ПоделитьсяКто такие верующие и что их оскорбляет, зачем РПЦ учит жить неверующих, чего ждут паломники от мощей Николая Чудотворца – объясняет протоиерей Алексей Уминский.
Граница между верующими и неверующими сейчас проходит возле храма Христа Спасителя. Первые съезжаются в Москву со всей страны и часами стоят в километровой очереди ради нескольких секунд рядом с частицей мощей Святителя Николая, прибывшей из Италии. Вторые обмениваются шутками в Сети, рискуя нарваться на статью об оскорблении чувств первых. В июле святыню перевезут в Петербург. Почему в России XXI века растёт пропасть между верующими и неверующими, как РПЦ может эту пропасть сократить – рассказывает священнослужитель, настоятель храма Святой Троицы в Хохлах Алексей Уминский.
С 22 мая в Москве находится частица мощей Николая Мирликийского – Святителя Николая, Николы Угодника, Николы Чудотворца. Если точнее, то его ребро. Постоянное место хранения мощей – католическая базилика в итальянском городе Бари, там они лежат в гробнице с 1087 года. Для принесения в Россию было извлечено ребро. В ковчежце из сусального золота, накрытом бронированным стеклом, его доставили в Москву спецрейсом из Бари. Это первый за 930 лет случай, когда святыня покинула место хранения.
Николай Угодник – самый почитаемый в России святой. Считается, что он исполняет желания и излечивает болезни. Его мощам можно было поклоняться и раньше, не дожидаясь принесения святыни из Италии. Частицы Николая Угодника есть в Александро-Невском женском монастыре в Екатеринбурге и в пяти храмах в Москве. Такого ажиотажа, как привезённое из Италии ребро, они не вызывают.
- Алексей Анатольевич, почему мощи, привезённые из Италии, собирают столько желающих поклониться, чем они примечательнее тех, что есть в России?
– Это не первый случай принесения в Россию святынь из других стран. И в Москве, и в других городах были такие великие святыни, как десница Иоанна Крестителя, привезённая из Черногории, и пояс Пресвятой Богородицы, который явил наибольшее поклонение. Люди стояли в холодную, в ненастную погоду, чтобы поклониться. Были и дары волхвов. Так что это уже стало традицией: не сам паломник идёт поклониться святыне, предпринимая для этого духовное путешествие, а святыни привозятся для поклонения в разные храмы России. Часть мощей из города Бари – очень важная святыня для русского человека. Святитель Николай – самый почитаемый святой на Руси и вообще в христианском мире. Даже не только в христианском, его почитают и мусульмане. Как-то люди знают о Николе больше, чем о каком-то другом святом.
- Я не буду цитировать, но в Интернете уже появились шутки насчёт Деда Мороза.
– Собственно говоря, Санта-Клаус – это ведь действительно один из видимых западных образов Святителя Николая. Он потому и превратился в такую новогоднюю сказочную фигуру, потому что в житии Святителя Николая есть случаи проявления его милосердия, его помощи бедным. Он, например, приходил по ночам к людям, попавшим в беду или отчаявшимся, и подбрасывал мешочки с деньгами или какие-то вещи, в которых эти люди нуждались. Это был епископ, христианин, исполненный огромной любви к людям. Он оставил о себе очень значительную память. Его почитание очень древнее, и опыт молитвенного обращения к Святителю Николаю таков, что многие люди знают: он приходит людям на помощь очень скоро. Его называют скорым помощником и великим чудотворцем.
- Нет ли в таком поклонении чего-то корыстного?
– Может быть, и есть. Ну и что? Бывают случаи, когда человек понимает, что больше никак и нигде помощи не получит, кроме как сверхъестественным способом и у святого, о котором известно, что он помогает всем. Невзирая на личное благочестие или церковность просящего. Действительно Святитель Николай ко всем приходит.
- Много ли в толпе, которая уже стоит у храма Христа Спасителя, людей искренне верующих?
