ПоделитьсяСамый известный в России ювелир Андрей Ананов представил яйцо, изготовленное к 400-летию дома Романовых. «Это вещь, которая закрепит мое имя в истории», - без излишней скромности заявил в интервью «Фонтанке» он. Впервые после десятилетнего молчания Ананов рассказал о кризисе европейского ювелирного рынка, объяснил, зачем платит членские взносы в «Единую Россию» и почему не поделил округ на думских выборах с экс-мэром Анатолием Собчаком.
Андрей Ананов ворвался в медиапространство в 1990-е годы, когда стал самым известным ювелиром России. «Первый мастер, получивший разрешение на работу с драгметаллами в СССР», «единственный в мире человек, имеющий право ставить на свои украшения клеймо “Фаберже”», «кутила, проигравший в казино Монте-Карло 700 тысяч франков за вечер» – так писали о нем журналисты.
В начале 2000-х Ананов из эфира пропал, прочно закрепившись на Петроградской стороне, где потихоньку росла его башня – построенное по всем правилам средневековой архитектуры кирпичное сооружение, объединяющее производство и магазин. Однако 21 мая в редакцию «Фонтанки» пришло письмо: «В мастерской Андрея Ананова закончена работа над историческим произведением – пасхальным яйцом “400 лет Дома Романовых”. Последнее яйцо - к 300-летию дома - изготовил Фаберже 100 лет назад». И подпись: «Ананов».
Мимо такого явления мы пройти не смогли. Первым же вопросом, заданным 67-летнему ювелиру, сидящему в своем кабинете за круглым столиком в белой футболке Lacoste и джинсах, стал: «Вы зачем писали письмо? Ведь состоятельный и известный человек, а выполняли работу рядового пиарщика».
- Все очень просто. Я – человек тщеславный. И грехом, особенно для мужчины, это не считаю, – ответил Андрей Ананов. – К тому же до прихода в ювелирику я окончил театральный институт и 14 лет работал режиссером. А что важно артисту? Аплодисменты, оценка зрителей.
- А есть вообще специалисты по пиару в вашей компании?
– Ни одного: я очень люблю и ценю профессионалов, плачу им большие деньги. Но пиарщиков так назвать сложно. Сейчас, конечно, «связям с общественностью» учат даже в институтах, но это пиар тупой – вроде плакатов «Пейте кока-колу». Настоящий пиар – тонкий. Способности к нему даются от Бога.
Я всю жизнь был сам себе пиарщиком. Например, в 1994 году, когда в Петербург приехала королева Великобритании Елизавета II, преподнес ей веточку ежевики из золота, неофита, мариона, горного хрусталя и бриллиантов. После этого на меня обрушилась лавина предложений от английских журналов: «Дайте рекламу по 6 тысяч фунтов за страницу». Я публично удивился: «Бедный русский ювелир дарит вашей королеве драгоценности, а вы просите с него деньги?» В результате четыре толстых издания написали обо мне бесплатно.
- В вашей биографии есть факты, которые вы выдумали – в рамках самопиара?
– Из пальца не высосал ничего, но есть истории, которые несколько приукрасил. Они, скажем так, подверглись режиссерской художественной обработке.
- Например, презентация изделий в парижском отеле «Ритц», которую в 1991 году устроила для вас фирма «Фаберже»? Из интервью в интервью бюджет этого празднества стабильно рос. Сначала говорили 160 тысячах долларов, потом о 180, 220, 240...
– Цена не могла меняться. Она совершенно точно составляла 290 тысяч долларов...
«Фирма ”Фаберже” обвела меня вокруг пальца»
Но вот Ананов ставит на стол черную коробку. Жестом иллюзиониста поднимает крышку. Внутри стоит пасхальное яйцо с четверть метра высотой. По розовой эмали расходится серебристое кружево гильоштировки.
– Я сделал его, чтобы оно осталось в истории. Как то яйцо, которое изготовил Фаберже к 300-летию дома Романовых, – заявляет ювелир, вновь присаживаясь и закуривая. – Здесь заложен глубокий смысл. Вот Кострома, где началось царствие дома Романовых (Ананов проводит рукой рядом с нижней половиной яйца, где блестят выточенные из белого золота и инкрустированные бриллиантами купола Ипатьевского монастыря. – Прим. ред.). Это – Петербург, где оно закончилось (такой же жест, но чуть выше – там распростер колоннаду миниатюрный Казанский собор. – Прим. ред.). Вот нетленные царские регалии (Ананов открывает яйцо: внутри – две нефритовые подушечки. На них закреплены держава, корона и скипетр не больше спичечного коробка. – Прим. ред.). Как режиссер, я всегда хотел, чтобы изделие было со смыслом. Чтобы оно содержало в себе не только золотые завитушки, но и конфликт, развитие действия.
