремная медицина. А лагерная администрация должна быть мотивирована на конечный результат – быстрейшее и максимально возможно полное исправление людей. Чтобы люди, выйдя из тюрьмы, туда уже не возвращались. Для этого они должны выходить на свободу со специальностью, с трудовыми финансовыми накоплениями, с привычкой работать. А желательно – еще и с реальным приглашением на работу по своей или вновь освоенной профессии.
Ирина Тумакова, "Фонтанка.ру"
