ПоделитьсяИзвестный российский филантроп и блогер Доктор Лиза (Елизавета Глинка) весь день 28 мая скупала медикаменты в аптеках Донецка. В больницах города в тяжелом состоянии продолжают оставаться раненые, в том числе в ходе боев в районе аэропорта. Учитывая возобновившуюся вечером в среду стрельбу, их количество будет только увеличиваться. В интервью "Фонтанке" Доктор Лиза рассказала, зачем она в третий раз возвращается в Донецк и почему готова рисковать, чтобы организовать коридор для раненых украинских силовиков.
Улицы Донецка с каждым днем становятся все менее и менее людными. Многие стараются уезжать, закрываются магазины, банки, офисы. Полупустой общественный транспорт упрямо ходит привычными маршрутами, избегая Киевский проспект на северном выезде из города, где накануне укрепили баррикады. В аэропорту перманентно стреляют, а жители ближайших к зоне конфликта домов пробираются с работы партизанскими тропами.
Приехавшая из Москвы на поезде общественный деятель, врач и благотворитель Елизавета Глинка, интернет-пользователям больше известная как Доктор Лиза, весь день 28 мая посвятила походам по больницам Донецка, узнавая у врачей, какая практическая помощь им нужна. Исполнительный директор фонда "Справедливая помощь" подчеркивает, что диалоги ведет исключительно с медиками, а с представителями ДНР или официальными лицами так называемой киевской власти в контакт не вступает. С корреспондентом "Фонтанки" она согласилась встретиться вечером в гостинице, где остановилась.
– Я здесь третий раз. В первый я приехала, когда было захвачено здание (ДонОГА. – Прим. ред.), второй раз приехала, когда в Славянске уже шли бои, приехала с гуманитарной помощью больницам, тогда помощь нужна была только Славянску. Это было две недели назад, а сейчас мой третий приезд. К сожалению, помощь нужна уже и Донецку.
- Сколько гуманитарной помощи вы в этот раз привезли?
– Сейчас я вам скажу... Сергеем Мироновым 4 грузовика отправлено, нами отправлено – два грузовика. Один грузовик, к сожалению, не дошел – мы не знаем, где водитель, где грузовик, ничего не знаем. Ждем, когда позвонят. Когда привезут наши коробки, доехал или нет.
- А что было в тех коробках, которые недовезли?
– Бинты, дезинфицирующий материал, растворы инфузионные, катетеры, противоожоговые мази, антибиотики. Сегодня по аптекам мы просто покупали лекарства, перевязочные материалы, шовные материалы, хирургические инструменты.
- Так все плачевно в больницах, что необходимо все это закупать?
– Здесь было плачевно в области здравоохранения в течение последних нескольких лет, так что даже небольшой приток раненых им принять тяжело, а он немаленький, прямо скажем.
- А сколько вы видели сегодня раненых? Данные у каждой стороны разные.
– Я видела больше 10.
- Называли цифру 38...
– Я не видела 38, я была в двух больницах.
- В двух основных, куда свозили раненых?
– Это разные больницы.
- Одна из них – первая городская?
– Вы знаете, я их даже называть не буду, потому что мне сюда еще возвращаться. Там есть и те, и другие. Мне все равно, кому оказывать помощь. Я не буду называть больницы. Вы отсюда уедете и все, а мне сюда еще возвращаться. Вы меня спросили о помощи, я вам ответила.
- То есть в больницах сейчас находятся и украинские силовики, и ополченцы?
– Конечно. Я вам говорю: врачу все равно, кому помогать.
- Украинских силовиков больше, чем ополченцев?
– Я не спрашивала, кто чьи. Люди находятся без сознания.
- Они там как-то разделены между собой?
– Конечно нет. Я была в отделении, в котором невозможно разделить.
- Вы сегодня говорили, что нужно организовывать коридор для раненых. Какие-то шаги уже сделаны в этом направлении?