- Яйцо, говорят, заказали сами потомки Романовых.
– В отличие от настоящих Романовых, которые закончились в 1918 году, нынешние Романовы слишком бедны. Предложение изготовить его поступило от Российского императорского фонда (объединение русских бизнесменов в Великобритании, ставящее своей целью «пропаганду имперской культуры». – Прим. ред.). Его глава Александр Анисимов год назад написал мне: «Андрей Георгиевич, возьмитесь, никто, кроме вас, не сможет это сделать...» По его плану, в сентябре яйцо продемонстрируют в Лондоне, на благотворительном балу в Кенсингтонском дворце, потом будет еще несколько торжественных мероприятий, а в конце года его продадут на крупном аукционе.
- "Кристи"? "Сотбис"?
– Что-нибудь в этом роде. Я изготовил вещь за свой счет – она обошлась в 120 - 130 тысяч евро. Начальная цена лота будет как миниму, в 2 раза выше. Впрочем, для меня в этой истории важны не деньги. Важно, чтобы яйцо стало известным, чтобы люди знали, что в России есть мастера, готовые выполнить руками любой сложности изделие.
- На яйце стоит подпись: «Ананов». Как давно перестали использовать клеймо «Фаберже от Ананова»? Ведь в 1990-е вы стали единственным в мире ювелиром, кто получил право так маркировать свою продукцию.
– В 1989 году я действительно подписал с парижской фирмой «Фаберже» контракт. Но они меня обманули, обвели вокруг пальца. В условиях договора было указано, что я должен отдавать коммерсантам 14 процентов годового дохода до налогообложения в России. На практике это значило, что французы получали половину моего заработка. В 1991 году контракт был прекращен. Ни на одном изделии клеймо «Фаберже от Ананова» я не поставил.
- Тем не менее вас до сих пор постоянно сравнивают с Фаберже. Говорите, что хотите войти в историю, а фактически являетесь его альтер эго.
– Всегда с уважением относился к Карлу Густавовичу, но так не считаю. Вы, наверное, знаете, что я начинал заниматься ювелирным искусством в 1970-е годы, когда ювелирика в СССР была под запретом, а за мной охотилось КГБ. Тогда я не пытался, как многие современные дизайнеры, сделать плохо, но по-своему. Я хотел повторить стиль и технику великих русских мастеров. А их много – Иоганн-Готлиб Шарф, Иеремия Позье, Джулиус Раппопорт, Михаил Перхин. А сколько тех, чье имя не сохранилось? Помню, как сидел ночью с лупой, ремонтировал какое-нибудь старинное изделие, и слезы наворачивались на глаза. Хотелось снять шапку и поклониться этому неизвестному мастеру, который так сделал.
- «Так» – это как? Объясните, пожалуйста, человеку, далекому от ювелирного мира.
– Это нельзя объяснить, надо, чтобы в кровь впиталось, – линии, высочайшего уровня полировка, элегантная закрепка бриллиантов, умение создать произведение крепкое и вместе с тем изящное. Ведь до революции ювелиры все делали вручную. Например, сложная брошь состояла из большого количества деталей: каждую обрабатывали отдельно, а затем всю конструкцию скрепляли штифтами. Поэтому такая брошка, отшлифованная со всех сторон, сияет до сих пор. В СССР же производство было поставлено на примитивный поток, драгоценности изготавливали методом литья и штамповки. Получалось грубо: в тонких местах такие украшения не прополировать – туда просто не добраться. К тому же советские власти запретили использовать в ювелирике сочетание двух металлов. А вся техника прошлых веков была основана именно на этом: бриллианты закреплялись в серебре, а золотая оправа придавала прочности изделию.
- Неужели в СССР не было ни одного мастера, которому можно подражать?
– В СССР ювелирного искусства не существовало.
- Но вот в соседнем Петергофе работала гранильная фабрика.
