Должность Владимира Ленина соответствовала лишь старорежимному премьер-министру, председателю правительства как руководителю исполнительной ветви власти. В свою очередь высшим законодательным и административно-контролирующим органом страны становится Всероссийский Центральный Исполнительный комитет, ВЦИК, избранный 2-м Всероссийским съездом Советов и формирующим собственно СНК.

Если проводить параллели с современностью, то именно председатель ВЦИК и был «самым главным» - сперва эту должность занимает Лев Каменев, 8 ноября 1917 года его сменяет Яков Свердлов вплоть до своей смерти в марте 1919 года, затем исполняющим обязанности главы ВЦИК на несколько недель назначается старый большевик Михаил Владимирский, ну а с 30 марта 1919 года – Михаил Иванович Калинин. С этого момента и вплоть до 19 марта 1946 года Калинин, «всесоюзный староста», выполняет формальную роль главы государства со всеми представительскими функциями на протяжении 27 лет. После установления Советской Россией и, позднее СССР, дипломатических отношений с западными странами, мировая пресса и внешнеполитические ведомства иных государств именовали Калинина простым и понятным термином – «Советский президент».

Но самым первым был все-таки Лев Каменев; он же оказался единственным бывшим главой советской страны в период с 1917 по 1991 годы, расстрелянным по обвинению в государственной измене и терроризме после «Процесса троцкистско-зиновьевского центра» в 1936 году...

Это может прозвучать удивительно, но петроградцы сто лет назад почти не заметили резкой перемены в своей судьбе и судьбе государства в целом. В дни революции и после нее в городе нормально подавалось электричество и ходили трамваи. Работали увеселительные заведения. В декабре 1917 года железнодорожное сообщение, пускай и чрезвычайно расстроенное за последние два года, сохранялось – любой желающий по прежнему мог купить в кассах билет в Москву, Вологду или Гельсингфорс, хотя респектабельное Министерство путей сообщения исчезло, и его заменил непонятный НКПС во главе с никому не известным большевиком Марком Елизаровым.

Пел тогда в Народном доме Федор Шаляпин, «царь-бас» русской оперы, тоже оставивший записи об этом странном вечере – он наблюдал всё со сцены, исполняя партию короля Филиппа:

«Одетый в порфировую мантию, со скипетром в руках, с короной испанского короля Филиппа на голове, я выхожу из собора на площадь. <…>В эту минуту на Неве поблизости от Народного дома раздается внезапно пушечный выстрел.

Великий певец оставил достаточно записей о том, что происходило в городе в ноябре и декабре 1917 года. Шаляпина никак нельзя назвать напуганным или обескураженным внезапной сменой власти, скорее он относится к большевистской революции не без некоторой симпатии. Пишет о том, что после революции на его спектаклях в Народном доме «битком», а «сам стал иметь успех больше, чем когда-нибудь».

Шаляпин жалуется на дороговизну и отсутствие белого хлеба. Сохранилась его записка адресованная советскому финработнику о суммах пожертвований с концертных гонораров после 25 октября 1917 года – указана сумма в 251 тысячу рублей, но Шаляпин ошибся в подсчетах: в реальности на благотворительность в первые месяцы советской власти он перечислил 278 тысяч, что даже в условиях начавшейся еще в при Керенском гиперинфляции было огромной суммой...

Шаляпин, мечтает уехать из постреволюционного Петрограда в Ялту, но вовсе не из-за большевиков – ему надоел напряженный график выступлений. Он пытается отойти от образа «барина в роскошной шубе», сформированного прессой еще при монархии и 17 декабря 1917 года отправляется с сольным выступлением в цитадель революционного анархизма и большевизма – Кронштадт, выступать перед матросами. Моряки принимают его громовыми овациями. Но приходящие из-за пределов революционной столицы новости повергают певца в уныние.

23 декабря Шаляпин записывает:

Приходит понимание того, что Гражданская война становится свершившимся фактом. Тем не менее, получая огромные гонорары и имея возможность выехать из Петрограда на юг, Шаляпин остается в городе. Несколько месяцев спустя Федор Иванович становится художественным руководителем бывшего Мариинского театра, а через год, осенью 1918 года, первым Народным артистом Республики Советов...

Бежавший из города А. Ф. Керенский прибыл в штаб Северного фронта во Пскове, попытавшись организовать военное наступление на столицу с целью подавления «мятежа большевиков» - формально Керенский оставался главой законного правительства. Скупую поддержку Керенский встретил только у генерала П. Краснова – армия отлично запомнила расправу министра-председателя «временных» над Корниловым и другими генералами в сентябре 1917 года. Военные Керенскому ничего не забыли и ничего не простили.

