ПоделитьсяУже неделя, как затонул "Курск". А родные старпома Сергея Дудко, находившегося в момент аварии во втором отсеке, верят, что он жив и его спасут. "Фонтанка" продолжает серию публикаций о погибших подводниках и их близких.
"Я сейчас хочу обратиться к жёнам, к матерям, к отцам, к детям наших погибших подводников. Родные наши. Сегодня в ваш дом пришло огромное горе. Студёное Баренцево море отняло жизни ваших мужчин. Трагедия для вас, горе для вас, но это – трагедия и горе для всего флота. И для меня – как для командующего… Горе пришло, но жизнь продолжается. Растите детей, растите сыновей. А меня простите. За то, что не уберёг ваших мужиков".
Это сказал командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов. Он был одним из немногих командиров, которые попросили прощения у семей погибших. Выступил он 22 августа. Через 10 дней после аварии на "Курске". Когда было ясно, что жёны, матери, отцы, дети, приехавшие в Видяево и ежечасно слышавшие, что их мужчины живы, надеялись зря. Когда стало известно, что российские военные, по каким-то только им ведомым соображениям отклонившие помощь других стран, сами не смогли спасти подводников.
Старший помощник командира АПРК "Курск" Сергей Дудко в момент аварии находился во 2-м отсеке лодки. Он погиб сразу. Ещё неделю его маму, Софию Петровну Дудко, изводили надеждой на то, что сын жив. Так им говорили. Пока норвежские спасатели не открыли люк на "Курске".
Мы просто приведём, что рассказывает мать погибшего подводника.
"Они жили до 15 числа"
– Нас всех мучили надеждой, что они живы. Всем так говорили. До пятого отсека все погибли сразу, но мы-то этого не знали. Хотя уже можно было догадаться… Но меня ведь утешали: у Сергея, мол, такая должность, что он мог оказаться в девятом отсеке, а с девятым отсеком есть контакт, они там стучат, их спасут. Я и ждала.
Эти дни в Видяево я была в таком состоянии, что когда туда прилетел мой младший сын, я его не узнала. Сестра меня тормошит: "Смотри, Лёшка прилетел, Лёшка!". А я не понимаю.
Сколько стран помощь предлагали!.. Теперь-то я знаю, что Сергей погиб сразу. Но ведь 23 человека были живы до 15 числа. До 15-го, говорю вам! Есть записка мичмана Борисова, там ясно и чётко написано: 15 августа. Поэтому её и засекретили, даже вдове не дали. И Моцак знает об этой записке. В ней сказано: "Нас убили. Командир умер. Я остался старшим на борту". Потом перерывы, какие-то чёрточки, а в конце ясно написано: "15 августа". (На самом деле, такой текст появлялся только в прессе без всякого подтверждения и со ссылкой на судмедэксперта, существование которого тоже не подтверждено. Но София Дудко верит, что секретная записка существует. – Прим. ред.).
Вот, видите, у меня тут всё с Серёжей связано. Фотографии его. Я ходила и увеличивала маленькие фотокарточки, чтобы на стену повесить. Во всех должностях, во всех званиях. Нет только старшего лейтенанта. С тех пор как переехала в эту квартиру, так ничего и не меняла.
А этот портрет нарисовал художник по фотографиям. Он у меня тогда много фотографий попросил. Но портрет мне не нравится. Серёжа никогда не был таким грустным. И таким старым.
Поделиться"Внучке мы не сказали, что её папа погиб"
Ну как я живу эти 15 лет… У меня 4 внучки и один внук. И младший сын. Три внучки – это его дочери. От старшего сына остались внучка и внук.
С Оксаной, невесткой, у меня хорошие отношения. Только вчера у них была. Замуж она так и не вышла. Я бы рада была, если б она устроила свою жизнь. Сама рано осталась вдовой, знаю, что такое остаться одной и поднимать детей.
Внучке было неполных 4 года, когда всё это случилось. И мы ей два года не говорили, что папа погиб. У них такие отношения были с отцом… Она, конечно, уже что-то по телевизору видела, что-то понимала. Но мы объясняли: папа далеко в море и скоро вернётся. Не знаю, что было бы, если бы мы ей сказали сразу. Мне кажется, она бы не пережила.