– Огранка – не искусство. Это технический процесс. Впрочем, в Европе обстановка не лучше. Если в России ювелирику убили большевики в 1917 году, то на Западе ее убили деньги. Европейцы поняли, что, работая руками, никогда не будешь нищим, но и миллиардером не станешь. Они выбрали миллиарды и получили их, используя современные технологии. Например, цепевязальные машины, придуманные швейцарцами в 1930-е годы. 24 часа в сутки в них входит проволока и выходят километры готовых цепочек. Эти цепочки уже накормили весь мир.
- То есть ситуация в ювелирике, мягко говоря, плачевная, и новых Фаберже ждать не стоит?
– В ювелирной отрасли сейчас глубокий кризис, кризис перепроизводства барахла. Ширпотребом люди наелись, и он мало кому нужен, а дорогие вещи далеко не каждый может, да и хочет себе позволить. Есть и очень большая проблема с мировоззрением человеческим – скудным, бедным эстетически. Все это происходит на фоне полного отсутствия ручного производства: сейчас для того, чтобы заниматься ювелирным бизнесом, ювелиром быть не надо. Надо купить у мастера модель, а дальше начинается сугубо механический производственный процесс.
У нас из 100 ювелирных магазинов 99 торгуют чужим. Закупают в Турции, Гонконге, там, где могут. Как вы понимаете, нельзя очень долго держаться только на торговой наценке. Это противоречит философии жизни. В результате продать что бы то ни было вообще проблема. Вот мой приятель закрывает магазины. И правильно. Может быть, таким образом до людей дойдет, что нужно производить что-то интересное и получать деньги за труд, а не за ловкость рук, когда ты купил дешево, а продаешь дорого.
- Получается, что компания Ананова единственная в мире занимается ручной работой?
– И в России, и на Западе есть талантливые одиночки и небольшие фирмы, но они не делают погоды. А вот крупных мастерских, создающих вещи такого уровня, как мы, не существует, у нас давно нет конкурентов. Мне повезло – ведь в перестройку, когда я начинал бизнес, рабочая сила в России стоила дешево. Оклад в 100 долларов считался у наших ювелиров большой зарплатой, тогда как европейские специалисты получали 2 тысячи долларов в месяц. Благодаря этому в 1990-е мне удалось собрать коллектив из 100 талантливых мастеров. За границей такую компанию организовать просто невозможно. К тому же я никогда не гнался за сверхприбылями. Деньги – инструмент, я хотел, чтобы он у меня был, но главная цель была иной – остаться в истории в качестве лучшего ювелира России.
- Ваша уникальность не помогла избежать проблем. Если верить информационной системе СПАРК, выручка компании «А. Ананов» снижается. В 2002-м она составляла 13,8 млн рублей, а в 2010-м – лишь около 2 миллионов.
– Здесь, пожалуй, виноваты и ситуация в отрасли в целом, и я сам. Я продавать не умею, да и не очень-то и люблю. Вот производство организовать могу. А такую простую вещь, как интернет-магазин, до сих пор не сделал. Как-то поручил одной компании эту работу, но они такой дизайн придумали, что пришлось отказаться.
Я понимаю, что сам должен делать этот магазин, наполнять его материалом, выкладывать описания изделий. Это большая работа. Мне стало лень. Я вам скажу откровенно, что немножко устал от жизни. Я много лет работал один, у меня никогда не было помощника, который бы сам мог решить поставленную задачу. Всегда приходилось подробно рассказывать: иди туда, сделай то, вот тебе телефон, позвони тому-то, вот пойдешь писать и левой рукой держи здесь, а правой расстегни...
- Неужели нет любимых учеников, которые продолжат вашу школу?
– Есть, конечно, талантливые ребята. Недавно пришел такой, Миша Мамин, – не только отличный ювелир, но и прекрасный гравер. Есть Инна Максимова – замечательный эмальер, гравер Игорь Кеннунен, камнерез от Бога Аркадий Петров, огранщик Миша Смолкин, механик высокого класса Павел Смолкин и краснодеревщик Артем Нерсесов. Есть Андрей Шевченко, Александр Никишов, Николай Давыдов, Валерий Линский, Володя Ковалев. Несколько лет назад пришли после Мухинского училища Антон Линник и Стас Третьяков.
Можно долго перечислять и тех мастеров, что работали у меня, а затем ушли: кого-то я уволил, кого-то переманили. Но вот беда: эти сотрудники могут делать только то, чему научились в моей мастерской. Они умеют прекрасно работать руками, но им трудно придумать – они берут мой каталог и из него копируют. Эскизы, идеи всегда исходили от меня. Нужно быть способным сочинить новое изделие, а это нелегко – здесь важно быть и художником, и ювелиром, и режиссером, к тому же понимать нужды рынка.