Казаки Краснова добрались разве что до Гатчины и Царского Села. Навстречу им выдвинулись красногвардейцы-рабочие и балтийские матросы.

Лев Троцкий вспоминает:

Юнкера же, - бывшие гимназисты, окрыленные либеральными идеями о свободе, равенстве и братстве, - вняли увещеваниям меньшевистско-эсерского «Комитета спасения» став первыми жертвами «Большой Гражданской войны» в Петрограде после октября 1917 года...

Будем откровенны – с «контрой» большевики не церемонились, хотя самые людоедские времена Гражданской с взаимным террором всех участвующих сторон наступят еще очень не скоро. Позднейшая белоэмигрантская пресса позиционировала юнкерский мятеж как выступление «за Родину, а не за революцию», но увы – это было именно столкновение двух революционных сил, проигравшей и победившей, причем разменной монетой у проигравших стали юнкера, не разобравшиеся в ситуации и подчинившиеся приказам бывшего начальника Петроградского военного округа, любимца и выдвиженца Керенского, Георгия Полковникова, ставшего на сутки «командующим армией Комитета спасения Родины и революции».

Чтобы понимать, за что именно Краснова повесили, достаточно процитировать часть его обращения к «вождю германцев»:

Вот такой «русский офицер» и его «честное слово».

Бюрократическо-исполнительную систему в целом большевики унаследовали от «временных», а те - от царизма. Усредненный русский чиновник был «интеллигентом», чтил эгалитэ, либертэ и фратерниэ (вы почитайте ранние рассказы А. П. Чехова про эту публику!), а посему в основном являлся некоей странной помесью меньшевика и кадета – да, за абстрактную демократию, но в то же время за твердый порядок и городового. И чтобы непременно были милые семь слоников на буфете. Те самые «мелкобуржуазные ценности», с которыми так упорно через десять с лишним лет боролись Ильф и Петров в своих романах.

И вдруг этот чиновничек увидел «диктатуру пролетариата» сконцентрированную в лице ВЦИК и СНК, твердо проводящих свою политическую линию. От одного слова «диктатура» у Акакия Акакиевича Башмачкина образца 1917 года должен был случиться апоплексический удар. Но пример Февральской революции говорил: Акакий Акакиевич имеет свое право! Свобода! Право на забастовку, если что-то не нравится! Тут вам не старый монархический режим!

Феликс Дзержинский и ВЧК быстро показали гражданину Башмачкину, что политический саботаж не пройдет. Керенский не вернется. Забастовка с угрозой дезорганизации государства? Отлично, ответом будут конфискации, лишение продовольственных карточек, при нужде аресты. Это революция, граждане...

Рождественский ужин вылетит в копеечку, но совслужащий ради праздника извлек из домашней кубышки золотую монету – ныне великая ценность! – и купил битого кролика, картофеля, овощей и яблок для детей. На рынке можно приобрести любой товар.

Титулярному советнику очень повезло – у него есть кой-какие ценности, доставшиеся в наследство от почившего папеньки (начальника департамента!) и не отданные в банк на хранение: «батончики» золотых монет достоинством в 37 рублей 50 копеек образца 1902 года (то есть 100 французских франков) – в одном «батончике» упакованном в пергамент ровно 25 монеток, а таких упаковок четыре. В шкатулке драгоценности жены – серьги, колье, браслеты. С холщовом мешочке на крючке у входа в кабинет «коллекцион»: туда в сытые времена забрасывались серебряшки по 10, 15 или 20 копеек. Половина мешочка за 1917 год уже израсходована.

И, конечно, у товарища бывшего титулярного советника есть важнейший актив, о котором он не подозревает пока – квартира на Литейном проспекте в четыре комнаты с кухней. Когда наступит эпоха военного коммунизма и «уплотнения», он быстро сообразит, что нужно пожертвовать кабинетом и пустить туда жить двоюродную сестру с мужем, перевезти из деревни тещу и отдать комнату дальнему родственнику из Тихвина. Всё же свои, родственники, а не безвестные «жилтоварищи». Уплотнять уже некуда.

Именно так и будет. В эту квартиру в 1942 году попадет нацистский снаряд и при разборе завалов там найдут все то, что перечислено и сдадут в милицию – это реальная история. Бывший титулярный советник предпочел сохранить все свои невеликие богатства до Второй мировой.

Его дочь умерла от кори в 1920-м, второй сын прожил до 1961 года, став видным советским физиком, а старший погиб летом 1944 года при Белорусской наступательной операции в звании майора артиллерии...

А пока совслужащий везет домой ёлку, чтобы порадовать детишек, и не знает, что Новый год будет еще страшнее, интереснее и величественнее, чем 1917-й.

Боевой Восемнадцатый год...

текст: А. Мартьянов при участии С. Литвинова.