ПоделитьсяГлавные события 2015 года - те, которые не произошли. Так считает политолог Екатерина Шульман, доцент Российской академии народного хозяйства и госcлужбы при Президенте РФ.
"Фонтанка" продолжает подводить итоги года с помощью экспертов и аналитиков. Екатерина Шульман оценила события 2015-го и рассказала, как они будут развиваться в 2016 году.
Украина-2016
- Екатерина Михайловна, какое событие 2015 года вы считаете самым важным – в смысле влияния на будущее?
– Этот год был интересен не столько тем, что в нём случилось, сколько тем, чего не произошло. Три непроизошедших события – 2015 – это война на Украине, внешнеполитическая изоляция и смена экономического курса. Основные события, определившие ход 2015 года, случились в конце 2014-го и в самом начале этого года. Это заморозка конфликта на Восточной Украине и Минские соглашения. Следствием этого было то, что у нас на официальном языке называется выходом из международной изоляции. С этой целью мы вступили в сирийский конфликт. Это вернуло Россию в круг держав, совместно решающих важнейшие вопросы миропорядка. Таким образом, изоляционистский тренд, который наметился в 2014 году, был заторможен. Не развёрнут назад, но заторможен. Вследствие этого не произошло расширения круга санкций. Не произошло их снятия – как санкций, так и контрсанкций, но не было и расширения. И, повторюсь, случилось некое замирение с Украиной.
- Это замирение сохранится в 2016 году?
– Оно держалось весь год, продолжается до сих пор, и нет оснований предполагать, что тут будут какие-то резкие изменения. Видимо, ситуация признана терпимой в том виде, какой она сейчас сохраняется. Возможны какие-то переговоры и договорённости с украинской стороной. Может быть, по обмену пленными или по каким-то небольшим территориальным вопросам. Мы будем пытаться влиять на внутриполитическую ситуацию на Украине свойственными нам методами. Но открытой агрессии, думаю, не будет. Было бы совсем хорошо, если бы нашлись способы выполнить Минские соглашения, в том числе – передать контроль над границей украинской стороне. Сейчас мы содержим эти два несчастных восточноукраинских региона, это очень большие расходы для нас – и одновременно консервирование совершенно чудовищного состояния для них. Люди там живут в аду. Хуже жизни в состоянии этого замороженного конфликта могут быть только открытые боевые действия. И если можно как-то ситуацию отрегулировать, то это надо делать.
- То есть февральские соглашения в Минске влияли на события всего года?
– По-моему, это ключевое событие года, которое определило всё дальнейшее. Тогда стало ясно, что мы не огораживаемся стеной от всего мира, не продолжаем агрессивные шаги, пытаемся договориться. На своих условиях, но всё-таки – договориться. Что мы будем стремиться к тому, чтобы с нами считались и, соответственно, нас не изолировали. Вот всё сирийское направление нашей внешней политики – следствие стремления к этой цели. В принципе, и в 2014 году можно было предвидеть, что мы не будем воевать со всем миром или строить новый Советский Союз. Это просто невозможно. У нас для этого нет ни ресурсов, ни желания. И 2015 год это подтвердил.
- Так какое главное не случившееся событие 2015 года? Наша изоляция?
– Это второе. А первое – война, которая не состоялась на Украине. То, что эта машина гражданской войны не раскрутилась в 2014 году и не поехала дальше, что в 2015 году, как мы видим, желающих повоевать там уже не так много, – это, на самом деле, великое счастье, которое мы недооцениваем. И это чрезвычайно хорошо характеризует как россиян, так и украинцев.
"Железный занавес" – 2016
- Почему мы избегали изоляции таким сложным способом?
– Наше внешнеполитическое руководство не верит, что можно избежать изоляции путём уступок. Оно считает, что во внимание принимаются интересы только тех, кто может отстоять позицию с помощью силы. Поэтому они рассуждают так: чего это мы будем выполнять условия, на которых, как нам говорят, с нас снимут санкции, если в ответ, небось, никаких санкций не снимут, а ещё какую-нибудь гадость сделают. То есть у нас верят, что мы можем выйти из изоляции только с помощью силы – как мы это сделали в Сирии. Такой у нас метод. Недавно журнал Time вышел с обложкой с изображением взрыва, а сверху надпись: Russia just wants to be friends – "Россия просто хочет подружиться". Звучит издевательски, но, по сути, это правда, это ровно так и есть.
- А что говорит история международных отношений по поводу "права сильного"?
