«Рождественская история»: Тяжелые времена в торговом доме «Земекис и сыновья»

«”Рождественская песнь” – филантропический сон, радостный кошмар; сцены пестры, они мелькают, как рисунки в альбоме, но не меняется настрой души – дух буйного благодарения и тяги к человеческим лицам». Так писал о знаменитой повести Чарлза Диккенса Гилберт Кийт Честертон. И не уставал отмечать, что «прелесть и благодать» диккенсовской прозы – не в сюжете. Штука в том, что из всех употребленных здесь слов режиссер Роберт Земекис хорошо понимает лишь последнее. То есть «сюжет».

С сюжетом в его анимационном фильме все в порядке. Начинается, как и положено, с мертвеца – со смерти Марли, компаньона скупого мистера Скруджа, а заканчивается раскаянием скряги и рождественскими песнопениями. Три духа Рождества – Прошлого, Настоящего и Будущего – являются старому Скруджу в роковой час и делают свое таинственное дело. Не пропущено, кажется, ни одной важной, памятной преданному читателю Диккенса детали: дверной молоток и впрямь похож на покойного компаньона, а тот, уже став привидением, первоклассно громыхает цепями; и сам Эбинизер Скрудж образцово одинок, и вечеринка у хозяина лавки отменно весела, и малютка Тим трогательно обречен, а рождественский гусь огромен и аппетитен. Более того, не забыты и самые мрачные видения из тех, что хотел показать Диккенс в светлый праздник своим согражданам: с особым голливудским шиком из-под полы по-раблезиански роскошного Духа Настоящего вылезают два жалких и отвратительных существа, мальчик и девочка – Невежество и Нищета. Дабы – уже волею постановщика и аниматоров – повзрослеть за считаные секунды, превратившись в Преступление и Разврат. И напомнить что Рождество Диккенса – не только гусь и остролист, но и неустрашимая христианская проповедь.

Сцены и впрямь «мелькают, как страницы в альбоме» – с той лишь разницей, что альбом объемный (благодаря 3D-технологии), а мелькание устроено в надежных традициях голливудских боевиков. Просто пройти рука об руку с призраком сквозь стену, дабы очутиться в новом месте, – это так несовременно! И понеслось. Теряя тапки, мистер Скрудж летит верхом на колпаке от свечки над ночным Лондоном, едва не задевая купол собора Святого Павла (и попутно давая возможность насладиться анимационными достопримечательностями). С головокружительной скоростью лавирует над мостовой узких улочек; сшибая носом сосульки, несется по небу; едва успевая увильнуть от копыт адских коней (более вороных, чем любые вороны), по трубам воспетой Диккенсом городской канализации скользит дальше, фантастически уменьшившись в размерах, и чуть-чуть не оказывается прихлопнутым вместо крысы (какой Лондон без крыс?). Лихо.

Значительно хуже дело обстоит с «духом буйного благодарения» и «тягой к человеческим лицам». В буйстве потрясенному видениями Скруджу не откажешь: он из последних стариковских сил умиляется, сорит деньгами, скачет и поет дурным голосом рождественские гимны. А все оттого, что смерть у Земекиса вышла уж очень убедительной и костлявую ее руку – особенно в формате 3D – способен почувствовать каждый зритель, хоть слегка наделенный воображением. (Неизвестный малыш, восхищенно гугукавший весь сеанс, в этот страшный момент приготовился было орать не на шутку.) О преображении героя речи не идет – хотя, казалось бы, именно искусству анимации должны быть доступны самые волнующие превращения.

И вот тут необходимо замолвить словечко о «тяге к человеческим лицам». Технология motion capture (это когда мимику актера компьютер пририсовывает мультипликационным персонажам) на сей раз ощутимо подвела режиссера. Конечно, благодаря ей Джим Керри смог сыграть кучу ролей в одном фильме: это черты его лица и повадки смутно угадывались в облике Скруджей всех возрастов, и Марли, и трех духов. Но толком он ни одной роли так и не сыграл. Он отличный актер, а потому на самом деле – фантастичней всех анимационных персонажей вместе взятых. Смешные ужимки диковинных человечков превосходны, но живых глаз они не заменят. Не под силу новейшим технологиям ни компенсировать исчезнувшее обаяние Колина Ферта (он сыграл племянника Фреда), ни исчерпать «диккенсовские», гротесковые возможности игры Гэри Олдмена (его маленький клерк усилиями аниматоров оказался больше похож на рождественского зайца, чем на доброго мистера Крэтчита).

Кто же, как не раз говаривал и сам режиссер Роберт Земекис, «подставил кролика Роджера»? Да именно технологии и подставили. Этот механизм описан еще Оскаром Уайльдом в «Кентервильском привидении» – вы, конечно, помните, как семейство американского магната пыталось отчистить с ковра кровавое пятно, оставленное родовым проклятием, с помощью патентованного «Образцового очистителя». Но старинные привидения – это нечто из сферы воображения, а не патентованных средств.

Там, где технический прогресс всего лишь послушен воображению автора, его приветствуют, более того – преданно ждут. И тогда Арагорн ведет в бой армию теней, Горлум разговаривает сам с собой, а Кинг-Конг любуется закатом (Питер Джексон тоже без motion capture не смог обойтись). Там, где технический прогресс самоценен, – «Полярный экспресс» того же Земекиса со свистом пролетает, не задерживаясь в зрительской памяти. Вот и в «Рождественской истории» картинка – объемная, но сама история – плоская.

А впрочем, овсянка в кастрюле булькает премило, да и трехмерные снежинки кружатся восхитительно. Может быть, так и начинается новая страница в кино: от технического трюка – к подлинному искусству? Ведь Честертон бы наверняка одобрил снежинку: за простодушие.

Лилия Шитенбург
Фонтанка.ру