– Представления не имею. Чтобы понять, верующий передо мной человек или нет, я должен с ним разговаривать. Для начала просто спросить, верует он или нет, что он знает о Боге. Когда ко мне приходят люди, например, чтобы крестить ребёнка, я с ними веду такие беседы. Выясняю степень их веры, степень их желания быть христианами. Или для них это просто православие как самоидентификация – национальная, культурная.
- Я спрашиваю об этом потому, что понятие "верующий" в России в последнее время стало ещё и юридическим.
– Да, возможно. Только чётких юридических критериев у этого нет.
- Если нет юридических критериев, как тогда верующие могут говорить об оскорблении своих чувств в судах?
– Чувства верующих действительно могут быть оскорблены. Как, собственно, любые чувства священного у любого человека. Для верующего это касается веры, религии. У неверующего тоже есть священные чувства: по отношению к родине, к памяти павших, к каким-то дорогим для него людям. К родителям. У каждого могут быть свои «чувства верующего». Это совершенно нормально. Только это должно быть очень чётко прописано и понятно: что это? Что именно может быть оскорблено? Кто может, я бы так сказал, формулировать претензию по этому поводу? И я думаю, что чувства верующих либо не надо было выделять среди других оскорбительных или хулиганских поступков, которые определены в кодексах любых стран, либо надо было чётко прописать место и пространство, где эти чувства могут быть оскорблены. И то, каким образом эти чувства могут быть оскорблены.
- За что тогда осуждён блогер Соколовский?
– За поведение, оскорбительное по отношению к разным категориям людей.
- Он выкладывал свои видеоролики в Интернете – пространстве вполне светском.
– Интернет – это публичное пространство. Это как печатный орган, как средство массовой информации. Это не его собственная квартира, где он мог собрать друзей и единомышленников и вместе с ними оттягиваться.
- Судя по случаям, попадающим в прессу, чаще всего у нас оскорблениям, мнимым или настоящим, подвергаются чувства православных. Почему самые обиженные – именно прихожане РПЦ, а не католики, не протестанты?
– Католики точно так же подвергаются оскорблениям в католических странах, потому что там католичество – это крупная, заметная конфессия. То же самое – в православии: очевидно же, что в России это самая заметная, самая известная конфессия. Поэтому так и происходит. В западных странах православных не обижают, зато там нападкам подвергаются католики.
- В девяностых и в России трудно было представить такие нападки на Русскую православную церковь. Да и в начале двухтысячных. До «двушечки» по делу Pussy Riot никто православных не обижал.
– По-разному было. Были и убийства православных священников.
- Это другая история.
– Это очень связанные истории. Тогда были случаи осквернения православных храмов, спиливание крестов, просто никто на это ни обращал особого внимания, потому что всё это носило частный характер. И никто из православных не воспринимал это как способ борьбы за права. А дело Pussy Riot уже носило очевидно политический характер. Оно тоже могло пройти совершенно незаметно, если бы не было в нём этой политической составляющей.
- Но ведь Pussy Riot предприняли свою выходку не на пустом месте. РПЦ вдруг начала вполне светских людей, которые об этом не просили, учить, как жить, что рисовать, какие ставить спектакли, чему учить детей и так далее.
– Церковь никогда в категорической форме никому не навязывала своего учения. Конечно, в последнее время Церковь действительно стала очень заметной. Церковь стала появляться практически во всех сферах общественной жизни. А что в этом плохого? Само по себе это нормально и естественно: верующие люди есть везде. Как и неверующие. Соответственно, Церковь стала больше. У неё появилось больше приходов, больше прихожан. Это совершенно нормально, когда в жизни большого государства большая Церковь занимает такое место.
- Я бы добавила – многоконфессионального государства и светского.
