ПоделитьсяНовая Госдума приобретает некоторые черты настоящего парламента. Вопрос в том, будут ли это лучшие черты. Как станет заботиться об избирателях нижняя палата номер семь – «Фонтанке» рассказала политолог Екатерина Шульман.
Прогнозы Екатерины Шульман сбываются с пугающей точностью. До выборов в Думу оставалось девять месяцев, когда она в разговоре с «Фонтанкой» пообещала: «Мы увидим много интересных сюжетов. Дума может получиться гораздо более проблемной, чем нынешняя. Причём это совершенно не будет зависеть от того, что понимается под её политическим составом. После выборов нам скажут: смотрите – все они единороссы». До какой степени интересны будут сюжеты в Думе седьмого созыва – доцент Института общественных наук РАНХиГС Екатерина Шульман рассказала «Фонтанке».
– Екатерина Михайловна, Дума получилась совсем гомогенная, действительно – «все они единороссы», как вы и говорили. Только что в этом интересного?
– Скажите, говоря о том, что Дума будет разнообразной и интересной, говорила ли я о том, что разнообразием она будет обязана своему партийному составу?
– Нет, но мы надеялись, что одномандатники разбавят партийный состав и в парламенте начнётся жизнь.
– А жизнь там и начнётся. Одномандатники – половина Думы. Человек, избранный по одномандатному округу, отличается от списочника двумя особенностями. Во-первых, он гораздо теснее связан с лоббистскими группами интересов на своей территории, чем с партийным начальством в Москве. Во-вторых, у него более защищённый мандат: если его лишать статуса, придётся заново проводить выборы, причём эти выборы будут торчать, как перст, посреди ровного политического пейзажа, а не прятаться в лесу общефедеральной кампании. Конечно, если всё-таки появится человек, которого надо будет показательно удалить, то с ним это сделают. Но это дорого и хлопотно. Поэтому с ними лучше договариваться. Одномандатники это знают – и они будут торговаться.
– С кем торговаться, за что?
– Они ведь не просто представляют свои территории. Большей частью они представляют территории, которые решили не слушать московские разговоры про честные выборы, а нарисовать себе как можно больше мест – если это откровенно формулировать. Если вы посмотрите расклад «Единой России» по региональным группам, то увидите очень большой перекос в сторону ровно тех территорий, где была высокая явка – и где высокий результат у «Единой России». Они получили много мандатов. Что им нужно? Бюджетные дотации, трансферы, федеральные целевые программы. Вот этим они и будут заниматься.
– А денег нет, мы знаем.
– И это вторая причина, по которой Дума будет интересной и увлекательной: внешняя. Она, в свою очередь, делится на две категории: социально-экономическая ситуация и особенность политического цикла. Последнее означает, что эта Дума будет присутствовать при смене власти в Кремле или при передаче власти: нам предстоят президентские выборы. Будут ли они досрочными или срочными – они состоятся в пределах ближайших двух лет.
– И чем это может обернуться для Думы?
– Как говорит наука политология, в моменты режимной трансформации коллективные органы часто обладают большей устойчивостью, чем индивидуальные акторы. Даже если до этого казалось, что вся полнота власти находится у последних. В качестве примера обычно приводят Большой фашистский совет при Муссолини, который был формальным органом, а потом взял да и сыграл ключевую роль в отстранении Муссолини от власти. Более близкий к нам по времени пример – режимная трансформация на Украине, когда президент уже куда-то делся, а Верховная рада стала главным органом власти.
– Ещё ближе Венесуэла – после падения нефтяных цен.
– В Венесуэле, совершенно верно, парламент находится в конфликте с президентом. Там произошли опрокидывающие выборы, в парламенте победила оппозиция, президент пытается придумать альтернативные квазипарламентские структуры, а парламент объявить буржуазным пережитком. Венесуэла находится в состоянии режимного распада. Я надеюсь, что мы до этого не доживём.
