ПоделитьсяКак живут граждане независимой от Киева ДНР – без банков, без нормальной сотовой связи, без детских подгузников, зато с российскими рублями и продуктами? «Фонтанка» побывала в Донецке накануне третьей годовщины «русской весны».
Третью годовщину начала «русской весны» в Донбассе отмечают 1 марта. Я была в Донецке как раз три года назад, весной 2014-го. Это был современный, цветущий, чистый город. По утрам здесь мыли асфальт. Роскошный, построенный к Евро-2012 аэропорт имени композитора Прокофьева планировали сделать хабом на пути из Европы в Азию. Жители Донецка свысока говорили об остальной Украине как об ужасно отсталой. Люди, ходившие на референдум, рассказывали, как они жаждут независимости от Киева, как много ждут от предстоящего воссоединения с Россией. Потом они три года дрожали от ужаса во время обстрелов, теряли родных, жили в полуразрушенных домах и от голода спасались «гуманитаркой». Ради чего? Чтобы понять это, я приехала в Донецк три года спустя.
Центр Донецка. Мы с Аней, которую я знаю ещё с 2014 года, идём по мосту через Кальмиус.
– Слышишь? – останавливается она.
На мосту две женщины, молодая и постарше, кидают хлеб на подтаявший лёд уткам. Они поворачиваются к Ане и понимающе кивают. А я ничего не слышу.
– О! Опять, – толкает меня Аня. – Арта.
Это новояз, которым Донецк обязан войне. «Арта» – тяжёлая артиллерия. С четвёртого раза, с трудом настроив ухо на новую волну, я слышу эти звуки. Сама я бы не уловила это едва слышное «бум». У жителей Донецка на эту волну слух настроен всегда. Стреляют далеко, за северной окраиной, но они различают звуки среди всех других. И точно могут сказать: «прилёт», он же «приземление», или «улёт». Ещё говорят «плюс» и «минус». Умеют различать, из какого орудия палят. Точно знают, где безопасное место в квартире.
Мы ускоряем шаг: Ане надо успеть на автобус, потому что вот-вот наступит комендантский час.
Поделиться«Прямо возле дома работал «Град»
Жители Донецка различают артиллерию по звуку, по виду, по размеру воронок. Кто-то видел орудия совсем близко: рядом со своим домом.
– «Грады» ставили рядом с домами, – говорит таксист Сергей. – Туда и прилетала ответка с украинской стороны.
Сергей воевал за республику. У него четверо детей, думал заработать. Воевал с июля по декабрь 2014-го. Ему заплатили 700 гривен. В такси до войны, говорит, столько мог заработать за неделю. Как ушёл из ополчения – не рассказывает.
С Леной мы познакомились в Интернете, а встретились в Донецке. Она филолог, раньше преподавала в университете, чем теперь занимается – не хочет сказать. У неё своё объяснение, почему установки лупили из дворов.
– У подруги в Кировском районе, на Текстильщике, прямо возле дома работал «Град», – рассказывает Лена. – Видимо, пытались дотянуться до Авдеевки, но это в другом конце Донецка, для «Града» далеко. Не долетая до Авдеевки, снаряды падали на жилой район.
Ольга – подруга Лены. Она не видела орудий в жилых районах и в рассказы о них не верит. Просто украинцы, говорит, – каратели, нарочно целят в дома.
– У меня вот кум воюет, – вскидывается женщина. – Вы хотите сказать, что он стреляет в своих родителей? Или в своих детей?
Есть другое объяснение, почему установки оказывались в жилых кварталах: ополченцы вынуждены были отвечать на огонь с украинских позиций, орудия они ставили так, чтобы «дотянуться» до противника, иногда это удавалось сделать только из жилых кварталов.
Я нарочно съездила в северные районы Донецка – Киевский и Куйбышевский. Они больше всего пострадали от украинских орудий, южнее украинским «Градам» из Авдеевки или Ясиноватой не достать. На окраине этих районов, ещё ближе к позициям ВСУ, есть пустыри. Оттуда можно стрелять по позициям ВСУ в Авдеевке, не закатывая орудия в частный сектор. В подконтрольной ДНР Макеевке есть кладбище на окраине и такие же пустыри, откуда можно достать до Ясиноватой. Не «работая» из жилых кварталов.