– Гуманитарный коридор. Он, скорее, нужен для тех, кто не может по какой-то причине лечиться в Донецке и кого надо вывезти. Все-таки надо оставить за больными право лечиться там, где их близкие находятся. Но пока об этом речи не ведется и те, кого привозят, я не знаю, как вывезти их в Киев, например, – поезд идет такими кругами. Но эта проблема не решена, и решать ее надо.
- Вы же не можете одна решить этот вопрос. Необходимо с кем-то договариваться?
– Конечно, не могу, конечно, одна не могу. Сейчас буду разговаривать с кем-нибудь, наверное, из города Киева.
- С кем?
– Пока не скажу. Получится – тогда расскажу. Потому что надо разговаривать, искать какие-то компромиссы, выходить на диалог. Хотя бы ради того, чтобы раненые, которые хотят лечиться в Киеве, могли быть уже вывезены туда.
- Вы думаете, это возможно сейчас? В условиях сегодняшнего Донецка?
– Я надеюсь, что это возможно.
- Но вы пока никаких попыток не предпринимали, чтобы это реализовать?
– Мы уже начали переговоры. Но для этого мне, видимо, надо попасть в город (Киев. – Прим. ред.), а я пока еще здесь ничего не сделала. Вот сегодня я купила все медикаменты, завтра я оформлю все бумаги, развезу по больницам, потом поеду в детский дом, куда свезли сирот из блокированных городов, повезем еду. Еще неизвестно, что произойдет сегодня ночью, может быть, надо будет что-то еще. Потом поступит сводка из Славянска, где самые большие потери, какие там нужны медикаменты для раненых.
- Вы от врачей узнаете, какие конкретно нужны медикаменты?
– Понимаете, бездумно поставлять гуманитарную помощь бессмысленно. Как вот у нас пропал грузовик, я даже не знаю, где водитель. Она должна быть осознанной, эта помощь. Конкретно надо знать нужды больницы. Какой профиль больницы. Сколько больных на настоящий момент, сколько ожидается. И исходить из этих данных, а не бездумно забрасывать бинтами, например. Требуются дорогостоящие препараты, тяжелые антибиотики. Потому что есть тяжелый характер ранений. Есть легко раненые, есть тяжело раненые. Легко раненых, наверное, гораздо больше, и лечатся они в других местах. А говоря о тяжело раненых, их здесь никто не разделяет. Принцип гуманности сохранен, и вообще очень хорошо организована сама помощь. Это шахтерский город, поэтому структура медицинская рассчитана на шахтовые обвалы, пожары и так далее. Сильное очень ожоговое отделение. Поэтому они приготовлены к массовому приему пострадавших. Но лекарств действительно не хватает – катастрофическое положение в блокированных городах.
- Быть может, есть смысл назвать, каких именно лекарств не хватает, чтобы люди могли их принести?
– Приносить ничего не нужно. Потому что их невозможно провезти: и наши таможенные правила непросты, и пока мы будем их оформлять, пройдет неделя.
- А вы как-то с российскими официальными лицами связаны? Вам кто-то помогает?
– Нет. У меня абсолютный частный фонд.
- С местным Красным Крестом налажены отношения?
– Нет, они не наладились как-то.
- Они не идут на контакт? Казалось бы, это их прямая обязанность, смысл их существования, так сказать.
– Обязанности ни у кого нет. Они – добровольное общество, вот они добровольно и помогают. Нет, они были очень милые в разговоре, они пытались искреннее помочь, но посоветовали искать пути попроще. Потому что вывозить медикаменты оттуда, откуда я хотела – из Москвы, – невозможно, потому что с обеих сторон таможенные обязательства, которые несостыкуемы между собой. Поэтому, зачем мне Красный Крест, если я могу пойти и купить в местной аптеке все что нужно. Как это сделали сегодня: нужны были скальпели, мы купили скальпели, мы купили зажимы, всякого рода сшиватели и так далее. Одну аптеку мы сегодня просто обчистили – полностью, ничего не оставили.
