«Война! Война!» Так я в неполные шесть лет услышала о начале войны от мамы. Мы с ней шли на поезд, чтобы поехать по своим делам. Не дошли, не сели, не доехали... Потом в 1943 году всю нашу семью немцы вывезли в товарных вагонах в Латвию в лагерь-распределитель. А уже оттуда — в концлагерь в город Гдыня, что в Польше. Выживали. Стрельба, бомбы, страх, ужас. Стояли в очереди на кухню за брюквенной баландой. Много было всего страшного. Выжили. Правда, следы от войны живы и до сих пор. Осколками снаряда пробило ковер и корпус нашей старинный швейной машинки. Разметало наш скарб, документы. Мы, слава богу, живы. Остались людьми, несмотря ни на что. Люблю людей, свою Родину, жизнь. Хочу, чтобы все были здоровы, счастливы и никогда не узнали, что такое война.

Из разговоров меня с моей мамой и моей дочери со мной, с разницей в 30 лет:
— Мама, а давай ее выбросим, супницу эту! Она же треснутая.
— Да, доченька! Давай выбросим, только сначала послушай, как она попала к нам в дом…

А история этого предмета такова. Дед мой с 1943 по 1945 год служил шофером в Ленинградском Доме офицеров, был водителем у кого-то из командного состава и возил на фронт концертные бригады. Когда он уезжал из Ленинграда, то оставлял семье свои талоны на питание, которые можно было «отоварить» в столовой Дома офицеров. И моя мама, а в 1945 году ей было 12 лет, ездила из Щемиловки (район вблизи нынешней станции метро «Ломоносовская») на трамваях с двумя пересадками на Литейный проспект, 20 за едой. В авоське всегда лежали банка под суп и кастрюлька под второе блюдо. В столовой мама выпивала компот, а остальную пищу везла домой, где все разогревалось и съедалось. Одна дедова порция — на несколько человек.

Как-то раз, выходя из трамвая у Дома офицеров, банку мама разбила. Вся в слезах пришла она в столовую и на вопрос буфетчицы: «Почему ты плачешь, девочка?» — рассказала о своем несчастье. Буфетчица очень посочувствовала и принесла из подсобки треснутую супницу с надписью «РККА», налила в нее положенную порцию супа и сказала: «Вези аккуратно, не расплескай! И супницу можешь не возвращать, она уже списана». Так и поселился этот предмет в нашем доме.

Несмотря на довольно большую и глубокую трещину, супница не подтекает и поэтому не потеряла своей функциональности, хотя по прямому назначению на моей памяти ни разу не использовалась. В ней грибы солили мои дедушка с бабушкой, мама с папой, и я тоже солю.

Если на скорую руку заняться атрибуцией этого памятного для моей семьи предмета, то, судя по клейму на дне супницы, она выпущена в 30-х годах прошлого века на фарфоровом заводе «Коминтерн» в Волхове — продолжателе славных традиций Кузнецовского фарфора.

Безусловно, сей предмет имеет в наши дни некую материальную ценность в среде коллекционеров предметов с символикой РККА — Рабоче-Крестьянской Красной Армии, но совершенно бесценен с точки зрения семейной исторической памяти.

— Ну что, выбрасываем?
— Нет!!! Ты что!

У меня по-настоящему воевал один дед — Николай Иванович Сенько. Начал войну осенью 1941 года подо Ржевом, закончил весной 1945 — на Одере, командиром батальона связи, майором. Три ордена — два Отечественной войны и Боевого Красного Знамени. Говорил просто: за форсирование Днепра, Немана и Одера. Все они хранятся у меня. Но важнее — его фронтовая планшетка. От нее идет настоящее человеческое тепло.

Это настоящий тульский самоварчик. Его объем — 0,5 литра. После войны его отникелировали «для красоты». Он принадлежал моей тете, Марии Ниловне Семененковой и помог ей выжить в блокаду. Работала она на заводе «Красный выборжец», а жила у Пяти углов. Когда ее отпускали домой (далеко не каждый день), идти приходилось пешком через весь город. Всю дорогу она, не поднимая глаз, смотрела по сторонам и собирала щепочки, бумажки и вообще все, что могло гореть и давать тепло. Дома эти «сокровища» засыпала в самоварчик и грела воду, не всегда до кипения, чем и согревалась. До последних дней она называла его «спасителем»…

Это часы отца. Он служил в 14-м гвардейском артиллерийском полку на Ленинградском фронте. Был ПНШ-2 (помощником начальника штаба полка по разведке). Полк всю блокаду стоял на Пулковских высотах и был занят контрбатарейной борьбой с артиллерией противника, обстреливающей Ленинград.

Эти открытки с фронта присылал для своей семьи, находящейся в тылу, дед моего мужа, подполковник Тимофей Павлович Тарушкин в период с конца 1941 по 1942 год. На обороте всех открыток стоит печать «Просмотрено военной цензурой».

Евгений Поликарпович Мезерницкий, мой дед, — военврач ленинградского госпиталя №992 в 1941–1945 годах.

Семен Яковлевич Еременков — военпред на авиационных заводах, кавалер орденов Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, медали «За боевые заслуги» и других. Благодаря его работе самолеты с заводов Ленинграда и Вятки шли на фронт. Закончил службу подполковником.