– А до чего мы доживём? Вы сказали, что экономика сделает интересным и наш парламент. Как на него повлияет наше «денег нет»?
– Ситуация длительной рецессии, когда доходы граждан стабильно снижаются, для нынешней политической системы новая. Это происходит впервые за 15 лет. Это значит, что правительство вынуждено будет всё время обращаться к депутатам за изменениями в бюджете и за изменениями в налоговой, тарифной и акцизной политике.
– Вот тут-то торг и начнётся?
– Совершенно верно. Это не будет иметь форму публичных драк с правительством и открытых протестов. Хотя через некоторое время позиция защитников трудового народа от грабительского Минфина – то есть в буквальном смысле популистская – станет очень соблазнительна. Особенно для одномандатников, которые станут говорить: за меня люди голосовали, а вы хотите, скажем, повысить опять коммунальные тарифы и ввести новый сбор. А это как раз правительство будет делать бесконечно: будут новые налоги, новые сборы, будут безумные идеи – как те, которые уже обсуждаются, вроде налога на тунеядство. Сами разговоры о нём – признак мучительного интеллектуального процесса в правительстве, которое пытается выискать «новую нефть» взамен старой, которая засохла и больше не мироточит. А наша правовая система устроена так, что все идеи подобного рода должны быть проведены как федеральные законы. Думе при этом отведена роль формального «одобрятеля» правительственных инициатив. И за свое согласие она будет чего-то требовать.
– Неужели для избирателей?
– Депутаты будут просить этого «чего-то» для тех групп, которые они представляют. Приведу пример. Каждый год вместе с бюджетом принимаются акцизы на будущий финансовый год. В этот момент в Думе всегда образовываются две партии – «партия пива» и «партия водки». Одна выступала за перенос тяжести повышения акцизов на крепкий алкоголь, другая – на слабый. В прежние времена в «партии водки» состояли обычно коммунисты, потому что производство водки – это бизнес губернаторов. А в «партии пива» состояли либералы, потому что заводы по производству пива принадлежат иностранным инвесторам. Сейчас ситуация немного поменялась, но этот пример показывает, как всё выглядит на практике. К «оппозиционности», как её обычно понимают, это не имеет отношения, в этом нет никакой идеологической составляющей, но это реальный парламентский процесс.
– Не передерутся они при таком количестве одномандатников?
– Вот это и составляет интерес парламентской жизни. Депутаты-представители территорий будут хотеть для своих регионов бюджетных дотаций, трансферов, участия в федеральных программах. Депутаты, представляющие аграрное лобби, будут хотеть дотаций для аграрного сектора, усиления санкционного режима, ограничения конкуренции. Депутаты, представляющие девелоперов, будут хотеть сохранения и усиления государственной ипотеки, которая сейчас служит основным маховиком, движущим процесс жилищного строительства. Депутаты, представляющие ретейл, будут хотеть поправок в закон о торговле. Представители силовых структур будут хотеть усиления ответственности за «хлебные» статьи УК – бизнес силовиков. Они будут добиваться и дальнейшей имплантации борцов за безопасность в процесс передачи данных. Ибо, как нынче говорят, data – это новая «нефть», а кабель – новая «труба».
– То, что вы описываете, подозрительно похоже на нормальный парламент.
– Да, это чрезвычайно похоже на парламентскую жизнь в развитых демократиях. Только в нашей игре отсутствует один актор. А именно – социум. Граждане. Избиратели. Их интересы почти никак не представлены в этом богатом наборе.
– То есть они там всё это будут делить, а граждане избиратели – опять за скобками?
– Они будут учитывать интересы общества в ничтожно малой степени. Но даже в такой ситуации мы можем рассчитывать на некоторый прогресс. И опять – благодаря тем самым одномандатникам. Если они хотят оставаться депутатами и дальше, им по возвращении в округ надо будет хоть как-то порадовать людей, сказав, что для них сделали что-то хорошее. Некую слабую ниточку связи с избирателями это всё-таки протягивает. Слабую, но это всё-таки лучше, чем у списочников, которые вообще не имеют никакого отношения ни к каким избирателям, а только к своему партийному начальству.