Обострение перемирия
В частном секторе на севере Донецка уничтожены целые улицы. В многоквартирных домах окна до сих пор заколочены фанерой. Власти республики обещают компенсировать гражданам ущерб.
– Ко мне домой был прилёт, но никто ничего не компенсировал, – усмехается продавщица Людмила. – Крышу побило, стёкла. Мы сами заколотили. Приехали из мэрии, сфотографировали, какие мы умницы, и уехали.
С Людмилой мы разговорились в маленьком магазинчике, где она стоит за прилавком. Пока говорили – вошёл мужичок без руки. Саня, так назвала его Людмила. Не прекращая разговор, налила Сане водки в бумажный стаканчик. Водка в Донецке дешёвая, пол-литру можно взять меньше чем за сто рублей.
– Страшно, да? – опрокинул Саня стаканчик. – Вот и мне прилетело…
В его доме взрывной волной выбило окна и порушило крышу, он чудом выжил. А руку уже после потерял. Побежал ночью за самогоном к соседям – её взрывом и оторвало.
С осени 2015-го в Донецке было почти тихо. Этот период называют «перемирием». Те, кто живёт в городе, знают, что перемирие было очень условным, выстрелы на «линии соприкосновения» не смолкали. Дончане привыкли к этому ночному «фону».
Поделиться– Иду вечером – «вжих-вжих», потом – бум, – говорит Людмила. – Просыпаюсь – «доброе утро», куда-то прилетело.
В последних числах января 2017-го «перемирие» сменилось «обострением». Опять, как полтора года назад, закрылись школы, детей перевели на заочное обучение. Таксист Сергей стал носить дочкины тетрадки учителям на проверку. Продавщица Людмила, как в 2014-м, переехала к брату в южную часть Донецка. Возвращаться боится до сих пор.
– У меня двое детей, я их одна ращу, – качает головой. – Не могу рисковать.
Кто первым прервал «перемирие» – по этому поводу соревновались в версиях российская и местная пресса, украинцы, международное сообщество и ещё масса людей, в глаза Донецка не видевших. Жители города обвиняют Украину, реже – Россию, которая «зачем-то к ним полезла», ещё реже или только среди своих – ДНР. Так здесь называют не только республику, но и её деятелей: «Эти ДНР». Но говорят люди об этом так, будто им уже всё равно.
– Одни говорят – Украина виновата, другие – Россия с Украиной воюют, – машет рукой Людмила. – Третьи – что нашим же, которые нас обязаны защищать, нужен полигон в Донецке. А что там правда – кто ж его разберёт? Я просто хочу, чтобы это кончилось.
Из подсобки выходит её напарница. Прислушивается к разговору, смотрит на меня подозрительно. Но всё-таки не выдерживает.
– Мы боимся ночи, – выпаливает она. – Я тут ночь работала – круглые сутки здание тряслось. И какая мне разница, кто тут с кем перестреливался, кто первый начал? И мне всё равно, где жить – в Украине, в России, в ДНР. Лишь бы войны не было.
«Зуб мне всё равно мешал»
У Нонны муж когда-то владел маленьким кафе в Донецке. Сейчас в этом кафе хозяйничают другие люди. Со времени становления молодой республики некоторых вещей Нонна боится больше, чем звуков стрельбы.
– Я недавно ехала в машине, и меня чуть не расстреляли ДНР, – выдыхает она мне на ухо. – Я ехала на машине, а по ихним сводкам, какие-то диверсанты приехали как раз на серой девятке. Меня остановили, вытащили, бросили лицом в снег. А прописана я у мамы в Запорожской области. Они как увидели: «О-хо-хо, Запорiзька область!» И всё, я враг. Меня спасло, что брак зарегистрирован в Донецке.
Попасть в ДНР легко. Кстати, знакомое за пределами республики выражение «на подвал» я слышала всего пару раз. Чаще мне говорили "в ДНР" или "в МГБ" (министерство госбезопасности). И сама чуть это не проверила. В бывшем общежитии медучилища в Макеевке заговорила с Ларисой, потерявшей дом. Она начала рассказывать, что её дом заняли какие-то военные. На этих словах откуда-то вдруг выросла комендант. Закричала, что военные были украинские. И схватилась за телефон. Я предпочла исчезнуть, не дослушав Ларису.