Оксана с детьми ещё год после гибели Сергея жили в Видяево, Сонечка там ходила в садик. И раз кто-то из детей сказал: твой папа погиб. Она несколько дней в себе это держала. Оксана только заметила, что девочка стала странная, но не могла понять, в чём дело. А потом Сонечка как-то выходит из своей комнаты и говорит: "Я знаю, что мой папа погиб". Такая истерика у неё была… Сказала, кто из детей рассказал. Ну, конечно, сразу в садике провели беседу. Попросили держать её поближе к воспитателям. А ей сказали, что папа не на этом "Курске", он вернётся через 2 года, надо только ждать.
А потом я сама ей всё рассказала. Ей было почти 6 лет. Так сложились обстоятельства, что я вынуждена была это сделать. Когда вошла невестка, мы с внучкой сидели и вдвоём плакали.
После этого мы с ней пошли на кладбище, я показала ей папину могилу. Она мне говорит: "Бабушка, иди, погуляй, посмотри ещё кого-нибудь". И я поняла, что ей хочется остаться одной. Когда я вернулась, она не заметила, что я подошла. И я вижу – сложила ручки вот так, что-то говорит, говорит, говорит…
Внуку, когда его папа погиб, было 10 лет, и от него, конечно, и не пытались скрывать. Он просто замкнулся. Я к ним часто приходила, так он уходил в свою комнату и сидел там один. Я переживала, конечно, думала, со мной общаться не хочет. Потом он сказал, что просто не знал, как себя вести. Потому что видел, в каком я состоянии.
Нет, сестре он не проговорился. Такие у меня внуки. Ни за что не проболтаются.
"Я уж лучше в сантехники"
Теперь взрослые совсем. Внучка окончила школу и 1 курс университета гостиничного сервиса. Сейчас на практике, уже деньги зарабатывает. Внук окончил Политех, инженер, работает. Со второго курса работать начал.
Чтобы внук на флот пошёл? Нет. Этот вопрос даже обсуждался. Мы настолько тяжело всё пережили… Мы решили, что армия для нашей семьи закончилась на их отце. У меня же муж тоже военный. Мы жили с ним на Севере, он 6 лет был комендантом гарнизона в Видяево. Потом у него случился инсульт. На службе. Так что флот у нас уже забрал двух мужчин. Внук у нас один. Не хватало ещё его отдавать.
А мой младший сын, Алексей, никогда и не хотел стать военным. В 1989 году, после того как у мужа случился инсульт, мы переехали в Белоруссию. Жили в Пинске. А Сергей уже служил в Видяево. И вот приходит разнарядка: 2 места в Суворовском училище. Спрашиваю младшего: "Сына, хочешь в Суворовское?". А он отвечает: "Мама, я не хочу быть военным". Я удивилась: "Сынок, если Сергей узнает, он тебя не поймёт". Он и говорит: "Мама, а Сергею необязательно об этом знать". И я Сергею об этом не сказала. Он так и не узнал, что Алёша не хотел быть военным.
А Сергей – он сам выбрал. Я ведь его на флот не посылала. Я хотела, чтобы он шёл в Киевскую военно-политическую академию. Но он сказал: "Мама, я уж лучше в сантехники пойду". Не любил он замполитов.
"Хотел попасть на "Курск"
Окончил Военно-морской институт радиоэлектроники в Петродворце. По подводным лодкам. Понятно, почему решил идти туда. Мы ведь, пока муж работал, жили в гарнизоне в Видяево. Когда ты каждый день видишь лодки, видишь подводников, когда у тебя друзья – дети подводников, когда слышишь только о подводниках, что ж ещё выберешь. Он и при распределении выбрал Видяево.
Потом окончил Высшие офицерские классы в Петербурге. Вернулся в Видяево. И очень хотел попасть именно на "Курск". А Лячин никого к себе просто так не брал. И Серёжу не сразу взял. А сначала всю зиму брал его на стрельбы. Присматривался. И только 22 февраля 2000 года приказом включил его в экипаж. Зато сразу – на должность главпома.
Но я-то не знала, что он уже на лодке. Только в то лето мне было как-то тревожно. Я хоть и не знала, где он служит, но каждый раз, когда он мне в Пинск звонил, заводила разговор: сынок, зачем тебе на лодку, послужи на берегу, а потом иди в Академию. И он не говорил, что уже на лодке.
