В августе 1991 года в Санкт-Петербурге появился мост имени Николая Гумилёва. Об этом узнали жители Красносельского района, гулявшие по аллее Славы.
В конце аллеи через канал, объединивший воды рек Дудергофки и Ивановки, перекинут вантовый пешеходный мост. На одном из пилонов кто-то написал масляной краской, а может даже чернилами, что мост назван в честь русского поэта Николая Гумилёва, расстрелянного большевиками.
Прошло двадцать пять лет. Наконец-то на мосту через Дудергофский канал появится памятная доска. И скорее всего, с именем не Гумилёва, а Ахмата Кадырова.
В этом принято винить городских чиновников, устроивших синтез толерантности и подхалимажа, без мало-мальской объясняющей причины.
Но в этом есть и моя вина. Потому что к августу 91-го года я знал наизусть десяток гумилёвских стихотворений и полторы поэмы. Николай Степанович был для меня, и не только для меня, отдушиной не то что в унылой и тревожной поздней советской действительности, но и в мире русской литературы, полной комплексов и рефлексий. «Я не оскорбляю их неврастенией», – сказал поэт в стихе «Мои читатели» – многие ли русские литераторы рискнули бы повторить за ним?
Для меня и сейчас фамилия Гумилёв ассоциируется не с его сыном – автором теории пассионарности и увлеченным евразийцем, а с автором строк «Но всё в себя вмещает человек, который любит мир и верит в Бога».
Потому мне четверть века спустя стыдно, что я увидел имя любимого поэта на пилоне моста и успокоился. Мол, теперь всё пойдет само собой – рано или поздно название появится на карте. И ничего не сделал, чтобы сократить дистанцию между партизанской инициативой незнакомцев и официальным топонимическим решением питерских властей. Надо было писать статьи, собирать подписи, хотя бы на клетчатом тетрадном листе, ходатайствовать, просить, требовать. Искать единомышленников – они нашлись бы непременно. Хотя большевики и расстреляли Гумилёва, он ничего злого об их вождях не писал. Более подходящего поэта Серебряного века для общественного единения, пожалуй, не найти. Чтобы ненавидеть Гумилёва, надо быть совсем странным человеком.
Но мне и, подозреваю, тем, кто оставил надпись на мосту, было не до таких хлопот. Осень 1991 года оказалась пугающей и беспросветной. Не до названий мостов, спасибо хоть за имя города проголосовали на референдуме, еще в советское время. Потом новые проблемы: реформы Гайдара, освобожденные цены, ваучеры, осень 93-го, первая чеченская война. И лишь сейчас становится понятно, сколько было упущено в те годы, когда казалось, будто «нормальная жизнь» наладится сама собой.
Мост Гумилёва так же и оставался безымянным мостом. Даже надпись, похоже, стерлась к 2000 году. Теперь для моста нашлось имя, похожее на фамилию знаменитой жены Гумилёва.
Так что претензии не только к чиновникам. Но и ко всем, кто знал про общественное имя моста и ничего не сделал, чтобы его узаконить. Мост небольшой, зато красивый и в красивом месте. Николай Степанович бы не обиделся.
А вот к руководству Чечни, тем более к чеченскому народу, претензий нет. Тут можно только восхищаться, как восхищаться Томом Сойером, заставившим сверстников платить за право покрасить его собственный забор. Там детишки отдавали огрызки яблок и катушки от ниток за право несколько раз провести кистью по доске. В нашем случае Москва платит деньги и получает милостивое разрешение называть улицы и мосты именем бывшего лидера Чечни.
Чеченский народ честно заслужил это счастье. Чем закончилась вторая чеченская война, помнят все. Чеченцы могли бы уйти в глухую обиду: малая часть продолжила бы партизанить, большинство угрюмо поглядывало бы на победителей, как австрийцы Южного Тироля на итальянцев или корсиканцы на французов. Больше отчуждения и нелюбви, чем русским, досталось бы только коллаборантам.
Чеченцы пошли другим путём. Они больше не садились в автобусы, чтобы захватить город в Ставропольском крае. Вместо этого они приезжали на автобусах в Грозный, на митинг в поддержку Путина, проявляя дисциплину, которой завидовали в других регионах. На выборах Чечня не давала издевательских 146 процентов, зато поставляла надежный северокорейский результат. Когда в 2007 году появилась так и не реализованная идея оставить Путина на третий срок, без интермеццо с Медведевым, первые КамАЗы с подписями пришли из Грозного.
И не стоит утверждать, будто Рамзан Кадыров загоняет на избирательные участки и митинги гордый чеченский народ, который совсем не хочет стопроцентно голосовать. Гордый народ если идет, то добровольно.
России в любом случае пришлось бы восстанавливать разрушенную Чечню. Но Москва могла бы диктовать условия выплат. Например: мы готовим очередной трансферт. Вы бы не хотели назвать восстановленный проспект именем одного из Героев России, той войны? Не хотите увековечить одного – ладно, назовите проспект именем Псковских Десантников. Да, кстати, как там с исторической достопримечательностью – бюстом генерала Ермолова? Надеюсь, он в планах на восстановление? И каждый раз указывать жителям, что компенсации за давние бомбежки или недавние паводки они получают из федерального центра.
Вместо этого деньги просто даёт Кадыров, а ему, как известно, посылает Аллах. И не поспоришь, так как лишь Всевышняя сила способна менять прошлое. По данным 2001 года, в Шаройском районе пострадали пятьдесят домов, теперь же считается, что разрушено 1162 дома.
Спору нет, деньги даются не без обид, часть якобы забирается местной властью. Но жители карельского города Пудожа или соседней вологодской Вытегры радостно смирились бы с тем, чтобы им выдали триста тысяч рублей, пусть и отобрав сто тысяч на крыльце пункта выдачи. Вот только обижать их никто не спешит.
И это имеет прямое отношение к мосту Гумилёва. Народ, который чего-то хочет, всегда этого добьется. Обиды, нанесенные вождем-руководителем, забудутся на фоне общего успеха: больших денег, выдаваемых пачками, и улиц, названных именами своих лидеров в далеких городах. Побежденным остаётся ругать себя за свою леность и шутить, что якобы со временем мост Ахмата Кадырова будет называться «Ахматовским мостом», а там и мостом Ахматовой.
Неправда. Это будет мост Кадырова. Который чуть было не стал мостом Гумилёва.