– Ты правильно сделала, – позже заметила Аня. – У меня пропадал приятель. Он волонтёр. Его взяли на разгрузке гуманитарки. За что – мы так и не поняли. Через месяц выпустили. Я увидела его – просто… Развлечение было такое у охраны: вечером людьми поиграть в футбол. Больше он ничего рассказывать не захотел. Сказал только: «Зуб мне всё равно мешал, а ребро заживёт».
Но в тех районах, где нет разгромленных домов, а только окна заклеены крест-накрест скотчем, можно жить – и не замечать войны. Можно кормить хлебом уточек, ужинать в ресторане, слушать оперу, ходить в кино, ездить в Ростов на шопинг. Когда нет «обострений», Донецк живёт как мирный город. Почти.
«Народная марка России»
В очереди на КП "Успенка" на пути из аэропорта Ростова в Донецк наша машина стояла три часа. Пограничник с нашивками «ДНР» что-то искал в компьютере, поглядывая в мой паспорт. На задней стороне его монитора красовалась наклейка «народная марка России». При всей духовной близости нашей страны и молодой республики досмотр был жёстче, чем у нас на границе с Финляндией. Таможенник обследовал капот и обыскал чемоданы в багажнике. Такая же процедура существует и на границе между ДНР и ЛНР. Братские республики берут друг с друга ввозные пошлины.
Пока машины досматривают, пассажиры стоят рядом. Я увидела, что везут в ДНР: подгузники, одежду, продукты. Молодой паренёк, ехавший в нашей машине, на последней бензоколонке в Ростовской области накупил чипсов.
– У вас в республике нет подгузников и чипсов? – спросила я.
– Можно найти, но всё дороже, – сказал он. Потом вдруг словно спохватился и добавил гордо: – Но нам и не нужно! Потому что мы – донецкие!
«Донецким» пришлось отвыкать не только от подгузников. В республике нет банковской системы. Точнее, она представлена единственным «Банком ДНР». Его основатели заняли помещения и забрали оборудование нескольких украинских банков. Новое финансовое учреждение работает только внутри ДНР, с внешним миром не связано. Если у вас карта другого банка, вы не можете ни снять деньги, ни расплатиться. А карты других банков есть у многих дончан, у кого-то там даже основные доходы. Работники предприятий, которые оставили мощности в Донецке, но перерегистрировались на подконтрольных Киеву территориях, получают зарплату в гривнах. Пенсионеры получают в гривнах пенсию. Чтобы пользоваться этими деньгами, надо съездить за пределы ДНР.
– Но можно попасться, – замечает Аня. – Как-то мы с мамой поехали обналичивать родительские пенсии. В Украине банкоматы выдали нам купюры по 5 и 10 гривен, потому что таких, как мы, было много, крупные купюры закончились. Получился огромный свёрток. Мы боялись, что на блокпосту отнимут.
Предприимчивые дончане наладили обналичку с любых карт прямо в Донецке. По ставкам от 5 до 20 процентов – в зависимости от точки и суммы.
Ситуация с сотовой связью получше. Вышки, оборудование и офисы, когда-то принадлежавшие сети «Киевстар», были «национализированы» лидерами ДНР ещё в 2014 году. На их базе создали сеть под названием «Феникс». Новые владельцы обещают вот-вот запустить 4G. Пока едва работает и обычная голосовая связь. Сеть действует только внутри ДНР, хотя звонить на номера других операторов можно. Долго это приходилось делать через коммутатор, но сейчас появилась даже услуга SMS.
На «Феникс» принудительно переводят чиновников ДНР. Чтобы украинские диверсанты не подслушали их секретные разговоры. В Донецке остались ещё два украинских оператора, но есть посёлки, где только «Феникс». Все, с кем я встречалась, носят по два-три телефона с разными сим-картами. Плюс один для поездок в Россию за подгузниками.
«Те, которых нет»
Донецк встретил меня рекламой косметологии. По частоте с нею могли поспорить только портреты главы республики: Захарченко – новая грудь, ботокс – опять Захарченко. В воюющей республике есть, оказывается, спрос на красоту. В числе клиентов косметологов называют не только спутниц лидеров ДНР и сотрудниц министерств. А ещё жён «смотрящих». «Смотрящие» – это специальные люди, которые присматривают за оставленным владельцами бизнесом, чтобы уберечь его от «национализации» или просто грабежа. Откупаться от «национализаторов» дорого, поэтому и процент «смотрящие» получают приличный.