- Это сколько же там тогда раненых, что необходимо столько медикаментов?
– Юля, вы поймите. Главный врач больницы думает абсолютно правильно – он запасает на как можно большее количество раненых. Потому что ситуация совершенно неизвестна. Пусть эти катетеры лежат и никому никогда в жизни не понадобятся. Но что случится, если их не будет? Пальцем вы ничего не сделаете, правда? Поэтому мы попытаемся создать им какой-то запас. И не забывайте, что там лежат другие больные, которые тоже больные.
- А в больницах, которые вы посещали, охрана тоже есть?
– Да.
- Со стороны ДНР?
– Я не знаю. Я не спрашивала.
- Хорошо. Просто вооруженные люди, но от кого они защищают больницу, если город полностью под контролем ДНР?
– Вот истребитель сегодня летал. Это чей был?
- У ДНР не настолько все хорошо с вооружением.
– Значит, поэтому и контролируется. Вы же знаете, что война – жестокая очень вещь. Пленных меняют, могут похитить, могут и разбомбить.
- Вы думаете, может дойти до того, что начнут бомбить больницы? В центре города?
– Сегодня в Славянске попали в школу. Как-то они дошли до такого? А это недалеко отсюда.
- Есть разные версии того, кто стрелял в школу.
– Вы знаете, я в этих людях в камуфляже не разбираюсь. Вы опять меня пытаетесь склонить к политике, но я не понимаю ничего в войне. Я немножко понимаю в медицине, особенно в военно-полевой медицине. Поэтому, что касается больных, я буду отвечать на вопросы, и я вам еще раз скажу: помощь оказывается обеим сторонам. Вне зависимости от того, кто... А их после ранения в камуфляже действительно очень тяжело отличить. А те, кого я видела, извините за подробности, вообще были голые – потому что они лежат на отделении, на них больничные пижамы.
- А люди в камуфляже их охраняют.
– И правильно делают. Потому что, знаете, я сегодня в первый раз обиделась на журналистов. Журналист под видом благотворителя пришел и сказал: перечислите мне медикаменты – какие нужны, какая нужна помощь. А эти люди (врачи) такие доверчивые, они все написали, и никто, как вы понимаете, не появился, а просто потом появилась статья. И это очень обидно. И нам докторам обидно, потому что принцип "не навреди" должен распространяться и на журналистов тоже.
- А вы не думали над тем, что будете делать, если сегодня ночью все поменяется и Донецк перейдет под контроль Киева?
– Я буду надеяться, что у них будет мало раненых, если это случится. Нужна будет моя помощь – я буду помогать. Принцип военной медицины – спасаешь того, кто нуждается в помощи больше всего. Не случайно здесь мобилизация всех медиков, и работают они практически в три смены.
- Послушайте, это же невозможно: вам никто не помогает, шесть грузовиков гуманитарной помощи, вас – две женщины, а здесь война. В самом деле война.
– Вот об этом и напишите. Охраны нет. Ничего нет. Ехали вдвоем.
- И никакие официальные структуры, мужчины, в конце концов, вам не помогают?
– Ну подождите. Мужчины есть. Но их сюда просто не пустят (на Украину запрещен въезд россиянам от 18 до 60 лет. – Прим. ред.). Поэтому у меня особо выбора нет – или ехать одной, или не ехать совсем. Но вы знаете, не об этом надо задумываться. Я сегодня видела очень тяжело раненных. И один... ну явно не выживет. И я думаю не о том, как проехать, а о том, как приехать еще. Потому что... здоровые молодые парни... умирают. Характер травм такой, что... Я думаю о бессмысленности, о жестокости войны, о том, какие они, с одной стороны, сильные и хрупкие, с другой стороны – что может одна пуля, осколок сделать с человеком. Характер ранений у всех разный – пулевые, осколочные, но то, что их всех объединяет, – они все молодые.
Беседовала Юлия Никитина,
"Фонтанка.ру"
