Игры без разума. На экранах — драма Мишеля Франко «Память» о встрече двух травмированных душ

На майских праздниках на экраны вышел фильм «Память» режиссёра Мишеля Франко с Джессикой Честейн и Питером Сарсгаардом в главных ролях. За свою игру Сарсгаард на прошлогоднем Венецианском кинофестивале был удостоен Кубка Вольпи. Но получилось ли у создателей фильма сказать о знакомом сюжете что-то новое — и запомниться?

«Память» — вообще не то, чтоб самое редкое название для кинематографа: «Википедия» навскидку предлагает штук десять картин, от тайского хоррора до американского боевика с Лайамом Нисоном. Или вот недавняя «Память» Апичатпонга Вирасетакула с Тильдой Суинтон. Оно и понятно: память, эти зыбкие и в то же время стойкие сочетания нейрончиков где-то глубоко у нас в голове, которые в любой момент расцветают почти живыми картинами, не могут не завораживать. А с другой стороны, и сам кинематограф, выводящий уже произошедшее на экран, в чём-то сродни памяти, потому-то никак и не может оставить её в покое.

Мишель Франко известен зрителям как режиссер довольно радикальный и любящий провести по нервам ржавой пилой: в 2020-м он прямо-таки разжег скандал своим триллером «Новый порядок», где в Мехико милые благополучные богатые люди вдруг столкнулись с ужасами мексиканского бунта, бессмысленного и беспощадного. Это до неприятного легко оказалось примерить на себя. Да и другие работы Франко тоже, в общем, треплют нервы своей неприятной узнаваемостью. «Память», пожалуй, самый тихий и по-своему нежный из его фильмов, хотя и тут есть от чего вздрогнуть.

Он начинается почти как документальное кино: отсутствие музыки, крупные планы, ручная подрагивающая съемка, социальный момент. Собрание «Анонимных алкоголиков». Ну, как обычно: «Я не пью уже пять лет и шесть месяцев…» Все аплодируют. Далеко не сразу камера Ива Кейпа находит в толпе лицо Сильвии (Джессика Честейн). Бледное, усталое, с полузакрытыми глазами — Сильвия живёт не «свою лучшую жизнь», как говорят американцы. Ну справляется понемногу. Вот — «Анонимные», дом в не лучшей части Бруклина рядом с автосервисом и хайвеем, работа с инвалидами в центре социальной помощи, одинокая забота о дочери Анне — иногда панически чрезмерная. Сильвия не доверяет внешнему миру. Особенно мужчинам. Когда починить холодильник приходит мастер-мужчина, лишь с огромной неохотой она пускает его в свой дом. В остальное время он заперт на сигнализацию («Дом защищен!» — с напускной бодростью сообщает автоматический голос). Когда с тобой произошло то, что случилось с Сильвией, лучше оставаться в своей изоляции и залечивать раны. Даже если на это не хватит всей жизни.

Первая же попытка всё-таки выйти в люди не только по делам оборачивается катастрофой. На скучнейшей вечеринке выпускников, куда она всё-таки выбралась, к ней подсаживается незнакомый мужчина, одутловатый, с нечесаной бородой (Сарсгаард), молчит, смотрит, улыбается. Затем преследует ее до дома. Вот поэтому сейчас в интернете и ходит мем о том, кого безопаснее встретить в лесу — медведя или мужчину. Честейн играет состояние на грани панической атаки так, что чуть не влетаешь туда с ней за компанию.

Наутро оказывается, что преследователь всё еще у её дверей. Только вот он едва помнит, кто он, и совсем уж не знает, где он. Это Сол, и у него ранняя деменция. Такое вот знакомство. Такие вот два героя, измученных и трогательных, и слишком представимых: Сильвия со своим сизифовым камнем проблем и Сол с тяжелым заболеванием — вот он говорит и действует вполне самостоятельно, а вот он упал в ванной и не может даже встать. С ним можно вместе смотреть кино, но потом он, смущенно улыбаясь, обмолвится, что не понимает почти ничего.

У него — память и следом за ней личность крошатся на глазах. У неё — наоборот, слишком ясно, слишком отчётливо все давние травмы стоят перед глазами, не дают забыть о себе, заставляют переживать их снова и снова. Два проклятия памяти, которые странным образом компенсируют друг друга? Героиня Честейн с её скуластым рельефным лицом, в короткой куртке хаки словно воплощает волю, а мягкость, округлость Сарсгаарда в халатике, с его печальной затуманенной улыбкой — покорность судьбе. Да, патриархальные стереотипы перевернуты. Но хотел бы режиссер Франко просто последовать тренду и снять драму про абьюз — легко бы это сделал. Ему интереснее не следовать ожиданиям.

В какой-то момент Сильвии из глубины своих страхов кажется, что Сол был когда-то тоже замешан в её бедах, и кино делает такой твист, что, кажется, сейчас и удалится в дебри почти ларсфонтриеровской безжалостной драмы. «Нравится вспоминать, что ты со мной делал? Или ты помнишь вещи, только когда тебе это удобно?» — припирает Сильвия Сола к стенке… Ничуть не бывало: этот поворот на удивление быстро затирается. Франко, режиссер, собрал своих героев вместе, но как будто не вполне решил, что с ними дальше делать. А может, такой и была идея, когда он писал сценарий, — провести их по разным жанрам.

Вначале — социальная докудрама. Потом появляется противная лощеная мамаша Сильвии (Джессика Харпер), и «Память» вспоминает о картинах «Нового Голливуда», становясь чем-то вроде «Крамера против Крамера» с Дастином Хоффманом — с психологизмом, семейными проблемами и печальной неразрешимостью обстоятельств. Иногда напротив — играет в образность, где и деменция, и изоляция становятся метафорами жизненной потерянности вообще, а обнаженность — душевной открытостью. Тут этих метафор даже с перебором, потому что первый поцелуй под цветущей вишней — это как-то, знаете ли…

А к концу, словно забыв про всё, фильм решительно мчится по прямому пути в мелодраму, где все проблемы оказываются принципиально разрешимыми и неважными по сравнению с великой силой любви. Даже удивительно: вот уже и болезнь Сола вроде бы уже не так тяжела, да и Честейн с её вполне голливудской внешностью и фигурой не то чтобы в любом ракурсе похожа на мать-одиночку в завязке, с депрессией и без перспектив. Это сбивает пафос первой половины фильма. И понятно, что это Франко героев своих пожалел и решил отдать в конце дань мечте — еще одной важной функции кинематографа.

Но такое сказочное, ромкомовское подведение итогов как-то перечеркивает, что ли, искренность начала. Мы-то помним, с чего начиналась «Память».

Матвей Пирогов, специально для «Фонтанки.ру»