«Отовсюду мы слышим стоны. Со всех концов нашей обширной страны взывают о помощи». Так словами Остапа Бендера можно было бы охарактеризовать современное положение дел в России. Только взывают не беспризорные дети, а беспризорные интеллектуалы различных профессий.
Такого мощного наезда на науку, культуру, здравоохранение и образование у нас давно не было.
В Москве стонут врачи уплотняемых больниц. В Петербурге под угрозой закрытия находится старейший «толстый журнал», хотя господдержка для содержания подобных изданий требуется копеечная. В кинематографе министр культуры обещает свернуть финансирование на фильмы про (как он культурно выразился) «рашку-говняшку», т.е. на произведения типа «Ревизора», «Мертвых душ», «Палаты №6», «Истории одного города», «Архипелага ГУЛАГ», «Колымских рассказов» и т.п. Во многих вузах резко возрастает нагрузка на преподавателей, превращающихся из ученых в учителей, не имеющих времени толком читать даже научную литературу. Про судьбу же самих учителей, перегруженных бюрократической писаниной, а также про финансирование музеев и библиотек лишний раз, наверное, и вспоминать не стоит. Все это – не отдельные явления, связанные с мировоззрением людей типа Владимира Мединского или Дмитрия Ливанова, а комплексная политика. В основе ее лежит, как нетрудно догадаться, катастрофическое положение с финансами в падающей экономике, пытающейся, тем не менее, энергично наращивать военные расходы. Однако, по большому счету, думается, проблема эта не только экономическая. За ней стоят давно уже обостряющиеся отношения народа с интеллигенцией. Или, точнее, отношения промышленности с бюрократией, находящихся по одну сторону баррикад, и культуры с наукой, находящихся по другую их сторону.
Суть рыночных реформ, которых на исходе советской власти требовали интеллектуалы, сводилась к тому, чтобы заставить нашу экономику не бездельничать, а вкалывать в поте лица, производя нужные потребителю товары. Не справился – ждет тебя банкротство с потерей зарплаты и рабочего места. Примерно того же требовали интеллектуалы от бюрократии: часть аппарата сократить, а другую – заставить не бумажки в мэриях перекладывать, а работать на результат. В свое время у нас даже попытались провести административную реформу, результаты которой, правда, оказались практически нулевыми.
При этом значительная часть самих интеллектуалов претендовала на то, чтобы жить по иным законам. Академическая наука хочет заниматься теми проблемами, которые ей интересны, сохранять государственное финансирование и не напрягаться насчет окупаемости результатов исследований. Университетские ученые хотят творческого общения со студентами, обремененного минимумом обязательств, и массы свободного времени для разработки лекционных курсов по интересующим их проблемам. Творческая интеллигенция желает снимать фильмы и ставить спектакли не для миллионов обывателей, которым нужны стрельба, погоня и секс, а для «умного зрителя», заведомо не дающего окупаемости продукта. Школа и медицина, конечно, в меньшей степени претендуют на свободу творчества за государственный счет, но не прекращают настаивать на бесплатности образования и здравоохранения, т.е. на том, чтобы им давали бюджетные деньги под не вполне определенные результаты.
Естественно, в головы многих высокопоставленных чиновников давно проникала мысль о том, что надо как-то этих яйцеголовых приструнить. Они, мол, на нас постоянно давят, не являясь даже налогоплательщиками (поскольку их налоги – лишь малая часть наших им дотаций), а сами не имеют перед народом никаких четко выраженных обязательств.
Нынешний финансовый кризис создал условия для того, чтоб тайные мысли бюрократии были, наконец, реализованы. Формально, конечно, никто не говорит о том, что совершается месть придумавшим реформы интеллектуалам за все многочисленные мытарства чиновников и «крепких хозяйственников», однако настойчивость, с которой науку и культуру режут по живому, свидетельствует о чувстве глубокого удовлетворения, испытываемом при этом правительственными реформаторами. А также о том, что народу, к которому врачи, профессора и кинорежиссеры время от времени взывают, по большому счету, на страдания яйцеголовых наплевать.
Стратегия власти в отношении чуждых ей по духу интеллектуальных элементов общества очень проста. Все то, что можно перевести на рыночные условия, будут коммерциализировать. А там, где окупаемости получить нельзя, интеллектуалов обложат жесткими бюрократическими требованиями, чтобы «служба медом не казалась». На разработку программ и написание разного рода бумаг преподаватели будут тратить времени больше, чем на само преподавание. А уж читать книжки в рабочее время – это вообще блажь. Справедлив ли такой подход? По большому счету, вполне справедлив. Как говорится, за что боролись – на то и напоролись. Не при социализме живем. Как говорит Путин, «если будем сопли жевать, годами ничего не изменим».
Одна лишь беда. Как говорят экономисты, справедливость отнюдь не всегда соседствует с эффективностью. А часто даже прямо противоположна ей.
В Америке при всей ее рыночности десятилетиями государство и частные спонсоры выделяют огромные деньги на развитие науки. В том числе той, которая не приносит непосредственного дохода. Американцы имеют свободное время на исследования и деньги на научные поездки и конференции. В результате даже в российских магазинах процентов 70 хорошей литературы по истории, экономике, социологии – это переведенные с английского труды американских профессоров, а вовсе не продукция отечественного «импортозамещения».
Последние лет 15 в США пишут о зарождении так называемого креативного класса – большой группе интеллектуальных работников, ведущих свободный образ жизни, занимающихся тем, что их привлекает, и не сковывающих себя жесткими обязательствами. Именно креативный класс создает ценности, приносящие потом миллионы. Но создает не по разнарядке чиновника и даже, как правило, не из стремления быстро обогатиться, а потому, что такого рода ценности являются «побочным продуктом» творческой деятельности.
У нас креативный класс невелик. Именно он составляет основу происходящей сегодня эмиграции на Запад. При тех преобразованиях, которые совершаются в нашей науке и культуре, этот ручеек эмигрантов будет становиться все больше. Пока интеллектуалы страдали от отсутствия гражданских свобод, но имели нормальные зарплаты и творческие возможности, они в основном оставались в России. Теперь же их будет сдерживать лишь нормальное для многих людей стремление жить на родине. Однако в определенных условиях оно, увы, практически перестает быть ограничителем оттока умов.
В принципе подобная ситуация должна беспокоить правительство, поскольку отток потенциального креативного класса осложняет развитие экономики. Один креативный ум в XXI веке может принести больше налогов, чем тысячи умелых рук. Но для российской власти все это – не проблема. Дело в том, что наши государственные финансы формируются не благодаря широкому развитию бизнеса, а на основе нефтегазовых доходов. Интеллектуалы Кремлю не нужны. Более того, они в нынешней политико-экономической системе скорее создают проблемы, чем приносят выгоду. Власть больше заинтересована в минимизации протестного движения, порождаемого яйцеголовыми, нежели в развитии креативной деятельности. Поэтому шансов на перемены при нынешней власти практически никаких нет.
Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге
