ПоделитьсяНа вопрос "Фонтанки" о главном событии 2015 года очень неожиданно ответила литературовед, главный редактор издательства "Новое литературное обозрение" Ирина Прохорова.
"Фонтанка" продолжает подводить итоги ушедшего года. О чём бы мы ни говорили с Ириной Прохоровой, это был разговор о культуре. В широком смысле.
- Ирина Дмитриевна, какое событие 2015-го вы бы назвали главным?
– Конечно, поворотным моментом, наверное, надо назвать войну в Сирии, историю с Турцией. Но у меня ощущение, что это просто звенья в череде некоторых логических событий, разворачивающихся в стране. И если уж говорить о каких-то символических вещах, то мне кажется, что очень важной символической акцией была акция художника Петра Павленского.
- Очень неожиданно.
– Мне кажется, он действительно замечательный и тонкий художник. И его акция – эти горящие врата ФСБ и он, стоящий перед ними, – это колоссальный символ, который точно определяет реальное состояние дел в стране. Его можно рассматривать как очередной политический жест, но мне кажется, что это важнейший художественный символ.
- Что важнее: сам символ или реакция на него?
– А одно без другого не бывает. Сам символ поражает воображение, потому что трудно было представить себе, что такое возможно. И реакция на него очень показательна. В отличие от шоу "Пусси Райот", когда был очень такой мощный процесс, сейчас, вопреки всем ожиданиям, всё проходит очень тихо, стыдливо. Это, мне кажется, показывает, насколько точно Павленский попал в болевой нерв всей ситуации. В некотором смысле это символ: вот чего стоит наша безопасность. Это акция, которую Павленский сам называл "Угроза", о которой сам говорил, что это символический приговор репрессивной системе. И довольно трудно представить, что теперь, как это было с "Пусси Райот", по телевизору кто-то скажет, что он поднял руку на святое.
- Как же – трудно представить? Уже сказали, что он поднял руку на культурную ценность. Дверь здания на Лубянке – культурная ценность.
– Согласитесь, это как-то не очень работает. Не тянет. И символ ведь почти библейский: ангел мщения, горящие врата и так далее. Человек, подошедший к дверям, у которых все всегда трепетали от страха, отразил всю драму нашей эпохи.
- Когда Павленский провёл акцию, он не объяснял, что имел в виду конкретно. Потом появилась версия, что здесь есть аллюзии с делом режиссёра Сенцова. Как вы считаете: было это связано с громким приговором – 20 лет за сожжённый подоконник?
– Можно интерпретировать и так. Как любой жест художника, это многопланово. Но я это восприняла не как реакцию на конкретное событие, а как такой мощный образ. Как любой поразительный жест, это несло в себе много смыслов. Это маленький случай на фоне других событий, но он очень точно отразил грустные парадоксы нашего времени.
- Почему вы не отнесли к знаковым событиям года сами приговоры: дело Сенцова, Ильдар Дадин – 3 года за одиночные пикеты, Иван Непомнящих – два с половиной года по "Болотному делу"?
– К сожалению, это тоже знаковые вещи. Но дела, связанные с вымышленными преступлениями, идут практически с 2012 года. К сожалению, это печальная последовательность репрессивных жестов. Но, собственного говоря, этому Павленский и вынес приговор своим жестом. И его акция имеет метафорический обобщающий смысл.
- Год 2015-й был ещё и Годом литературы…
– Да, помимо прочего.
- Вот-вот. И я хочу у вас, книгоиздателя, спросить: вы заметили, что мы жили в Год литературы? Он как-то отличался от других?
– Был целый ряд акций, связанных с идеей пропаганды чтения, было много акций, призывающих читать. В принципе – да, что-то было. Я вообще всегда рада, когда государство обращает внимание на то, что нужно привлекать новые поколения к чтению книг. Вопрос, который всегда стоит перед людьми, профессионально занимающимися проблемой литературы, прежде всего книгоиздателями, – это развитие инфраструктуры. Надо пропагандировать книгу. Но просто так, без системной поддержки всей индустрии, книга к читателю не придёт. Нужно совершенствовать законодательство, связанное с книгой, решать проблемы распространения и так далее. И одним годом этого не решить.
- Вы сказали – привлекать людей к чтению книг. А к чтению каких книг надо привлекать?
