«22 июня, ровно в 4 часа…» Жуткая война... жуткая война, в которой воевали сначала голыми руками. Перед войной имели перевес в самолетах, танках, минометах и орудиях в два раза, и все это было сметено до Москвы. В декабре 1941 года стояли немцы под Москвой, а выжимали их обратно почти три года. Вот это и называется воевать не числом, а умением. И еще это называется полный разгром.
А сибирские дивизии бросали в бой прямо с эшелонов, но вот только оружия у них не было, – и бежали в атаку охотнички-промысловички и шептали: «Ну хоть бы ножичек». Слава Богу, под Волоколамском, где полегли те сибиряки, поставили хороший, душевный монумент.
Потери в дивизиях были от 85 до 90% личного состава.
А 100 тысяч вместо 28 панфиловцев, что лежат до сих пор под Москвой? Ополченцы, бежали на танки гуртом. Их и валили тем же гуртом, и немецкие танкисты сходили с ума – танки скользили в мясе и крови, двигатели глохли.
А ещё сибиряки подо Ржев были отправлены. Там и остались целыми городами, деревнями.
Читал как-то дневники немцев, что стояли в обороне, – полное недоумение от того, что происходило: валим их тысячами, а они новых шлют, причём в те же пристрелянные места.
Кстати, у Никиты Михалкова в его эпизоде с немецкой цитаделью показана чистая правда – от и до.
И еще из Ржева немцы, можно сказать, тихо снялись и ушли, когда поступил приказ, а наши ещё пару суток месили артиллерией пустую местность, а потом, как водится, всё засекретили, что там и как было, – ну, перед потомками, наверное, чтоб особо не позориться.
Дед про войну рассказывал скупо, отец – еще скупее. Грязь, говорил.
Что запомнилось не только им, но и другим фронтовикам, что я расспрашивал? «А веселье запомнилось. В 20-х числах июня – все орали, что через 2 недели будем в Берлине! Ага, были. Катились так, что еле ноги успевали переставлять. Что еще запомнилось? Вот снимаешь сапог, а с портянкой кожу, как чулок. Сопрела. Жратвы горячей по паре недель не было, а то и более. Драпали, да своих месили. Штаны запасные с «сидоре». Зачем? А как после бомбёжки, артналёта или миномётного обстрела – это самое поганое – в атаку со штанами, полными говна, бежать? Никак. Убьют сразу, вот успеешь переодеться быстро – тогда, да, в живых останешься. Может быть. В кино такое не покажут и в книжках не расскажут, а то, что обосрался, это не страшно – главное, что живой. Из землянки выйдешь, как чёрт – от коптилок-то морда, – земля чище. А вши по тебе ротой ходят, и воняешь, как козёл. Чутьё у них, у вшей-то, было быстрое, как кончается человек, так они с него прыгать начинают, а он ещё вроде бы живой, говорит даже. В первых же боях, ранили Ваську в живот – все кишки в пыли, а он не понимает, сидит и собирает их обратно в живот. Мы его поднимать, а старшина мимо бежал и говорит: «Бросьте его, он уже умер», – а как его бросить... Потом, правда, привыкли.
Что самое трудное было? Танки мыть после атаки – кишки с мозгами и дерьмом до самой башни, траки – также. Танкисты-то не живые из нутра вылезали, когда холодно – ладно, а тепло – так и вонь же страшная.
Вонь та до сих пор в мозгах – весной-то оттаивать мертвяки начали, а так и лежали пластами: «летние», «осенние», «зимние», потом «весенние». Полями лежали – никто не считал, кому все это надо. Все вперемешку – военные, ополченцы, население. Немцы-то своих собирали. А наши? Говно для них люди. Подлецы среди наших? Были подлецы. Подлецов сами стреляли, или удавишь по-тихому и ладно, так спокойнее. Страх? Не, страха через месяц уже не было. Потом снова появился. Убивать тяжело? А что тут тяжелого? Первых, да, тяжело, а потом нет – не ты, так тебя. Тех, кто на рожон лез, сразу выбивало.
Я-то старшиной уже был, охотник, спортсмен, вот и выжил, да и то зацепило – пуля пролетела под коленной чашечкой левой ноги, ногу потом полжизни разрабатывал. Мириться с ними? Сейчас которые приезжают? Не, враги они, и сейчас бы убивал их. Лучше не встречаться. Не надо. Их к нам никто не звал. Некрасов-то, писатель, вот всё правильно написал. Остальные-то врут: «За Родину, за Сталина», молча бежали…»
Дед, тот, с которым я говорил, воевал в пехоте, затем кадровым старшиной роты в штрафной роте, затем командиром взвода ПТР артполка истребителей танков (стрелял-то как снайпер), это те полки, что называли «Прощай, Родина!" и к выслуге год к трем у них были ещё полтора. Нашивка на рукаве - чёрный горизонтальный ромб со скрещенными пушками. Немцы их в плен не брали. И как они воевали? Вот так и воевали. Не могу себе представить стрельбу прямой наводкой из 45 и 76 мм орудий по средним, а тем более тяжёлым танкам, не говоря о ПТР.
Кстати, у немцев на начало войны вообще не было тяжёлых танков, средних около 25%. Мотомеханизированная группа Гота, что шла на Питер, была укомплектована на 85% трофейной техникой, взятой у чехов и французов, а в это время полностью укомплектованный танками наш мехкорпус наступал в течение двух дней на… Финляндию, потом его развернули, но было уже поздно. Посол финнов сидел два дня в приёмной Молотова с нотой в папке, которая гласила, что Финляндия воевать не будет, а в это время наши самолёты двое суток бомбили финские города. Результат теперь всем известен.
А Манштейн, занявший Крым, вообще не имел в своём распоряжении средних танков, это потом ему придали некоторое количество, да он, вообще-то, и в сам Крым не собирался - на плечах отступавших войск и въехал.
Так что 22 июня самое время всех помянуть.
День победы-то как праздник, Сталин ежегодно не праздновал – понимал, что к чему. А вот Брежнев уже праздновал – с 1965 года.
Отец тоже не праздновал. Ни начало, ни конец войны. Непьющий человек, в этот день он выпивал стопку и говорил всегда одно слово: «Помянем».