– Вся история человечества доказывает, что договариваться выгоднее, чем воевать. Тут даже двух мнений быть не может. Но если послушать российских официальных лиц, то и у них есть свой, вполне логичный и непротиворечивый, внутренний дискурс. В котором слабых всегда бьют, в котором они видят, что вот они уступали – а их обманули. Что в целом история отношений России с Западом за последние 20 лет – это история бесконечных обманов и неответов на нашу протянутую руку, каких-то обид – реальных или воображаемых. Человек в этом смысле – очень гибкое существо. Он выдумывает себе воспоминания, он в состоянии заново придумать своё прошлое, чтобы сказать, что его всю жизнь все обижали. Или – наоборот: что его всё время все любили. И то, и другое, возможно, объективно будет не совсем правдой, но человеку будет казаться, что всё так.
- Вы хотите сказать, что наша внешняя политика – сплошные психологические проблемы тех, кто её делает?
– Нет, конечно, не сплошные. Но эмоциональная составляющая в ней велика. Больше, чем хотелось бы.
Революции-2016
- Протесты дальнобойщиков, как кажется сейчас, сходят на нет. Они будут как-то влиять на события 2016 года?
– Дальнобойщики – это очень важное событие. Оно важно не само по себе. Если кто-то ожидал, что дальнобойщики сейчас возьмут штурмом Кремль и совершат революцию, то я не знаю, на чём были основаны такие ожидания. Протесты дальнобойщиков важны как образец тех событий, каких мы будем видеть очень много в 2016 году.
- Как – уже?
– Это был образец новости-2016: изолированные ситуационные протесты, связанные с какими-то конкретными обидами и недовольствами, неполитические по лозунгам. Концентрирующиеся вокруг конкретного события: какой-то выплаты, какой-то стройки, закрытия какого-то предприятия, введения нового платежа, сбора, повышения тарифов. Что-то ситуационное – такое, чего сейчас даже нельзя предположить.
- Если их будет много, количество начнёт переходить в качество? Протесты могут стать политическими?
– В 2016 году эти точечные протесты ещё не объединятся между собой. И протестующие не выдвинут каких-то общих лозунгов. Но их будет много. И они будут происходить по всей России.
- Как будет реагировать власть?
– Каждый раз с ними будут справляться точно так же – ситуационно. Центральная власть будет перекладывать ответственность на регионы, на профильные ведомства, будет говорить "разбирайтесь сами". Дальше каждый будет разбираться – кто во что горазд. В зависимости от того, где какой губернатор, какие силовики, какие отношения между ними, какова политическая культура, какова элита, есть ли у протеста популярный лидер – вот от таких часто случайных вещей.
- И долго это будет оставаться в состоянии вспыхнувших и погасших "точек"?
– В 2016 году это будет именно так, потому что у власти хватит запаса прочности, в том числе – денег на то, чтобы гасить эти протесты. Но свою роль может сыграть элемент случайности. Например, где-то будет проявлена неадекватная репрессивная жестокость по отношению к какому-то протесту – и это вызовет более общее возмущение. Или наоборот: в каком-то регионе, например, будут сделаны уступки – тоже чрезмерные, и это вызовет воодушевление и расчёт на то, что можно ещё что-то продавить. Но в принципе резервов, как финансовых, так и силовых, на следующий год ещё хватит. За прошедшие годы выработана технология, как обращаться с такими точечными протестами: всегда каких-то активистов задерживают, каких-то "подкармливают", снимают какого-то местного начальника, что-то обещают. Методом комбинированного кнута и пряника – по образцу Пикалёво или погрома на овощном рынке в Бирюлёво.
- В 2015 году впервые за одиночные пикеты человек получил реальный тюремный срок – 3 года, я говорю о приговоре Ильдару Дадину. Такая "неадекватная жестокость" может повлечь какие-то последствия?
– Нет, это не то. Приговор суда людей не возмущает до такой степени. Я имею в виду какие-то вещи, которые люди видят физически: скажем, омоновец кого-то избивает на глазах толпы – и толпа вдруг встаёт. А когда жестокость облечена в длительную процедуру, легальную по виду, ею трудно возмущаться. Но зато это долго помнится. И потом припоминается. Каждый политзаключённый – как такой альбатрос из известной поэмы Кольриджа, его на шею навесили – и потом его уже не снять. Дальше эти альбатросы висят на власти и ей припоминаются. Наиболее хитрые автократы, вроде Александра Григорьевича Лукашенко, научились торговать политзаключёнными. Сначала ты их собираешь, как грибы, а потом продаёшь западному сообществу – и с тебя, например, снимают санкции.
- То, что вы сказали о "неадекватной жестокости" или "неадекватных уступках", похоже на сценарий "арабской весны": там тоже начиналось с ситуационных и точечных протестов, потом в одних странах власти необоснованно жёстко разгоняли демонстрантов, в других шли на большие уступки – и то, и другое вызывало вспышки. Наши власти учитывают урок, который у них перед глазами?