– Понятно, что привлекать к чтению детективов не нужно, они и так привлекают. Проблема тут… Вот честно скажу: можно по всей стране развесить плакаты "Любите книгу – источник знаний", это тоже неплохо. Но главная-то проблема, почему люди не читают больше, это отсутствие свободного доступа к информации о книге и к самой книге.
- Что значит – нет доступа к информации и к книге? А целые огромные сети магазинов? А гаджеты с кучей приложений для чтения электронных книг?
– Посмотрите, какая возникает любопытная ситуация. У нас нет ни одного централизованного издания, в электронном ли виде, в бумажном ли, где была бы сосредоточена качественная и проверенная информация об изданной хорошей литературе. Информацию приходится искать по сотням разных сайтов.
- А в мире это как происходит?
– В мире довольно много разных изданий, посвящённых рецензиям на книги. Мы ведь говорим не только о художественной литературе, а об интеллектуальной в целом. Можно приводить много примеров изданий, посвящённых именно рецензионным обзорам выходящих важных новинок. С этими изданиями сотрудничают лучшие специалисты, пишут туда рецензии профессионалы в разных областях. В таких странах, как Германия, например, или Франция, а это две самые читающие европейские страны, есть целый ряд законодательств, которые подчёркивают специфику этой среды. Это поддержка, так или иначе, книгоиздателей. Это пересылка книг по почте, стоящая копейки. Это понимание, что такая важнейшая часть культурной жизни требует поддержки именно через систему законов и преференций. Например – для книжных магазинов. В нашей стране ничего этого нет. Это приводит к тому, что люди не очень представляют, что выходит, что можно почитать. А если даже нашли – возникает проблема магазинов, куда нужную книгу не поставляют. И очень трудно заказать книгу по почте, она становится очень дорогой, пока дойдёт. А ведь чем больше люди читают – тем живее их воображение, тем сознательнее они становятся, тем больше думают, тем больше сравнивают разные точки зрения.
- В конце 2015 года в топ-10 самых продаваемых книг попал роман Оруэлла "1984". Вас не удивляет, что он вернулся в нашу жизнь?
– Это был один из культовых романов моего поколения – в советское время. И неудивительно, что Оруэлл стал настолько актуален сейчас. Потому что, увы, мы видим, как происходит ресоветизация жизни во многих областях. И книги, которые, казалось, уже отходят в область истории литературы, вдруг актуализируются. В 2014 году неожиданно стал бестселлером роман Аксёнова "Остров Крым", которым мы зачитывались в годы перестройки. Оказалось, что это тоже пророческий, провидческий роман, который многое объясняет в специфике событий.
- Но вы же сказали, что нет информации о литературе. Как тогда люди, прежде ничего не знавшие про Оруэлла, узнали в этом году, что надо бы его прочесть?
– Это своего рода загадка – как общество начинает искать важные для него книги. Но всегда, в любое время, есть несколько книг, которые становятся бестселлерами.
- А вы какую книгу назвали бы книгой 2015 года?
– Я бы назвала две книги. Мне очень приятно как издателю, что книга Алексея Юрчака "Это было всегда, пока не кончилось", о последнем советском поколении, получила премию "Просветитель". Книга мне кажется совершенно замечательной, я счастлива, что могла её издать. Она о специфике выживания, самосохранения последнего поколения советского периода: как люди выстраивали своё автономное пространство – так называемую свободу вненаходимости, как они пытались более или менее полноценно интеллектуально или творчески существовать в очень жёстких рамках. О потенциале этого поколения. Это очень важная книга.
- И наверное, полезная для тех, кто испытывает ностальгию по СССР.
– В каком-то смысле – и это. Юрчак показывает, как по-разному общество реагировало на советские условия существования, как люди пытались выстроить человеческую систему взаимоотношений. Мы уже переиздаём эту книгу, она пользуется довольно большим спросом для такой сложной интеллектуальной литературы.
- А вторая книга?
– Она меня поразила. Она только что вышла, и я надеюсь, что она будет таким особым чтением. Особенно для Петербурга. Это полностью изданные блокадные дневники Ольги Берггольц. Кусочки из этих дневников уже печатали в разных местах, но вот сейчас Российский государственный архив и издательство "Вита Нова" выпустили их к ярмарке Non/fiction. Это поразительное чтение. Это блокада без прикрас, это выживание людей, это подлость властей – что они вытворяли в умирающем городе. И вообще – то, как люди пытались сохранить достоинство. Это пишет человек, которого называли "блокадной мадонной". Драма этого поколения, прекрасного и ужасного, сквозь эти дневники – это тоже другое советское прошлое, о котором следовало бы людям почитать.