Возможно, еще и мой авторитет на них давил. Я помню, как лет 20 назад нарисовал эскизы мужских часов, указал все размеры. Кажется, садись и делай! Проходит две недели. Я заглядываю в мастерскую и вижу, как в ней собрались в кучку ювелиры: а мы тут часы, мол, обсуждаем. «Зачем вы обсуждаете? Все уже дано. Или я вас сниму с зарплаты, или воплощайте в жизнь, что я говорю!» С тех пор в кучку больше никто не собирался.
- Много вы делаете своими руками?
– Сейчас ничего. Дома меняю лампочки и забиваю гвозди. Последний раз садился за ювелирные инструменты лет 20 назад, потому что это неразумно. Мне выгоднее употребить время, чтобы раздать работу людям, придумать новое изделие.
- Кризис – не ювелирный, экономический – на ваш бизнес повлиял?
– Практически нет. В середине 2000-х я понял, что страну ждут тяжелые времена, и решил сделать вложение денег. В 2006 году построил здание на Мичуринской улице, 7, за миллион с лишним долларов – это сумма, вырученная за продажу яйца к 300-летию Петербурга. Сам эскиз здания нарисовал, сам ругался матом на стройплощадке, сам выгнал генподрядчика за воровство. Сюда были переведены и мастерская, и магазин. А помещение на Невском проспекте, 31, которое я снимал, было сдано в субаренду. На эти деньги существует моя фирма. Я ими плачу зарплату. Правда, все-таки пришлось сократить количество сотрудников.
- На сколько?
– Почти в два раза. Сейчас работают 40 человек, а раньше, как я говорил, было 100. Некоторые ушли сами – им предложили больше денег. Кого-то я взял обратно, хотя изначально говорил: «Ради бога, уходи, но обратно не возьму». Знаете, ювелирная фирма – как семья. Увольнение – развод. Что делать, когда один из супругов взял и сказал: «Я будут жить с другим»? «Ну, хорошо. Только не возвращайся».
- В последние годы вы редко появлялись в публичном поле.
– Я и вправду закончил публичную деятельность, прекратил ходить на светские рауты. Смокинг не надевал уже десять лет.
- Почему?
– А постарел. Изменились интересы. Раньше я то на рулетке играл запоем, то на бильярде, то автоспортом занимался, то на горных лыжах катался, то девочек клеил, причем с большой любовью. А сейчас рыбу ловлю. Домик построил на Чудском озере. Даже на женщин особенного внимания не обращаю, чтобы мне не сказали: «Дядя, иди в зеркало на себя посмотри, а потом вернись и расскажи, что ты там видел». Я прибираюсь в своем хозяйстве, чтобы все было чисто и после моей смерти, чтобы не было проблем у близких родственников. Чтобы плавно, хорошо и спокойно закончилась жизнь.
- Вы не рано этим занялись? Нынешнему президенту России возраст не мешает ни нырять на дно моря за амфорами, ни взмывать под облака с журавлями.
– Да что президент, президент пацан! Ему только пятьдесят с копейками.
- В прошлом году отметили 60. Поклонники собирались запустить дирижабли в Басковом переулке и над Литейным проспектом.
– Кому? Путину? Никогда бы не подумал. Он шикарно выглядит и вообще молодец. Мы хорошо общались в те времена, когда Собчак был мэром Петербурга, нередко виделись на правительственных мероприятиях. Путин присутствовал на открытии моего первого салона в гостинице «Европейская». Последний раз встретились на трапе самолета, когда он улетал в Москву помощником управделами президента Павла Павловича Бородина. Путин сказал: «Вот мой телефон, звони».
- Звонили?
– Нет. Во-первых, это было не нужно. Во-вторых, не люблю я этого. В-третьих, жизнь развела: он – в Москве, я – в Петербурге, что может быть общего?
- Ювелирка, к примеру. От Ананова.
– Сам я Владимиру Владимировичу ничего не дарил и не продавал. Но знаю точно, что у Путина есть мои изделия, заказанные его друзьями. Их имена я не считаю нужным афишировать.
- Отчего не дарили? Чем Путин хуже Елизаветы II?
– Английская королева была особым случаем. Я знал, что увижу ее раз в жизни. Но если бы меня пригласили на день рождения к Путину – пришел бы с подарком.
