Забирать с рассветом подозреваемого, в данном случае Серебренникова, – прочная советско-российская традиция. Этот подход наступает на главное – психологию. И чем интеллигентнее человек, тем лучше срабатывает.
Официально вам скажет любой практик-силовик, что их заходы по ранним утрам – всего лишь производственная логика. Чтобы нужное лицо не успело уйти из дома по делам, чтобы потом не искать его по городу. Заодно обыск можно закончить к обеду, а не уходить с процедурой в ночь. И это тоже правда. Но главное, конечно, в другом. В документах этого никто и никогда себе не позволит изложить.
Любой сонный человек плохо ориентируется в нюансах. Он не собран и не напряжен. Как несжатая пружина. И тут, в кальсонах, его лучше всего огорошить. Разумеется, с Кириллом Серебренниковым вели себя церемонно. Он же не из блатных, кому с ходу – мол, «рот завали, баул в зубы и по коням». Но Кириллу было достаточно и вежливого «вы» – «здравствуйте, собирайтесь, необходимо проехать». Конечно, ему показали удостоверение, куда он заглянул и ничего не запомнил. Понятно. Голова немного закружилась, перед глазами плыло, а он постарался не показывать виду.
В подобных случаях такие как Серебрянников начинают собираться нарочито медленно, а со стороны это выглядит нелепо. Они берут не те вещи, которые бы взяли в нормальной ситуации, начинают защищаться шутками. Типа: а в тюрьму зубную щетку можно? Гости к этому всему привычные. Первые минуты стоят каменно, потом начинают корректно подгонять. Естественные их действия наводят внутренний ужас. Например, человек пошел, извините, на горшок перед поездкой, а сотрудник спокойно ступает вслед ему и произносит: «Дверь в уборную не закрывайте, пожалуйста». Пару звонков еще дадут сделать, после чего аккуратно заберут мобильник.
Вот ты и на заднем сиденье служебного автомобиля, между двумя ладными оперативниками. И чем образованней, чем дальше человек от преступного мира, тем ему тяжелее. Он вроде не вспоминает культовые строчки Владимира Высоцкого – «и меня два красивых охранника повезли из Сибири в Сибирь», но они колышат его нутро.
Это профи, для которых арест как спортивная травма, в такой обстановке сразу начинают готовиться к камере – вынимают деньги, чтобы опера купили побольше сигарет, начинают шутить, вроде «денег нет – читай газету». А серебренниковы становятся внешне гордыми, даже немного высокомерными. А конвоирам все равно. Они-то знают, как реально работают нервы забранного.
Вот тебе и купе, куда, скорее, заранее купили билеты себе и ему. Или самолет. Перед посадкой мило предупредят: «Ведите себя прилично, не толкайте нас поступать резко – надевать на вас наручники». Если вдруг, а это бывает с нервяка, приличный человек начинает дергаться, то прижмут, немного толкнут в печень, застегнут браслеты спереди, положат на сомкнутые руки пиджак или свитер. И так тихо, приблизившись к его лицу дыхнут: «Слышь, ты, режиссер!».
В дороге говорить не о чем. Ну, может быть дежурные вопросы про жену или адвоката. Дежурные ответы, что следователь в курсе и спрашивать надо у него. Больше – молчание. А в глубине уже сердце перестало колотиться. Мысли скачут. Они неровные, с всплесками. И мужчина больше начинает походить на женщину, кто рисует себе картинки, рисует, а потом сама же распаляется. Генетически лезет в мозг всем противное слово – «камера». А Серебренников же режиссер. Он знает, какие там шершавые стены, как мерзко поворачивается ключ в замке. Как там встречают тебя лютые лица. Это все, мягко говоря, сегодня не совсем так, но при этапировании не объяснишь. Даже если хочешь.
Мне доводилось успокаивать людей в таких мизансценах. Я разговаривал с ними искренне и по-доброму, но все это тщетно. И вот, наконец, ты у следователя. Хорошо, если сразу в кабинет. А могут еще немного поморозить в какой-нибудь камере для административно задержанных. Чтобы лучше вспоминалось. Формально – всё законно.
Наконец, в метре от стола следователя у Серебренникова одна мысль – выбраться из узилища любой ценой. Часто фасон человек держит, но это опытному взгляду видно. А это именно то, что надо. Ведь предварительная беседа перед допросом, по большому счету, имеет скрытый эпиграф – «признайся, лучше будет». На что братва всегда только ухмыльнется: «Начальник, один вопрос – лучше кому?». Но Серебренников далек от такой стилистики, да и не посмеет. Он выпотрошен.
И он подпишет протокол. Но если уж приехали за ним в Петербург, значит, решили, что сие неотложно. Оставим домыслы, что это всё ответ силовиков на накат театрального мира. Думаю, сразу не отпустят, даже если удовлетворятся. Практика диктует ему задержание на пару суток. Закроют, прапорщик выдаст осьмушку мыла и пошутит: «От МВД». Ночью Кирилл один покрутится с бока на бок. Организм свое возьмет, уснет под утро. А утром дадут ему нормальную столовскую пшенную кашу и безвкусный, солдатский чай. А жрать не хочется.
А когда вновь вызовут, да нальют кабинетного кофе, то следователь, фамилии которого никто не знал, но о котором зло судила вся просвещенная общественность, покажется легким и приятным.
Видите как с интеллигенцией – ни одного дурного слова, ни одного резкого движения, никаких «колок» с пристрастием, а у подозреваемого практически «стокгольмский синдром».
Вот если после этого арест, то тут уж вновь вспыхивают страсти. И они, в отличие от всего предыдущего, – здоровые. Человек крепнет бытом, понимает, что и в тюрьме живут люди, и его естество начинает правильно защищаться. Но то пока впереди. Может быть.
Да, это традиция. Как в любой мощной системе координат. Всё же раньше приходили не в шесть-семь утра, а как медики сами говорят, в самое беззащитное время – в четыре-пять. Потом лампа в рожу, и дальше вы знаете.
Но это уже былины. Серебренникову они совсем не грозят.
Евгений Вышенков,
"Фонтанка.ру"