В последний раз мы с ним разговаривали в четверг, 10 августа. Ко мне на лето приехали Оксана с детками, отдыхали. Она мне всё говорила: Сергей на День ВМФ приедет, будут у нас шашлыки на даче. Потом смотрю – праздник подходит, а никто не даёт команды мясо закупать. Тогда она мне и сказала: Сергей приехать не сможет.
А 10 августа он позвонил – и я узнала, что он на "Курске". Он ещё сказал: мама, у меня повышение по зарплате. Спрашиваю – сколько. И он мне: "Четыре с половиной тысячи". А я-то думала – и вправду повышение. Сынок, говорю, как на такие деньги можно прожить? А он отвечает: "Мама, а сколько ты хочешь, если у командира 5 тысяч?".
"Я стеснялась, но торговала трикотажем"
Они там вообще получали деньги совсем никакие. И это на Севере, да ещё в гарнизоне, где и так всё дорого, да ещё не растёт ничего! Так если б хоть эти платили! Ведь и их не платили по полгода!
Когда внучка родилась, я каждый месяц ездила к ним из Белоруссии в Видяево. Потому что видела, что они просто бедствуют. Я тогда работала медсестрой в Пинске на трикотажном объединении. Покупала трикотаж и ехала в Мурманск. Везла, конечно, не только трикотаж, но и продукты. Сын меня встречал, я отдавала ему продукты, а сама – в Североморск. Стеснялась, но торговала этим трикотажем. Надо же было спасать семью. Ходила по детским садам, по яслям, по поликлиникам, предлагала там этот трикотаж. Продам за два дня – и еду к ним в Видяево. Уже не с продуктами, а с деньгами. И там мы идём в магазин и всё закупаем. Начиная с хлеба. Невестка меня благодарила: мы теперь, сказала как-то, самая богатая семья в Видяево.
Но такие, как мой сын, разве уйдут с флота. Он всегда так думал: если не я, то кто? Хотя у кого-то были и другие мысли. Тогда же люди массово увольнялись. И я их не осуждаю. Сейчас встречаюсь с видяевцами, которые успели вовремя уйти.
"Мама, чего ты боишься, это же дом"
А я ведь Сергею делала перевод в Белоруссию. Ещё в 1994 году. В Пинске была крупная морская школа, во времена СССР она имела союзное значение. Там готовили физиков, радистов. Было много факультетов. И я устроила ему перевод на педагогическую должность. Его долго не отпускали, он подал в суд, выиграл, суд постановил его отпустить. Но его вызвал командир. Тогда Сергей служил на "Данииле Московском", и они должны были идти на Северный полюс. И командир сказал ему: лодка подготовлена к автономному плаванию, по возвращении мы вас отпустим, но сейчас вы как акустик нужны на лодке. Он согласился. Мне сказал: мама, вот схожу в автономку – и перевожусь.
А когда они возвращались, в торпедном отсеке случилось короткое замыкание. Если бы тогда рвануло, а было это уже на подходе к базе, там погибли бы не только подводники, там знаете сколько снесло бы… Сын быстро устранил аварию. Ему дали за это медаль, повышение по службе. Уходил он инженером гидроакустической службы, а вернулся командиром группы. Видимо, ему это польстило. И он отказался от перевода. Может – судьба.
Мне-то он о той аварии не рассказал. Я только после его гибели узнала. Мне он просто сказал тогда: мама, я не буду переводиться, всё равно на берегу не смогу. Ему очень нравилась работа. Он не представлял себе другой жизни. Только под водой.
Говорил мне: "Мама, ты чего боишься? Это же как огромный дом! Ты боишься в доме жить? Нет. Вот и за меня не бойся".
Вот говорят: каждый подводник, который идёт на лодку, отдаёт себе отчёт в том, что может погибнуть. Неправда. Они там уже настолько адаптированы… Никогда у нас такой мысли не было. Ведь и во время нашей службы были катастрофы. Только в Видяево 12 человек похоронены. Но это казалось настолько нестрашным… Каждый считал, что это крайний-крайний случай, это редко-редко. С нами такого, конечно, не может случиться.
"Вся страна мне помогала"
О первых годах после гибели Сергея я вообще ничего сказать не могу. Это были какие-то постоянные больницы. Потом немного начала понимать, что надо менять жизнь. Переехала в Петербург. Здесь учился младший сын. Каждый день видела его. Каждый день видела внуков – детей Сергея. Потихоньку стала восстанавливаться. Особенно когда Сонечку забирала из садика. Она у меня жила по 3 дня. Сначала только это и было спасением.