По вечерам в Донецке трудно найти свободный столик в ресторане. Из одного заведения у меня на глазах вышла супруга Павла Губарева, в прошлом, напомню, деятеля движения, запрещённого в России как неонацистское, а потом одного из отцов – основателей ДНР. Я там ждала предпринимателя Владимира. С ним меня познакомил один известный в Донбассе человек. Отрекомендовал его как очень информированного товарища. Сам Владимир – из тех, кому удалось сохранить бизнес в Донецке, хоть и потрёпанный.
– Здесь часто бухают «те, которых нет», – многозначительно усмехнулся Владимир, садясь за столик.
По его словам, в 2014 – 2015 годах «те-которых-нет» открыто ходили по улицам в российской форме.
– Да их и без формы можно было отличить от местных, – добавляет Владимир. – Видели церковь? Местным никогда не придёт в голову креститься на улице. А ваши, проходя мимо, активно крестятся.
«Наши», как выразился Владимир, в ДНР и сегодня есть, их сразу отличаешь по говору. В 2015 – 2016 годах на рынке недвижимости произошёл всплеск продаж элитного жилья. Риелторы знают схемы, как оформить сделку с гражданином соседней страны. Сейчас трёхкомнатную квартиру в центре города можно купить за 700 – 800 тысяч рублей, аренда стоит 3 – 5 тысяч в месяц. Возле элитных многоэтажек с закрытыми дворами на улице Маяковского и проспекте 25-летия РККА я увидела джипы с московскими и белгородскими номерами. Впрочем, это может ни о чём не говорить. В Донецке не работают автосалоны, автомобили гонят из России.
Поделиться«Мужики попытались выйти на митинг»
В Донецке исправно ходят автобусы. Проезд стоит 9 рублей. А бензин – 46 рублей за литр. На многих автобусах кустарно ставят газовое оборудование на крыши, – газ вдвое дешевле бензина. Сводить концы с концами у водителей всё равно не получается, но и повысить цены автопарк не может.
– Цену установило правительство, – объяснил мне шофёр Виталий. – Мужики пытались выйти на митинг, но… Не получилось.
«Мужики», которые «пытались выйти на митинг», забыли, что в 2014 году ходили на митинги за превращение Донецкой области в ДНР. В 2016-м попытка попротестовать закончилась визитом МГБ в автопарк. С тех пор, усмехнулся Виталий, зарплаты «мужиков» устраивают.
– Чтобы вы понимали, за какие деньги люди в Донецке работают, – замечает Владимир. – У меня знакомый работает в СЭС за 4 тысячи в месяц. В больницах врачи получают 5 – 6 тысяч. А цены у нас в полтора-два раза выше, чем в Украине.
Вот тут предприниматель на молодую республику наговаривает. В Донецке не только проезд в автобусе дешёвый, но и квартплата низкая. Порядка тысячи рублей в месяц за трёхкомнатную. И я показываю собеседнику квитанцию, которую успела раздобыть.
– Да, у нас низкие расценки на газ и тепло, – соглашается Владимир. – На газ влияет Россия, поэтому за газ требуют платить – аж трясутся. А за электричество с населения стараются получить не так рьяно. Электричество идёт со Старобешевской и Зуевской ТЭС. Лидеры ДНР поставили там своих руководителей. Уголь они получают от предприятий Ахметова, могут деньги с населения получить, а Ахметову не отдать. Никуда он не денется. Вода вообще идёт с Украины, поэтому за неё можно не платить.
В Донецке работают два театра – драматический и оперный. Дважды в неделю, по субботам и воскресеньям, а иногда ещё по пятницам, они дают спектакли, причём не малобюджетные, а вполне костюмные – «Сильва», «Три мушкетёра», «Собор Парижской богоматери». Билет лучше покупать заранее, перед спектаклем не всегда остаются места.
– Двадцать, – назвала мне цену кассир драмтеатра.
– Двадцать – чего? – не поняла я.
– Можете заплатить в долларах, – попыталась съязвить кассирша.