– Этот "урок" у них даже слишком перед глазами, потому что они слишком переносят реалии других стран и других режимов на наши. Кроме того, они неправильно понимают причинно-следственную связь тех событий: им кажется, что можно из-за рубежа произвести революции и вызвать беспорядки в стране.
- А нельзя?
– Это абсолютно невозможно. Ни одного подобного случая в истории человечества не было. Всегда внутренняя нестабильность обусловлена внутренними причинами. Можно из-за рубежа что-то усилить, что-то добавить, но обычно это ни на что не влияет. А если есть внутренняя обусловленность, то всё случится и без внешних усилий.
- Они хотят, чтобы этого не случилось "с гарантией".
– Наше руководство видит свою задачу в предотвращении того, что они называют "сценарием "цветной революции" в России". Для этого они считают нужным подавлять общественную активность и, как они выражаются, несистемную политическую элиту. А то, что к протестам приводят неэффективное управление, коррупция и недовольство людей тем, как ими управляют, эта мысль как-то не очень приходит им в головы. Поэтому "арабская весна" – это для них не урок.
Дума-2016
- В 2016 году у нас выборы в Думу. А летом 2015-го прошла скандальная и драматичная кампания по выборам в региональные парламенты. Какие выводы сделали обе стороны – и оппозиция, и власть?
– Весь вопрос в том, какой степени адекватности были их выводы. Парламентская кампания 2016 года будет проходить по новому закону – по смешанной системе: половина – по спискам, половина – по одномандатным округам. И в центре этих выборов окажутся одномандатники, результаты партий будут не так важны. Мы увидим много интересных сюжетов – учитывая экономическую ситуацию, настроение людей, их депрессивное недовольство, которое фиксируют даже наши социологические службы. И вот в этих условиях у нас будут выборы по закону, который даёт больше политических возможностей, чем предыдущий: здесь и одномандатники, и снижение порога для партий – с 7 до 5 процентов, и упрощение регистрации партий. Конечно, всё равно ввинчено много ограничителей – и фильтры, и совершенно варварская система сбора подписей…
- На которой как раз и погорели участники кампании 2015 года.
– Да, по-хорошему, её надо отменять давным-давно. Плюс – все многочисленные репрессивные законы, которые уже понапринимала Дума. Ограничивающие агитацию, облегчающие организацию судимости любому политически активному гражданину – и так далее.
- И какая тогда разница – новая система выборов или старая?
– Всё-таки 225 одномандатных округов – это 225 отдельных выборных кампаний. В которых нужно выигрывать. Для этого Кремлю надо найти людей, которые одновременно достаточно лояльны, то есть им можно доверять, и при этом избираемы. Не много народу соответствует таким критериям. Те, что соответствуют и выиграют в одномандатных округах, будут уже гораздо дороже обходиться политическому менеджменту, чем действующие. Партиец – он человек зависимый, его очень легко заменить на следующего по списку. Одномандатник – совершенно другое дело: с ним надо договариваться, с ним надо торговаться. И как он себя поведёт – это будет зависеть не от обещаний, которые он дал власти на предвыборном этапе, а от той обстановки, которая сложится во второй половине 2016 года.
- В итоге следующая Дума у нас может получиться не очень-то и послушная, да?
– У нас Дума может получиться гораздо более проблемная, чем нынешняя. Причём это совершенно не будет зависеть от того, что понимается под её политическим составом. После выборов нам скажут: смотрите – все они единороссы, а кто не единороссы – те коммунисты, всё то же самое.
- Видимо, так и будет.
– На самом деле, это не так. Дума будет менее гомогенной, менее единой и менее управляемой. Это будет Дума под условным слоганом "кто во что горазд". Каждый будет со своей повесткой, со своими целями, со своими интересами. Каждый будет стараться каким-то образом свой интерес провести. Эта Дума не будет либеральной или в нашем понимании оппозиционной, она даже не будет особенно представительной – к сожалению. То есть в 2016 году мы не решим задачу получить парламент, представляющий интересы граждан, состояние нашего законодательства этого не позволяет.
- Но промежуточным этапом, движением к такому парламенту эта Дума будет?
– Скажем так: она будет больше похожа на настоящий парламент, чем предыдущие два созыва. Именно потому, что с этими депутатами сложнее и дороже будет договариваться.
- На выборах в 2015 году была хорошо отработана технология с признанием подписей недействительными. Что помешает применить её 225 раз в 225 округах?
– Во-первых, необходимо сохранять какой-то приличный вид. Это проклятье всех гибридных режимов: они вынуждены постоянно что-то имитировать и для внешней аудитории, и для собственных граждан. И так 225 раз – где-то кто-то всё равно пролезет. Во-вторых, так называемые системные партии могут стать средством передвижения для самых разных кандидатов.