- Сейчас вообще пользуется популярностью литература о советском времени?
– До сих пор в общем-то пользуется. Недавно мы издали, например, книгу Нелли Левиной о советской повседневной жизни. Видно, что эта тема продолжает людей волновать. Но я надеюсь, что советская ностальгия должна скоро оказаться уже на излёте. Боюсь, что вот такое некритическое отношение к прошлому во многом ответственно за те печальные события, которые мы наблюдаем сейчас. Помните одну из центральных сцен в "Сталкере" Тарковского? "Комната желаний", куда все боятся войти, потому что не уверены, чего они желают искренне. На самом деле я уверена: из тех, кто ностальгирует о советском, если бы им предложили вернуться туда на машине времени,100 процентов отказались бы.
- Многие хотели бы вернуться туда – как в юность. Когда трамвай был ближе к дому и деревья были большими.
– Это конечно. Но проблема ещё и в том, что люди действительно забыли систему существования в советское время. Ведь снять эту ностальгию очень просто: достаточно было бы воспроизвести какие-то запахи советской действительности. Вот как пахла, простите, советская столовая. Эти запахи невоспроизводимы сейчас, потому что это всё исчезло. А дать бы почувствовать человеку один раз – и вся ностальгия исчезла бы.
- Ох, Ирина Дмитриевна, об этом можно говорить только в Москве, в Петербурге и паре-тройке крупных городов. А я бываю в маленьких городах и посёлках, так вот там те же столовые, те же запахи, а сельмаги отличаются только тем, что кроме водки в них появились сникерсы и фейри. В остальном людям живётся или так же, как во времена СССР, или хуже.
– Конечно, я понимаю, что крупные города и такие вот небольшие – это два совершенно разных мира. И неудивительно, что там возникает ностальгия, она обоснованна. Потому что оказалось, что люди обездолены, ситуация очень грустная. Но возвращаться назад – это всегда чудовищная история. И во многом то, что происходит в их городах и посёлках, это затяжное последствие советского существования. Я совершенно не идеализирую последние 25 лет. Но мы понимаем, что существование какой-то системы длится долго даже после формального прекращения этого существования.
- Да что ж это такое, никак у нас нет периода в истории, который можно было бы идеализировать! А очень хочется.
– Да, человек так устроен: ему хочется думать, что "золотой век" есть – либо в будущем, либо в прошлом. Кто-то говорит, что он был в дореволюционной России, кто-то – что в Советском Союзе. Но – увы, увы. А ведь многие процессы, которые происходят сейчас, очень похожи на советские формы. Я говорю о возвращении к системе контроля, о системе хозяйствования в экономике. И самое удивительное, что люди, возвращаясь к советским формам, не узнают их! Ругая их сегодня, они забывают, как же это всё похоже на наше прошлое.
- Вот вы рассказали о премии "Просветитель", которую получила книга вашего издательства, и я поняла, что мы обсудили одно важное событие 2015 года: закрытие фонда "Династия" Дмитрия Зимина, который, собственно, эту премию и учредил. Как события такого рода повлияют на будущее?
– Это была, конечно, чудовищная история и очень постыдная. Но это ведь всё тот же продолжающийся процесс сворачивания индивидуальных инициатив. Мы видим, что если мы возвращаемся к идее советского централизованного государственного контроля над всей жизнью, то, разумеется, любая активность в любой сфере, идущая не от государства, становится нежелательной.
- Даже такая явно полезная и уж точно безвредная, как фонд Зимина?
– Мог быть и какой-то другой фонд, какая-то другая организация. Конечно, это чудовищно: человек столько лет поддерживал фундаментальную науку и просвещение – и его организацию объявили иностранным агентом. Но это тоже показательный момент в длинной череде. А все другие атаки на НКО? А преследование "Мемориала"?
- Да, тоже 2015 год.
– И ведь выясняется, что у нас мало кто понимает, чем занимается "Мемориал". Что там сидят тихие историки и собирают документы о невинно репрессированных людях. Вот они оказываются невероятной угрозой государству. Да – это всё чрезвычайно печально, невероятно грустно. Но… Думаю, что обществу надо сейчас как-то внутренне мобилизоваться и пытаться отстаивать те институции, которые нам гарантируют хоть какое-то достойное будущее.
Беседовала Ирина Тумакова, "Фонтанка.ру"