Я шутки не оценила и успела подумать, что 20 долларов за билет в театр – недорого. Но билет стоит 20 рублей. Самые дорогие места, в партер на премьеру, стоят 350 рублей.
– Правительство ДНР дотирует искусство, – объяснила кассирша.
ПоделитьсяБизнес
«Правительство ДНР дотирует искусство», а также проезд в городском транспорте, коммунальные услуги, работу бюджетников, снабжение ополченцев и массу других вещей. Рублями. Своего центробанка и печатного станка у республики нет, поэтому рубли возят из России.
Но есть, конечно, и свои бизнесмены. Среди них много «новых донбасских», чей источник благосостояния – национализация, проходившая в молодой республике одновременно с активными боевыми действиями. Началась она с отъёма автомобилей и квартир: на блокпостах сажали украинских нотариусов, к ним привозили дончан, рискнувших выехать на приличной машине, помогали оформить дарственные.
– У меня так пострадали двое знакомых, – рассказывает бухгалтер Татьяна. – Потом мы поняли, что это идёт массово. Хорошие машины люди загнали в гаражи, на улицах не осталось ничего краше 412-го «Москвича». Со временем стало понятно: у кого хорошая машина – это, значит, человек, который не боится на ней выехать.
«Национализация» быстро доросла до объектов покрупнее. Магазины и рестораны сменили вывески. Бывший «Ашан» теперь «Сигма-ленд», хотя внутри даже ценники остались ашановские.
Поделиться– У нас все знают: бывшие супермаркеты «АТБ» теперь принадлежат жене Захарченко, – продолжает Татьяна. – Им поменяли название – «Первый республиканский супермаркет». Но в народе называют «Первый отжатый».
«МакДоналдс» долго никто не «национализировал», компания сама ушла из ДНР, и рестораны пустовали. Потом появился новый владелец и сменил вывески на «ДонМак». Внутри – те же гамбургеры, только с другими названиями, та же «свободная касса».
Мелкий бизнес, физлица-предприниматели (ФЛП), старались работать, несмотря ни на что. В первый год существования республика вообще была налоговым раем. Учитывая, что рабочих мест было совсем мало, остаётся только гадать, кто наполнял её бюджет. Но в прошлом году этот кто-то, видимо, стал не таким щедрым. В апреле прошлого года власти ДНР резко повысили налоги. Теперь основная часть ФЛП платит 20 процентов от прибыли плюс 15 процентов единого социального налога плюс полтора процента налога с оборота. Предприниматели стали закрывать лавочки. Но прошёл слух, что закрывать бизнес запрещено. Под страхом визита МГБ. Татьяна уверяет, что официального запрета не было.
– Запрещать – нет, не запрещали, но систему закрытия усложнили так, что поди закройся, – объясняет она. – Налоговые постоянно переезжают, нового адреса не оставляют. Всё время меняют отчётные формы.
Продукт
В 2014 – 2015 годах Донбасс спасла от голода гуманитарная помощь фонда Рината Ахметова. Как украинский миллиардер, бывший «хозяин Донбасса», мог до недавних пор сохранять контроль над предприятиями на территории ДНР – отдельная история. Говорят, что частью его платы за это была как раз продуктовая помощь. Только в донецкой базе данных фонда Ахметова сегодня полмиллиона получателей. А весит каждый «ахмет-пакет», как это здесь называют, по 11 – 12 кило.
– Была ещё российская гуманитарка, но её редко выдавали, – вспоминает Аня.
В 2015 году «ахмет-пакеты» перестали быть острой необходимостью. Заработал местный пищепром – молочный и колбасный заводы, две птицефабрики, "Пролетарская" и "Шахтёрская".
– Булочно-кондитерский комбинат работает, но очень испоганился, – вздыхает Аня. – Раньше они муку покупали в Еленовке, это за полкилометра от украинского блокпоста. Там был огромный элеватор. Где сейчас берут – не представляю.