- Это как? По принципу "троянского коня"?
– Человек может договориться с КПРФ, например, или со "Справедливой Россией", с любой зарегистрированной партией, и идти как кандидат от неё. Это избавляет одномандатника от необходимости собирать подписи и даёт ему возможность просто зарегистрироваться. А отсев у нас происходит в основном на этапе регистрации. При этом совершенно необязательно ему быть коммунистом или справороссом в душе. Конечно, это не пройдёт для людей известных, маркированных для власти как несистемные оппозиционеры. Но для многих других это – способ. И сами партии будут идти на это, потому что им нужны проходные кандидаты. Вот тут главное – как эти люди поведут себя уже дальше.
- Если с одномандатниками "работать" сложнее, если они такие непредсказуемые, зачем вообще принимали такой неудобный для власти закон?
– По двум причинам. Во-первых, это было обещание Медведева, ещё президента, в последнем послании Федеральному собранию, данное в ответ на протесты конца 2011 года. Тогда казалось, что это минимальная уступка, потому что ожидания во власти были куда более катастрофические. Но дальше произошла интересная штука. Проект закона о выборах депутатов внесла ещё медведевская администрация, но новый президент отозвал этот закон и внёс свой.
- Вот этот – с 225 одномандатниками?
– Нет, прежняя версия тоже была с одномандатниками, но новый закон стал пожёстче и включал в себя большее количество фильтров. Тем не менее смешанная система сохранялась. Но это всё – первая причина, почему приняли такой закон.
- А вторая?
– Они думают, что одномандатники помогут им добрать недостающее большинство в тех условиях, когда "Единая Россия" теряет популярность.
- Им это так же выгодно, как оппозиционерам?
– Собственно, их идея – примерно та, которую я вам изложила, только с другой стороны: по спискам мы много не получим, но мы поведём людей под видом независимых, а потом в Думе они раз – и преобразуются в единороссов. И сольются вот в это самое необходимое большинство. Вот их замысел. Он кажется чрезвычайно хитрым и коварным, но не принимает в расчёт меняющиеся обстоятельства.
- Это означает, что на выборы 2016 года пойдут сплошные "тёмные лошади".
– Все одномандатники будут "тёмными лошадьми" – от кого бы они ни избирались. Как они себя поведут, ещё раз повторю, они сами ещё не знают. Они будут держать нос по ветру и искать своей выгоды.
Война-2016
- Как будет развиваться приторможенный, как вы сказали, тренд на нашу изоляцию?
– Мы будем очень сильно стремиться к тому, чтобы санкции с нас сняли, или хотя бы ослабили, или хотя бы не расширяли. Думаю, что третье – вполне достижимо, второе – не уверена, первое – невероятно. Санкции с нас не снимут. Может быть, точечно что-то ослабят. Расширения, скорее всего, не будет. Мы будем держаться за совместные проекты с мировым сообществом, которые у нас есть по ИГИЛ – запрещённой в РФ террористической организации, да разразит её небесный гром. Операция в Сирии, видимо, не закончится быстро.
- А казалось, что она будет маленькой и победоносной.
– Да, я тоже поначалу думала, что мы оттуда выйдем быстро. Кого-нибудь разбомбим, скажем, что всех победили – и домой. Теперь – нет. У меня есть опасения, как бы мы не стали предлагать мировому сообществу в качестве ценной услуги наземную операцию.
- Зачем это нам?
– Это будет плохо, но это возможно. Потому что, в конце концов, это наше уникальное коммерческое предложение. Страны Первого мира очень боятся воинских потерь, для них это каждый раз скандал и может отразиться на очередных выборах. А мы можем это предложить. Вообще, экспорт войны – это может быть нашей попыткой найти новые источники дохода и одновременно сделать себя важным членом международного сообщества. Мы в последние годы много денег вложили в армию, у нас есть некоторое количество подразделений, которые нестыдно показать миру и которыми можно торговать.
- Мы вылезли из Украины – и можем по уши влезть в Сирию?
– Знаете, Сирия – это, эгоистично выражаясь, всё-таки лучше, чем Украина. Пусть мы лучше неизвестно чем занимаемся в Сирии, чем воюем с соседями. Вся предыдущая история человечества говорит о том, что война между соседями, начавшись, не останавливается, пока всех не вырежут. То, что у нас этого не произошло, что люди так не вовлеклись в эту историю, говорит о том, что у нас уровень общественного развития выше, чем мы склонны думать.
- Хоть что-то оптимистическое!
– Да? Мне кажется, у нас тут просто сплошной поток оптимизма.
Беседовала Ирина Тумакова, "Фонтанка.ру"