– Многоконфессионального, это так. Но православная церковь наиболее здесь представлена. Это самая большая Церковь мира. А светское – это не значит антицерковное. Это не значит, что государство с этой Церковью не должно иметь ничего общего. Светский характер государства – это хорошо и правильно, Конституция это подчёркивает – слава богу. Церковь от государства отделена. Тем не менее Церковь, конечно же, будет искать способ, например, дать возможность преподавать основы православной культуры в школах, куда ходит много детей из православных семей. В армии служат молодые люди, среди которых тоже есть прихожане Православной церкви. В больницах лежат люди, которые хотят получить возможность напутствия, молитвы. Есть много таких сфер. Потом людей из Церкви стали приглашать в числе прочего выступать в ток-шоу, говорить какие-то слова на радио и на телевидении. Слова они говорили разные. Кого-то это раздражало. Кто-то из самих священников говорил достаточно провокативные вещи. Но чтобы церковь могла кого-то заставить что-то сделать – так говорить, мне кажется, перебор. И я хочу заметить: всё-таки Церковь не производила никаких оскорбительных акций по отношению к неверующим, к атеистам.
- Зато это делали некоторые её представители.
– Да, я понимаю. В дело вступили так называемые православные активисты. Но ведь они появились после Pussy Riot. Православные активисты – это была реакция на Pussy Riot. Мы показали, что у нас есть свои Pussy Riot. До этого ничего подобного не было.
- Знаете, а я ведь имела в виду даже не погромы на выставках и в театрах. Я хотела спросить именно о представителях РПЦ, о священниках.
– Например?
- Не хотела я называть имён, потому что эти люди не участвуют в нашем разговоре, но раз нужен пример – высказывания отца Всеволода Чаплина.
– Вся его риторика пошла сразу после Pussy Riot. Я прекрасно это помню. Первое его слово было такое: на это вообще не надо обращать внимания. А потом всё изменилось. Он уже как официальный представитель Церкви стал говорить другие вещи. Он уже стал рупором позиции «не забудем, не простим».
- Вместо «подставь правую щёку»?
– В общем – да.
- Так теперь полагается по-православному?
– Это был первый случай, когда Церковь подверглась очевидному осквернению и осмеянию после безбожных лет. Мы же помним, что когда-то комсомольские «крестные ходы» избивали верующих, комсомольцы на Пасху врывались с песнями и плясками в православные храмы и так далее. Много чего было. Дело Pussy Riot имело очевидную политическую мотивацию, на защиту Церкви встало первое лицо, и все взяли под козырёк. Конечно, волна ненависти, которая прокатилась после этого, была ужасающе нетерпимой. Конечно, надо было поступать по-другому. Конечно, нельзя было эту ситуацию доводить до такого чудовищного противостояния Церкви и общества, когда Церковь оказалась в положении гонителей, инквизиторов, желающих отмщения.
- Вы хотите сказать, что это было ошибкой со стороны Церкви?
– Моё мнение такое.
- Мы с вами начали разговор с Николая Угодника, епископа, который был большим благотворителем. Почему так мало известно о благотворительности самой РПЦ?
– Вы просто не в курсе. И очень сильно не в курсе. Отдел религиозной благотворительности и милосердия, который существует в Московской патриархии, занимается огромной, подчёркиваю – огромной помощью всем категориям людей, попавших в беду. Начиная от бездомных и бомжей – и заканчивая хосписами. Детские приюты, паллиативные службы. Людям, утратившим паспорта, выправляют документы и покупают билеты. В приходах существуют кассы взаимопомощи. Есть такая касса и в нашем приходе. Любой прихожанин, попавший в трудную ситуацию, обращается – мы ему помогаем.
- Вся эта активность с проникновением в школы, с участиями в ток-шоу и так далее – самой Церкви это зачем нужно?
– Церковь использует любое пространство для проповеди Евангелия. Церковь хочет, чтобы весть о Христе была услышана всеми людьми.
- Но приводит это и к такой трактовке: приходите к нам побольше народу, несите нам побольше денег.
– Может быть, кто-то думает и так. Не могу комментировать фразу, брошенную издалека и неизвестно кому принадлежащую.
- Исторически в православии было развито миссионерство, привлечение новых адептов?
– Слово «адепт» здесь не подходит, оно из другой категории. Но вообще-то заповедь Христа «идите по всему миру и научите» хранится в Евангелии. Долгое время, конечно, это было невозможно. В Российской империи это было попросту никому не нужно – проповедовать среди своих, но миссионерство продолжалось. Русские миссионеры, например, просветили Аляску, Японию, Алтай. Перевели Евангелие на языки этих народов. Скажем, Иннокентий Иркутский для алеутов составил письменность, алфавит, научил этот народ каким-то техническим навыкам, в том числе в сельском хозяйстве. То есть миссионеры, когда шли в дикие народы, несли не только евангельскую весть, но ещё и огромный пласт культуры.
- С тех пор, кажется, ситуация с «дикими народами» и просвещёнными проповедниками несколько изменилась.
– В России у Русской православной церкви сто лет не было возможности ни проповедовать, ни просвещать. А сейчас появилась возможность вернуться к этой миссии и заняться просветительством – рассказами народу о Евангелии.
- Эта возможность появилась в конце восьмидесятых годов прошлого века. Религия была людям в новинку, можно было просветить огромное число верующих. Почему этого не произошло?
– Это как раз произошло. С чего вы взяли, что не произошло?
- Я имею в виду людей, которые могли действительно стать христианами, а не научиться говорить о себе «мы православные», раз в год держать свечку и ходить с хоругвями против геев.
– Везде жизнь церковная складывается по-разному, одно дело – Москва, другое – провинция. Везде разные условия. Но если священник активно работает в приходе, если он открыт прихожанам, у него всегда полные храмы народа. И ведь храмы у нас вообще не пустые. У меня вот приход в центре Москвы. Считается, что там мало кто живёт, в основном – банки, рестораны и так далее, а каждые 200 – 300 метров есть действующий храм. В историческом центре Москвы очень много храмов. И все они полные. И каждый год людей больше и больше. Не могу сказать, что толпами идут, как в 1990-е, но людей становится больше в церквях.
- То есть всё прекрасно, в отношениях общества и Церкви царит полная гармония?
– Нет, конечно. Вместе с тем, о чём я сказал, напряжённое отношение к Церкви тоже растёт. Отторжение от Церкви из-за каких-то вещей, которых люди не могут не видеть, тоже растёт. Это два параллельных процесса.
- В самой Церкви видят, что растёт отторжение? Считают ли нужным как-то остановить процесс?
– Наверное, видят, просто я не очень понимаю, кто за это сегодня отвечает и как решать эту проблему.
- Есть же в патриархии люди, отвечающие за идеологическую работу…
– Есть. Вот они и отвечают за идеологическую работу. Абсолютно так, знаете, по-партийному. Это, конечно, результатов не приносит. Вразумительного, честного ответа представителей Церкви на события в мире, к сожалению, не видно и не слышно.
- Может быть, Церкви надо не только учить нас, что правильно по её нормам, но и самой как-то меняться?
– Наверное, стоило бы больше прислушиваться к людям. Современный человек нуждается в Церкви, но он хочет быть услышан ею. Он хочет, чтобы Церковь не налагала на него, как сказано в Евангелии, «бремена неудобоносимые». Нужно, чтобы для цЦркви был дорог любой человек. Ходит он в Церковь или не ходит, нравится она ему или не нравится. Это главное: надо перестать быть идеологически мотивированными и традиционно зашоренными. Надо стать очень открытыми для общества. И относиться к людям с большим терпением. Ведь родители к детям относятся терпеливо, даже если дети хулиганят. Вот и Церковь должна жить в родительской любви по отношению к самым разным людям. Иначе она превратится в закрытую структуру для людей, желающих жить только исторической памятью.
Беседовала Ирина Тумакова, "Фонтанка.ру"