– Дума получилась такой, какой её хотели видеть, когда возвращали смешанную систему?
– Да вот похоже, что не совсем.
– Что пошло не так?
– Возвращение смешанной системы – одна из частей политической реформы, обещанной президентом Медведевым в конце 2011 года. Как и снижение порога прохождения для партий, некоторое упрощение регистрации, возвращение прямых выборов губернаторов, это реакция на протесты 2011 – 2012 годов. Вторым направлением этой реакции была, естественно, прямая репрессивная деятельность – ужесточение законодательства о митингах, ужесточение административной и уголовной ответственности за любые публичные действия и сопротивление полиции, общее повышение цены протеста. Но это делали позже, в 2012 – 2013 годах. А в конце 2011-го, когда была другая политическая обстановка, другой президент, другая администрация, они дали обещание. Дальше президент сменился, администрация сменилась – ситуация поменялась. Но обещание надо было выполнять.
– Зачем?
– Наш бюрократический этос запрещает пренебрегать «царским словом», даже если «царь» сменился. Были попытки, и очень сильные, открутить эту реформу назад. Первоначальный законопроект, внесённый президентом Медведевым, был отозван. И внесён новый. Это, по-моему, единственный случай в нашей законотворческой практике, когда президентский законопроект отзывался. В новую версию вставили большое количество фильтров, заглушек, ограничителей с целью максимального сохранения существующего порядка вещей. Не должно было произойти никаких серьёзных изменений. Тем не менее новый порядок избрания Думы был принят. После этого сменившийся политический менеджмент, который и проводил выборы, «володинский», поставил целью не допустить повторения событий 2011 года. И шёл к этому несколькими путями.
– Первый – «честные выборы».
– Да, честные выборы. Все эти разговоры о чистоте и конкуренции. И нельзя сказать, что это были только разговоры.
– Да?
– Произошла смена руководства ЦИК, причём серьёзная: поменяли не только руководителя, но и его зама, который и был оператором всей этой системы. Были некоторые точечные репрессии в отношении наиболее скандальных руководителей территориальных избирательных комиссий. Все сигналы, какие могли послать, послали.
– Кажется, их сигналы не очень поняли.
– Вот это как раз к вопросу о том, получили ли то, чего ожидали. Выборная кампания принесла организаторам две неожиданности. Первая – крайне низкая явка.
– Разве не этого добивались, перенося выборы на сентябрь?
– Совершенно верно! Они работали в этом направлении. Но перестарались: явка получилась слишком низкой, неприлично низкой. Особенно в крупных городах.
– Фантастический результат «Единой России»…
– Это вторая неожиданность: целый ряд субъектов Федерации абсолютно пренебрёг всеми посылаемыми из Москвы сигналами о честности, открытости и конкурентности. Даже если это понимать только как требования соблюдения внешнего приличия. Слушать их не стали. Решили: у них там в Кремле какая-то болтовня, а нам нужны мандаты.
– Зато этому обязана триумфом «Единая Россия».
– То, что с точки зрения общества «триумф «Единой России», для организаторов выборов выглядит как парад регионального своеобразия. Если не сказать – сепаратизма.
– Чем плох «триумф»? Кашу маслом не испортишь.
– Система молится на стабильность, поэтому задача ставилась – максимально повторить картину предыдущей Думы. А это не удалось. И обратите внимание, как они теперь пытаются искусственно повторить её путём распределения руководящих постов в Думе. Они не просто делятся с малыми фракциями, а делятся неадекватно широко и щедро. Они распределяют посты так, как будто состав Думы остался прежним.
– Что означает эта щедрость?
– Это означает попытку прикрыть тот результат, который они получили. Он выглядит неприлично. Это среднеазиатский парламент. Второе неудобство, может быть – сущностное, это затруднение с распределением политической ответственности: мегафракция очевидным образом отвечает за всё, что происходит в Думе.