В 2004 году 134-й школе в Петербурге присвоили имя Сергея. Меня стали приглашать на мероприятия. Я начала оживать. Ну, как-то так и жила до 2009 года.
А в 2009-м мы все, я имею в виду – все родственники, осознали, что через год – первый юбилей. И что-то надо делать.
У нас уже был мемориал на Серафимовском кладбище. Но там всё было неухоженное. Мы начали с газонов. В дорожно-парковом хозяйстве района я добыла три машины земли. Мы вручную носили эту землю. Под конец директор кладбища дал технику.
Потом я поехала добывать кусты. Высадили мы их за 2 дня. Потом – цветы. Посеяли траву. Первый посев съели голуби, пришлось ещё раз сеять. Но не по траве же ходить. Положили доски. Увидели – некрасиво. Я пошла в строительную фирму. Они нам сделали асфальтовые дорожки. И ни копейки не взяли, когда узнали, что это – для "Курска".
Затем мы решили сделать скамеечки. Город мне сказал: предоставьте скамейки – установим бесплатно. Тогда та же стройфирма поставила нам скамейки.
А дальше ведь – сам юбилей. Мы хотели сделать фильм. Я обратилась к Аркадию Мамонтову. И 12 августа 2010 года вышел фильм о "Курске".
Запланировали диск с песнями о "Курске". Я сидела, слушала, отбирала. Набрала 24 песни. Потом нашла дизайнера – и мы сделали обложку к диску.
Ещё обязательно нужно было сделать памятный знак. Пошла к директору Монетного двора. Город выделил денег. Сделали нам 300 знаков.
ПоделитьсяРешили, что нужен концерт. Я нашла режиссёра. Он сначала запросил денег, а когда узнал, о чём речь, согласился работать бесплатно. Директор Дома офицеров выделил нам зал для концерта. Нашла артистов. И час сорок у нас звучали песни о "Курске". И даже на стол мне тоже удалось найти бесплатно всё: и мясо, и водку, и вино. Люди откликнулись, помогли.
Уже тогда мы поняли, что надо начинать готовиться к 15-летию. Пять лет быстро пройдут. Решили, что должна выйти книга. Ведь все знают, как они погибли, но никто не знает, какими они были. Как учились, какими были в детстве. А как это узнать? Надо найти родственников, учителей, одноклассников, семьи.
Мне очень помог клуб подводников. Игорь Курдин. Дал все координаты, какие смог. Только у него данные были за 2000 год, прошло 9 лет, люди могли переехать. Я писала письма – из многих адресов они возвращались. Тогда я стала писать на районные администрации, на губернаторов, на военкоматы. И так – 5 лет. Пять лет у меня ушло на то, чтобы всех найти, чтобы уговорить что-то рассказать, написать! Не всякий соглашался. Кто-то говорил, что столько лет прошло – уже незачем. Но я смогла их убедить! Хотя были такие, что даже фотографий не дали. И я 5 раз ездила в Видяево, брала там что-то в музее, у жителей. В Калуге была, в Курске, в Белгороде... Всё по крупицам.
Присылали мне диски с видеозаписями. У меня собрано 600 часов видеоматериалов по ребятам с "Курска". И вот из этих 600 часов мне надо было сделать 20-минутное видео для презентации книги. Да, просмотрела все 600 часов. Но у меня же было на это 5 лет. Сейчас я всё это отдала заведующему нашим школьным музеем.
Когда у меня был весь материал для книги, я сама набрала её на компьютере, сама выбрала фотографии. Нашла издательство. Там мы работали с дизайнером. Деньги у меня были только на макет. Но я так решила: пусть будет хотя бы макет. Может, к 20-летию гибели "Курска" найдётся человек, который оплатит книгу. А потом посоветовалась со своей семьёй, и мы решили: 500 экземпляров издадим за свои деньги.
И тут нам начали поступать деньги. Сначала набралось на тысячу экземпляров. А потом – на полторы. Это была моя цель: 1500 экземпляров к 15-й годовщине. Сначала хотели назвать "Вспомним всех поимённо". Потом посидели с другими родственниками – решили оставить просто: "Помним". Так и назвали книгу.
ПоделитьсяТак последние 6 лет я и живу. Только этим. Как будто я эти годы с экипажем прожила. Другой жизни у меня нет.
Ирина Тумакова,
"Фонтанка.ру"