- В свое время вы, кстати, тоже пытались стать политиком. В 1999 году баллотировались в Госдуму от блока «Отечество – Вся Россия». Зачем?
– Вполне нормально, что мужчина в 50 лет, сделавший все для себя и своей семьи, собирается сделать что-то и для общества. А я хотел. И мог. Потому что незадолго до выборов мне в голову пришла превосходная идея.
Это было в Монте-Карло, где состоялся очередной бал Красного Креста. После официальных мероприятий я спустился в вестибюль «Отеля де Пари» выпить кофе. Ко мне присоединился Джордж Сорос, с которым мы были знакомы еще со времен его приезда в Питер. Затем подсели Билл Гейтс и Жак Атоли – идеолог создания Всемирного банка реконструкции и развития, такой же миллиардер, как и все присутствующие, кроме меня.
Мы пили кофе уже вчетвером, речь шла о России, о том, что хочется вложить деньги в проекты в нашей стране, но страшно. Все боялись двух вещей – смены политического строя и бандитизма. Тут у меня возникла мысль, которую я прямо за столом, на салфетке, и обсчитал. «Господа, давайте создадим фонд защиты инвестиций в Россию, – сказал я. – Скиньтесь по 5 миллиардов долларов, положите их на отдельный банковский счет. Давайте перспективным проектам в России гарантию на случай рейдерских атак или смены власти».
Для чего я это придумал и что бы с этого имел? Тут был апофеоз тщеславия. Мне мало было остаться в истории великим русским ювелиром, я захотел стать национальным героем. Представляете, принес бы 15 миллиардов долларов в страну, когда ее бюджет составлял 37 миллиардов! Продвигать такие проекты, конечно, легче, обладая официальным статусом.
- С городскими властями решение идти на выборы согласовывали?
– Да, пришел к губернатору Яковлеву, объяснил, что хочу в Думу. Он сказал: «Давай», и я начал кампанию в Центральном округе Петербурга. Я как раз выпустил автобиографическую книжку «Два туза в прикупе» и распространял ее в качестве агитационного материала. Политтехнологи кричали: «Дурак, бабушки не поймут! Там про Монте-Карло, казино, машины». Но я отрезал: «Бабушки поймут», а политтехнологов погнал – они предложили черные схемы работы.
За три дня до окончания регистрации кандидатов из Парижа приехал Анатолий Александрович Собчак с женой, мадам Собчак. Мы сидели в моем кабинете, пили кофе, и он обронил довольно обидную фразу: «Андрюша, если бы я выбирал лучшего ювелира мира, то голосовал бы за тебя двумя руками. Но что ты будешь делать в Думе?» Я ответил: «Анатолий Александрович, вы очень популярны в Петербурге и в любом из 12 округов выиграете легко. Кроме Центрального. Потому что здесь сижу я. Мы разделим голоса пополам». Собчак уперся рогом: «Я – бывший мэр, и мне решать», и тоже выставил свою кандидатуру в Центральном округе.
В ходе выборов я обогнал Собчака на 1,5 процента, но у нас обоих выиграл некто Петр Шелищ из «Яблока». Позже оказалось, что все это были технологии свыше. Таким образом, я, к счастью, в Думу не попал. Но и Собчак, к сожалению, там не оказался.
- Почему вы называете Людмилу Нарусову «мадам Собчак»?
– Не люблю я ее. И не спрашивайте, почему. Почему верблюд вату не ест? Потому что не любит. По-моему, Нарусова – человек неинтересный.
- Что вы подумали, когда проиграли?
– То же самое, что думает спортсмен, приходящий к финишу вторым: жаль, наверное, где-то не доработал. Зато сотрудники ювелирной мастерской были рады, повесили над входом плакат: «Ура, наши яйца уцелели!»
- А как вы попали в движение сторонников «Единой России», где ваше имя мелькало в начале 2000-х?
– Блок «Отечество – Вся Россия», куда я входил, в 2002 году преобразовали в «Единую Россию». Был посвященный этому съезд в «Астории», его проводил Борис Грызлов. Тогда я лично подошел к микрофону и заметил: обидно, что нас так задвинули в сторону, просто неэтично. Грызлов ответил: «Андрей Георгиевич, мы вас включим в состав новой партии буквально в течение недели». Так я стал членом «Единой России».
- То есть были не просто сторонником, но и участником «ЕдРа»?
– И до сих пор им являюсь.
- Какой партийной работой занимаетесь?
– Да никакой. Взносы плачу.
- Зачем же вам партбилет, в таком случае?
– Изначально он был нужен из соображений чисто практических. В начале 2000-х было еще непонятно, что с нами будет дальше, никто не высказывал уверенности, что вновь не придет матрос Железняк и не скажет: «Караул устал». Принадлежность к такой крупной партии, как мне казалось, сулила дивиденды в ситуациях, связанных с судебными преследованиями. Ведь, если покопаться, у любого можно найти, к чему придраться.
- Вы руководствуетесь такими мотивами до сих пор?
– Я давно уже ничего не боюсь и чист перед законом, как белый голубь.
- Тогда почему бы не положить на стол билет «Единой России», к которой накрепко прилип бренд «партии жуликов и воров»?
– Жулики и воры... Мало ли что придумают. А где, расскажите мне, есть партия честных людей?
- Из этого можно заключить, что Андрей Ананов – человек лояльный?
– Я – человек немолодой. И мудрый. Как старый лев. Я, кстати, и по гороскопу лев.
«Через две недели после моего ухода фирма закроется»
- Верите в гороскопы?
– Нет. Я верю в то, во что может верить нормальный мужик, – в собственные силы, в то, что существуют высшие законы справедливости и за плохие поступки ты заплатишь все равно, а за хорошие – когда-нибудь что-нибудь получишь. Может, не ты, но потомки твои. Еще я верю в закон перехода количества в качество. Затраченное количество труда, нервов, таланта рано или поздно переходит в качество – богатства, известности, спокойной совести.
- Над чем, кроме юбилейного яйца, ваша фирма сейчас работает?
– Следующий проект уже почти окончен. Много лет назад в моей мастерской начали создавать линию «Великие храмы России в пасхальных яйцах». Первым было яйцо, внутри которого находилась модель храма Христа Спасителя в Москве. Потом появились два варианта Спаса на Крови, Исаакиевский собор, церковь Воскресения Христова, Смольный собор. Сейчас доделываем собор Василия Блаженного и казанскую мечеть Кулу-Шафир. Суперизделия.
- Вас когда-нибудь подделывали?
– Конечно, особенно на первых порах, когда я стал известен. Знакомые постоянно говорили: «Вот, зашел в ювелирный магазин, там яйца от Ананова». Первой мыслью всегда было поехать на место – по почерку я бы понял, кто из моих людей работает налево. Но я никогда не делал этого: вычислив, кто ворует, я бы этого человека выгнал. А мастера были хорошие.
- Супруга не против, что вы так много курите? (Во время интервью Ананов успел выкурить 14 сигарет. – Прим. ред.)
– Жена вообще не ругается. Она меня любит. Ругать мужа – советское изобретение.
- Как давно вы расстались с Ларисой Анановой, чей образ прочно ассоциировался с вами все 1990-е и начало 2000-х?
– Этот брак давно закончился. Лариса сейчас живет этажом ниже. Я же женат на молодой женщине, которой в ноябре исполнится 30, – четвертый в моей жизни брак. Лена окончила французское отделение университета, но по специальности не работала, потому что вела хозяйство и рожала детей. У нас очаровательная трехлетняя дочка Оля, а 31 мая родилась Маша… (Во время разговора с «Фонтанкой» ювелир все время порывался звонить в роддом. – Прим. ред.) Мы когда-то познакомились с Леной в моем салоне, где она в студенческие годы проходила практику.
- О чем вы мечтаете?
– Хотелось бы подольше пожить, чтобы детей как-то поднять... Знаете, я все жду от вас вопроса: «А что потом?» Ведь надеяться на появление наследника уже некогда, да если бы он и был, обучить его жизни не хватит. Я очень переживал, думал: столько создал, столько умею – кому это все передать?
Но однажды я вспомнил пресс-конференцию Георгия Александровича Товстоногова, данную в 1980-е годы, времена не лучшие для БДТ. Одна молодая каверзная журналистка спросила режиссера: «А каково будущее вашего театра? Как долго он просуществует?» Мэтр снял очки и сказал: «Деточка, театр всегда принадлежит своему поколению».
Я тоже когда-то создал свой театр с нуля. Мы вошли в историю, нас узнал мир. Через две недели после моего ухода фирма закроется. Ну что ж... Я сделал то, что хотел, дал работу большому количеству людей, чему-то научил их, они научат кого-то еще. Мой театр закончится. Но энергия не исчезает, а переходит из одной формы в другую.
Софья Вертипорох, «Фонтанка.ру»
Поделиться