– А раньше она не считала, что отвечает?
– Тут имеет значение магия цифр, видимость и внешность. Как раз в тот экономический период, когда необходимо распределение ответственности, оно затруднено этим блестящим результатом. Который никому не нужен. Его практическая ценность равна нулю. Все необходимые решения и так можно было проводить. Изменения в Конституции у нас принимались в прошлом созыве голосами всех четырёх фракций – и это гордо называлось посткрымским консенсусом: партии забыли о разногласиях ради национальных интересов. А сейчас ничего подобного не получится. Сейчас будет всё то же большинство «Единой России», которое не говорит ни о чём. Разве что о том, что национальные республики и некоторые субъекты схожего поведения в составе РФ делают то, что считают нужным, а не то, что им говорят из Москвы.
– Неужели никакой радости от победы они не испытывают? Фракция – три четверти парламента!
– Практической нужды в такой фракции нет, управлять ею неудобно. Её даже собрать в одном помещении невозможно – настолько она велика. И все линии возможных конфликтов, которые могли бы проходить между фракциями, теперь будут проходить внутри одной «Единой России». Эта ситуация аналогична тому, что у них произошло на праймериз, когда вместо того, чтобы стравливать между собой партии…
– ...беднягам пришлось обжуливать друг друга.
– Совершенно верно. Вот теперь все бунты, все требования чего-нибудь себе – всё будет проходить внутри «Единой России». Политическому менеджменту очень хотелось бы вынести все конфликты и представить их как межпартийную борьбу, но не вышло.
– Свою гигантскую фракцию они делят на пять групп. Зачем, если межпартийной борьбы всё равно не показать?
– В прошлом созыве тоже были такие группы, но их было четыре, и это деление имело чисто организационный характер. В этом созыве, думаю, эти группы будут обладать большей субъектностью и будут больше напоминать депутатские группы, которые существовали в третьем и четвёртом созывах.
– Кто адресат всех этих сложных действий, направленных на создание видимости? Они считают, что их электорат это оценит, или у них другая целевая аудитория?
– Зачем недодемократии имитируют демократические институты и процессы? Это основной из вопросов, которыми сейчас задаётся политическая наука. На эту тему есть несколько теорий. Общее научное мнение состоит в следующем. На базовом уровне автократии и гибридные системы имитируют демократические институты потому, что это повышает их устойчивость. История XX века показала, что чисто авторитарные модели, в которых нет такого распределения ответственности, более хрупки. Они разваливаются, становятся жертвами внешних потрясений, внутренних заговоров и так далее. Те, кто сумел притвориться демократиями, гораздо гибче, они могут приспосабливаться к меняющейся ситуации, они живут дольше. Есть ещё две побочные цели. Первая – произвести впечатление на внешних контрагентов, чтобы участвовать в мировой политической, экономической, финансовой жизни. Второе – произвести впечатление на внутреннюю аудиторию.
– На нас? А это зачем?
– На нынешнем историческом этапе даже в странах третьего мира население уже догадывается, что существует некая связь между уровнем жизни и наличием вот этих демократических форм. Почему-то там, где есть парламент, есть ещё айфоны и качественная еда. То, что я вам говорю о Думе, – это процессы «в миниатюре», а на более общем уровне ровно то же самое происходит во всей политической системе: распределение ответственности, построение пирамиды вместо вертикали нужно для устойчивости.
– Политический менеджмент, который задумывал конфигурацию этой Думы, вы назвали «володинским». Зачем туда пришёл сам Володин? Он хотел возглавить тех, кто его усилиями там оказался, или его туда послали с какой-то миссией?
