Как это делалось в Ленинграде

Взрыв памятника Ленину возле Финляндского вокзала принес журналистам новость. Несмотря на хамский и бессмысленный вандализм,  некоторым эта акция настроение повысила. Скорее, это вызвано личностью пострадавшего. Сегодня она детабуирована. При советской власти реакция была иная. О ничтожном событии 80-х годов, получившем политический окрас, и пойдет далее речь.

В Санкт-Петербурге из всех памятников Ленину выделяются два: это тот, который только что пострадал, и тот, что на Большом проспекте Васильевского острова. Оба ныне несут в себе память о конструктивизме 20-х годов, в первую очередь, и прославляют вождя потом.

Но в 1985 году я об этом не думал, потому что не знал (мне придется говорить от первого лица, в противном случае уйдет интонация достоверности). Я сумбурно нес терявшую уважение должность оперуполномоченного уголовного розыска и был вечно дежурным, как тот Кузнечик из кинофильма «В бой идут одни старики». Потому что был самым молодым в отделении милиции.

Незадолго до Нового, 1986,  года на нашей территории случилось страшное. Неизвестный злоумышленник срубил полутораметровую голубую ель, что символизировала значимость партии как раз между памятником Ленину и Василеостровским райкомом коммунистической партии.

Мой непосредственный начальник мудро тогда вздохнул: «Все. Новый год у тебя хрюкнул». На место происшествия вышли и выехали все. Вплоть до эксперта и собаки. Уголовное дело по статье «злостное хулиганство» было возбуждено. Уже через несколько часов и я впервые увидел план оперативно-следственных мероприятий - такой, каким он должен быть в кино.

Офицеры милиции говорят, что начальник ГУВД Пиотровский, выехавший рано утром 1 апреля 2009 года к Финляндскому вокзалу, был зол. Потому что понимал весь предстоящий геморрой с приставкой массмедиа. Тогда - в декабре 1985-го года -  лицо начальника Василеостровского РУВД напоминало восставшего из гроба, а первый секретарь райкома партии апокалипсически часто и надолго закрывал веки. Что пугало всех собравшихся официальных лиц. Они подобострастно сетовали.
Когда пыль улеглась, я оказался в кабинете начальника розыска. В нем же присутствовал еще один - в штатском. Им оказался сотрудник райотдела КГБ СССР. Старший брат - чекист не ставил задачу. Он вежливо (как они умели всегда) сказал, что преступление имеет явно выраженную политическую подоплеку и будет раскрыто до боя кремлевских курантов.
- Возможно... - в заключение философски протянул он.
- Возможно, до Нового года? - поинтересовался я своей биографией в обозримом будущем.
- Возможно, политическая подоплека! - крикнул на меня начальник уголовного розыска. При этом выпучив глаза, которые призывали меня - дебила — заткнуться.

Пару дней в обнимку с участковыми мы бреднем прошли по Андреевскому рынку, совершили обход жилмассива и еще сделали много безумных движений. Старшие товарищи старались равноудалиться от неминуемого громкого раскрытия, но выкрикивали из соседних кабинетов советы, смачно сдобренные корпоративным жаргоном. В соответствии с ними я собрал блатных, кои под мою диктовку хором написали объяснения, что ведать не ведают, а лично глубоко возмущены и мгновенно сообщат, если что узнают. Это авангардное мероприятие называлось у нас «набивать бумагой материал».

31 декабря я заступил на дежурство, не имея шансов на поощрение. Абсолютно и никакого. К обеду ко мне в гости заявился тот, вежливый, из КГБ. И признался, что его поимеют сильно, если мы никого не найдем, а он поимеет меня в таком случае извращенно.

Обоюдный мозговой штурм родил мысль — договориться с поднадзорным элементом. Переговоры в пивном баре «Бочонок» дали опьянение, но не результат. Жулики на консенсус не пошли.
- У тебя когда очередное звание подходит? - спросил капитан Госбезопасности, выходя из пивной (уже темнело).

Уныло зайдя в дежурную часть 16 отделения милиции, мы наткнулись на бомжа, которого помощник дежурного пытался вытолкнуть из помещения. Бомж плакал, рычал и упирался. Помощник сопел. Дело в том, что при коммунистах бомжей отправляли в тюрьму от пары месяцев до года. Но только при наличии трех подписок — предупреждений. А у этого бедолаги была лишь одна подписка, поэтому арестовать его права никто не имел. А он хотел люто, так как на дворе морозило не шуточно.

Мы сообразили одновременно. И вместе выкрикнув: «Милый ты наш!», потащили бездомного в кабинеты.

Со стороны можно было подумать, что мы ухаживаем за ответственным советским служащим, который, правда, несколько пообносился. Это оказался человек с большой буквы. Он внимательно изучил поданный нами кодекс, выпил три раза по полстакана коньяка (из изъятого) и получил гарантии. Гарантии заключались в том, что при его полном признании статью административной властью переквалифицируют, и получит он ровно столько же, сколько за жительство без прописки и занятий.

Офицер из ГаБе быстро шагал из угла в угол, размахивая руками и рисуя сказочные перспективы: пойдешь в «Кресты», как вор! - по зеленой; с меня баул, набитый мыльно-рыльными; чай, махра - само собой.
- Если кто в камере тронет - порву! - в оконцовке добавил мой куратор.
- Понимаю, - вальяжно заявил охмелевший бродяга. - Дело-то политическое.
- Типун тебе на язык! - ужаснулся чекист. - Просто пропил елочку и не ведал, что она голубая. Я тебя умоляю - ты же советский человек - должен быть лояльным к власти. Ты же «Голоса» по приемнику не слушаешь разные?
- По приемнику не слушаю, - кивнул мужчина.

На том мы и сошлись. Мы ему объяснили, что елку он быстро продал лицу кавказской внешности на рынке, а пилу потерял по пьянке.
Немедленно прилетевший дежурный следователь оказался демократом очень некстати и заявил: раз умысла на теракт не было, то задерживать он бомжа не станет.

- Тогда я никаких елок не сажал и не спиливал! - пошел ва-банк наш спаситель.

Договорились быстро. Со следователем через его начальника и через «мать». С бомжом через портвейн и «маму».

За час до Нового года мы оба были счастливы, потому что начальство уже доложило своему начальству об эпохальном раскрытии. А опер КГБ от руки ваял какую-то обзорную справку, корректно загораживая текст от меня. Но один раз он у меня спросил: «Неукоснительно пишется вместе?»

В первый апрельский день этого года руководители питерского ГУВД, ФСБ и прокуратуры тоже открестились от слов «экстремизм», «вандализм» и сошлись на статье 167 УК (повреждение имущества). Но им будет сложнее, чем нам тогда - в 1985-ом.

Потому что гласность.  

Замдиректора АЖУР Евгений Вышенков