Сейчас в «материковой» части Украины не купишь не только муку. Когда молодая республика объявила о независимости, Киев ввёл запрет на перемещение на её территорию и обратно любых грузов, сделав исключение для ряда промышленных, из которых главный – уголь. Потому что уголь из ДНР Украине самой нужен. Продукты вывезти разрешают только «для личного пользования». Если судить по рапортам на сайте СБУ, предприимчивые дончане пытаются провезти украинскую еду в товарных количествах, но их ловят на блокпостах: «задержано 168 грузовиков с продуктами», 11 вагонов «с товарами продуктовой группы, спрятанными под метровым слоем шлака» и так далее. И очередным открытием жителей независимой республики стали продукты, которые начали поставлять российские предприниматели в 2015-м. Дончане узнали, что «продукт» – не совсем синоним еды.
– У нас появились сырный продукт, шоколадный продукт, молочный продукт, йогуртовый, творожный, – рассказывает Аня. – Никогда раньше такого не было. Я купила сыр для супа, порезала, а он не расплавится, а всплыл. Как-то везла из Днепропетровска два килограмма лимонов, потому что в Донецке не было лимонов. Был период, когда у нас не было свежих огурцов. Прошлой весной я увидела в Мариуполе, сколько у них стоят яйца, и привезла ведро яиц. Они были в три раза дешевле.
Если сравнивать с Россией, с соседним Ростовом, то в среднем цены на продукты в Донецке выше раза в полтора-два. Потому что гордая республика берёт на границе ввозную пошлину с российских поставщиков.
И совсем грустной темой стали, говорит Аня, лекарства, которые тоже поступают из России.
– Тут надо быть очень осторожными, – вздыхает она. – Я заболела, дважды была в дневном стационаре. И оба раза при мне откачивали женщин, которым вкололи российский муколван. Врачи говорили, что часто бывает сильная аллергическая реакция на российские препараты.
Как и многие в Донецке, Аня думала, Россия сбывает в ДНР неликвид.
– Нет? – удивляется, когда я начинаю защищать Россию. – Вы сами это едите?
Что дальше?
Этот вопрос я задавала всем, с кем смогла поговорить. Никто не ответил. В регионе, претендующем на независимость, нет промышленности, нет банковской системы, нет работающих институтов. Нет судов. Из четырёхсот судей, которые здесь требуются, сейчас, как мне рассказал экс-депутат «парламента ДНР» Андрей Пургин, работают сорок. И самое главное: нет признаков того, что ситуация может измениться. В любую сторону – хоть в украинскую, хоть в российскую.
Инженер Николай ходил в 2014 году на референдум вместе с мамой. Мама, говорит он, думала, что проголосует – и скоро начнёт получать российскую пенсию. Как в Крыму.
– Теперь только матерится, – криво улыбается Николай. – В нашем посёлке процентов сорок уехали. Кто в Россию, а кто и в Украину. Мне ехать некуда.
Предприниматель Владимир и прежде не был большим сторонником отделения Донбасса. Но, как всякий бизнесмен, старался с новой властью не ссориться. Теперь просто не понимает, ради чего всё это было нужно.
– Ведь до 2014-го никаких мыслей об отделении близко не было, – вспоминает он. – Жили себе и жили. В 2012-м провели Евро. Город – красавец. Аэропорт был великолепный. Ничто не предвещало конфронтации. Никто не чувствовал себя чужим.
ПоделитьсяОн из Донецка не уезжает, чтоб остатки бизнеса не пропали.
– Да и дом я в 2012-м построил, – разводит руками. – Его даже за треть цены не продать.
Сергей, полгода воевавший за независимость ДНР и за 700 гривен, твердит, что всё было правильно. Потому что иначе было б ещё хуже.
– Украина-то вон как плохо живёт, – объясняет. – У них пенсия – тысяча шестьсот гривен, а тонна угля стоит аж пять тысяч!
«В Украине», как он говорит, Сергей не был. Но точно знает, что там очень плохо.
Напарница продавщицы Людмилы боится, что ДНР «вернут Украине». Но не потому, что там живётся плохо.
– У меня муж работает… – тут она запинается. – Ну, там, где не надо работать. Ему при Украине конец.
Сама Людмила на референдум не ходила, но очень ждала, что Россия их, то есть Донбасс, «заберёт».
– Теперь вижу, что не заберёт, – вздыхает. – Хотел бы Путин – давно б забрал. Вон как Крым: оп – и всё. Но Крым – там хотя бы курорт. А зачем Путину понадобился Донбасс нищий?
Ирина Тумакова, «Фонтанка.ру»