– Во-первых, наша аппаратная этика запрещает человеку куда бы то ни было стремиться, это считается неприличным. Куда бы тебя ни назначали, надо идти, имея грустный вид, как будто ты приносишь себя в жертву ради России. Второй момент – более сущностный. Вполне логично, чтобы управленец с таким многолетним опытом избирательных кампаний возглавлял парламент. У системы есть надежда, что в наступающий непростой политический период он может стать надёжным и грамотным управленцем. Раньше он курировал Думу в качестве заместителя главы администрации по вопросам внутренней политики, сейчас он сам будет её возглавлять. Это назначение представляется мне похожим на все назначения последнего времени, в которых система делает попытку найти чуть более эффективных управленцев на проблемные участки. Она не может брать людей со стороны. Она доверяет только тем, кого лично знает. Но она пытается, используя тот инструментарий, какой есть, проблему решить. Так было с РЖД, так происходит с губернаторами, так было с Федеральной таможенной службой. Их меняют на людей, которые, с одной стороны, знакомы, потому что они свои, а с другой…
– …а с другой – обходятся подешевле?
– И это принципиальный момент. Не будем говорить, насколько реалистичны такие ожидания, но стремление, чтобы работа выполнялась – электрички ходили, таможенные сборы поступали бюджет, парламент выглядел прилично, – явно просматривается.
– Кто это всё делает? Кто тот мозг, который продумывает и имитацию демократии, и создание приличий, и эффективных управленцев? Вы говорите – «система», но наделяете её такими чертами, что у неё, наверное, имя есть?
– Я бы не сводила это к решениям какого-то конкретного человека, в голову мы все равно никому не залезем. У системы есть коллективный разум. У неё есть инстинкт самосохранения. Она представляет собой некую общность. Она не формулирует свои задачи и страхи в тех терминах, которыми пользуемся мы, но она что-то чует. Поэтому речь не идёт о какой-то сознательной политике. Но если посмотреть на то, что происходит, то мы увидим за этим логику.
– Эта Дума, как вы её обрисовали, может захотеть усилить свою роль – как ветви власти. Какими будут действия Володина?
– Усиление роли Госдумы начнётся неизбежно. Причём с любым спикером. Но с таким, как Володин, процесс будет ускоряться. Он амбициозный человек с большим политическим опытом. Учитывая предыдущее место работы – видимо, пользующийся доверием президента, раз он столько времени просидел на такой значимой политической должности. Когда он станет спикером, а он, очевидно, им станет, он будет хотеть усиления своего собственного веса внутри политической системы. Таким образом, будет усиливаться и вес самого парламента. У него есть для этого опыт и навыки.
– Предыдущий парламент получил прозвище «взбесившийся принтер». Этот созыв будет принимать законы с такой же скоростью?
– Этого, я думаю, будет поменьше. Процесс затормозит необходимость торговли, о которой мы говорили. Дума будет работать, как минимум, помедленнее, а в наших условиях это уже значит – лучше. И новый спикер наверняка захочет, чтобы всё выглядело солиднее и приличнее. Насколько я знаю, он не любитель тех карнавальности и постмодернизма, какие разводил, например, Сурков. Поэтому всякие малопристойные развлечения на парламентской арене его вряд ли будут привлекать. Он – человек с советским анамнезом, ему нравится, чтобы всё выглядело солидно и по-рабочему.
– Может, с ним и попыток влезть в нашу личную жизнь станет поменьше?
– С середины 2014 года изменился тренд: от принятия репрессивного законодательства, то есть запрещающего, к принятию конфискационного законодательства – то есть направленного на сбор денег с граждан. И ещё тогда я об этом говорила. К концу созыва это стало окончательно очевидно. Пресловутый «пакет Яровой» – пример. В результате-то он свёлся к конфискационным мерам в гораздо большей степени, чем к ограничениям каких-то свобод. Положения вроде запрета на выезд оттуда вообще пропали.
– Так свободу слова нашу не будут отнимать?
– Оставят, оставят. Режимы нашего типа не так сильно заинтересованы в ограничении свободы слова, как они сами о себе говорят. Вы должны ещё помнить всегда, что такого типа политические модели сознательно и постоянно производят впечатление не того, чем они являются на самом деле. Их риторика и их практика могут расходиться достаточно радикально.