Василий Андреевич Коростелев — командир роты связистов на Невском пятачке. За выполнение приказа командования по прокладке линий связи под огнем противника был награжден двумя орденами Отечественной войны, Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, медалями «За отвагу» и «За оборону Ленинграда». Осенью 1945 года направлен на Дальний Восток, где окончил службу в звании майора.

Брат моей бабушки Николай Дмитриевич Высокосов очень любил музыку и играл на гармошке. Про таких говорили: «Это первый парень на деревне». В 1941 году он был призван ополченцем, через месяц пришла похоронка. Ему было 18 лет.

Этот предмет я помню с самого детства. Хранится он у бабушки. Недавно узнал, что эту стекляшку мой прадедушка привез из Берлина после войны. На фото изображен замок в Иматре. Автор снимка — саксонец Kunstanstalt Theodor Eismann, известный изготовитель открыток. Во время войны Иматра была для немцев базой отдыха. Вполне возможно, что эта вещица проделала путь из Иматры в Берлин, а оттуда — в Питер. Но это всего лишь мои догадки.

О войне бабушки мои не говорили. Их было две сестры, урожденные Горюновы: Татьяна Александровна, детский врач, и Людмила Александровна, военный переводчик, затем лаборант в институте. Когда я родился, их мужья уже скончались, поэтому дедушек своих увидеть не удалось. Знаю только, что первый воевал еще на Финской войне, а на большой войне после контузии попал в плен. А второй дедушка спас бабушке Людмиле девичью честь на фронте. Их сын погиб в мирное время, в аварии, и я назван в его память Юрием.

К началу блокады Ленинграда бабушка Татьяна была врачом-педиатром, распределяла продукты по семьям с болевшими детьми, лечила всех, как могла. Помню ее уже в конце жизни, как она плакала о том, что не выделила тогда дополнительный паек родственнице, тете Лене с двумя детьми. Не положено им было или еще не так болели. Раздавала все по-честному. И они умерли в блокаду и лежат сейчас на Пискаревке.

Бабушка Людмила ходила через весь город пешком на завод «Светлана», проверяла размер снарядов на ОТК. Были такие специальные лекала для этого, их можно увидеть в блокадном музее на площади Победы. Потом ее, молодую комсомолку, послали на курсы военных переводчиков, и она попала на фронт допрашивать «языков». Представьте, что 21-летней девушке протягивает фотографии своих детей немецкий солдат, которого расстреливают сразу после допроса. Вот это я слышал от нее, но вообще обе сестры молчали. Война для них была очень серьезной и печальной темой, победа далась такими тяжелыми жертвами…

Вот почему в нашей семье хранится старый словарь немецкого языка.

Паспорт, оставленный дедом перед уходом на фронт, прямо от дома на Московском проспекте на Пулковские высоты (1-й батальон 500-го стрелкового полка). И больше ничего: комната в блокаду была ограблена, а дед пропал без вести в декабре 1941 года.

Мой дед, Георгий Петрович Воронин, прошел всю войну, участвовал в параде на Красной площади в Москве. На фото — его фронтовые ложка и вилка. Теперь хранятся у меня, его внучки. Дед очень ждал каждый год этот праздничный день, а вот вспоминать то, что было во время военных действий на фронте, не любил. Похоронен в Выборге с воинскими почестями.

Благодарность за взятие Берлина была выдана Марии Васильевне Никифоровой (в замужестве Аникеевой), санинструктору, фельдшеру в звании старшего сержанта. Также она была награждена медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией» и другими. Войну закончила после взятия Берлина в Шверине. Ей было 20 лет. Умерла в 2019 году в Санкт-Петербурге.

Мой дедушка, Дмитрий Иванович Ткачук, родился в 1923 году. Участвовал в войне с Германией с декабря 1943 года по 9 мая 1945 года в составе 44-й дивизии 65-й армии Белорусского фронта. Освобождал Варшаву, был дважды ранен. Ефрейтор, стрелок. Награжден орденом Отечественной Войны 1 степени, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией», «За победу над Японией», Медалью Жукова и двенадцатью юбилейными. На фото — благодарность за освобождение Варшавы.

Старший лейтенант Федор Иванович Антипов, заместитель командира стрелковой роты 774-го стрелкового полка 222-й стрелковой дивизии, погиб 19 февраля 1943 года и похоронен в деревне Дубна Смоленской области.

Мой дед Федор Федорович Петров (1921–1984) закончил летную работу гвардии подполковником истребительной авиации ПВО в Ленинграде.

Мой дед в один из приездов с фронта в город в 1942 году привез эту орденскую книжку и сам орден. По всей видимости, боец, которому они принадлежали, погиб.

У меня хранятся ордена и медали моего деда, Андрея Ивановича Луговкина.

Последнее письмо брата моей бабушки к матери. Датировано 22 мая 1944 года. Треугольничек с фронта подписан карандашом. После написания этого письма брат моей бабушки пропал без вести. В восьмидесятые годы по телевидению шла передача «Радуга». В ней показывали мастера-гончара из Германии. Назвали имя брата бабушки, Иван Арсеньевич Ильин , и показали его крупным планом. Бабушка была в изумлении. Утверждала, что этот пожилой мужчина очень похож на ее родственника. Вот такая история.

Шестилетний Толя Васильев рисовал на карточках в Краснодаре в 1942 году. А потом мой отец всю жизнь создавал спутники связи. Кстати, общие виды ГЛОНАССа тоже он чертил.