– Но желание контролировать интернет-трафик никуда из закона не делось.
– Оно никуда не делось, но свелось к тому, чтобы конкретные структуры получили денег. И дальше будет так же. Каких-то разговоров о том, чтобы запретить аборты, контрацепцию, секс и прочее, будет предостаточно, на этом фронте будет трудиться депутат Милонов. Депутат Ямпольская будет призывать канонизировать Сталина. Пресса будет радостно освещать всё это. Но если мы посмотрим внимательно, то увидим, что это будут даже не законопроекты, а разговоры о планах, которые ничем не закончатся. Давайте посмотрим, что у них получится с антиабортной кампанией.
– А вы как думаете?
– Максимум – попытка частичного вынесения этих медицинских услуг из ОМС. Это укладывается в тренд «под любым предлогом возьмем денег с граждан».
– Вы упомянули о возможности досрочных выборов президента. И такие разговоры действительно начались после думских выборов. Что это означает?
– Это означает, что внутри властной системы идут такого рода обсуждения. И чем ближе к 2018 году – тем больше будет таких разговоров. Чем дальше ухудшается экономическая ситуация – тем активнее политическая система будет искать пути своего дальнейшего выживания и самосохранения. Ради самосохранения она много на что готова. Соответственно, никакой сценарий нельзя исключить: ни вариант с преемником, ни вариант с тем же кандидатом. Но по действующему закону лицо, из-за отставки которого назначены досрочные выборы, участвовать в них не может, поэтому пока малопонятно, как провести идею досрочных выборов.
– При конституционном большинстве в Думе? Да запросто.
– Для этого не нужно конституционного большинства. Для этого нужно внести изменения в закон о выборах президента. Но как только они начнут это делать – всем станет ясно, какой сценарий готовится. Есть ещё один вариант: перенести выборы на срок меньше года. Так было с Госдумой: её ведь тоже нельзя досрочно переизбрать, предварительно не распустив. Но трёхмесячный срок, на который сократились полномочия предыдущего созыва, Конституционный суд объявил незначительным. Будет ли считаться незначительным срок, например, в девять месяцев? Это возможный вариант. К нему могут прибегнуть, если существуют страхи, что ситуация ухудшается, и то, что можно сделать в 2017 году, в 2018-м будет уже затруднительно.
– Откуда такие страхи – после такой сокрушительной победы партии власти?
– Такие страхи в значительной степени иррациональны. Но наша политическая система настолько закрыта и так слабо связана с внешней реальностью, что в ней может уживаться неадекватное представление о собственном величии с такой же неадекватной паникой. Причём в одну временную единицу и в одной голове. Люди там имеют своеобразное представление о российском социуме, а способов узнать, что на самом деле происходит, у них не так много. Они сами поломали все каналы обратной связи. Теперь сидят и смотрят: тайные опросы ФСО, загадочные доклады привластных аналитических и экспертных институций и тому подобное. На основании таких же опросов и докладов они в свое время влезли в восточноукраинскую историю. Имея, как потом выяснилось, совершенно неадекватные представления о том, что за люди там живут, какие у них настроения, как всё устроено. Боюсь, что с Россией у них дело обстоит немногим лучше. Они могут думать, что народ уже завтра возьмётся за топоры, и если прямо сейчас не легитимизировать президента, то в 2018 году народ Кремль сожжёт, а на выборы не пойдёт. Иначе откуда малообъяснимый страх перед несистемными участниками выборов?
– Вот меня это тоже удивляет. Количество избирателей у либералов – на уровне статистической погрешности. Народ един, чем ему хуже – тем единее. Чего бояться?
– Есть ощущение, что эта прекрасная картина в значительной степени рукотворна. И те, кто её создает, знают ей цену даже лучше, чем мы – внешние её потребители. И повторю: если у вас нет каналов обратной связи, то чем больше вы герметизируетесь и защищаетесь от реальности, тем больше вы её боитесь.
Беседовала Ирина Тумакова, «Фонтанка.ру»
