ПоделитьсяФедеральное агентство по печати и массовым коммуникациям РФ разместило на своем сайте объявление с просьбой откликнуться бывших сотрудников так называемого Главлита – Главного управления по охране государственных тайн в печати при СМ СССР или РСФСР. Того самого, который в годы советской власти исследовал печатное слово на предмет наличия в нем антисоветской заразы.
Официальная версия сбора бывших цензоров, как нам сообщили по телефону в Роспечати – запланированная на лето встреча «ветеранов» с молодыми журналистами к 15-летию закрытия этого института партийной журналистики. Мол, поколение уходит, и кто еще передаст молодым бесценный опыт. В общем-то, посыл понятный, нынешняя плеяда журналистов действительно мало что знает о боевом отряде советских цензоров. И все же есть у этой идеи какой-то нездоровый оттенок. Примерно такой же, как если б на встречу молодежи с узниками концлагерей пригласили еще и лагерную охрану. Просто, для полноты картины и объективности ради. Я думаю, многие бы возмутились, так же как возмутятся те многочисленные писатели и режиссеры, художники и журналисты, которые в недавнем советском прошлом упирались в невидимый, но совершенно непреодолимый барьер – цензуру. Невидимый потому, что самим творцам общаться с цензорами не полагалась – для этого существовали редакторы, а непреодолимый потому, что спорить с цензором, в отличие от того же редактора, было бесполезно – приговор его был окончательным.
Впрочем, каюсь, мое сравнение с вертухаями выглядит грубовато. В конце концов, это были обыкновенные советские чиновники, которые блюли не столько дух партийной печати, сколько ее букву. В их работе вообще отсутствовали эмоции, зато они держали в голове бесчисленное число различных параграфов из секретных циркуляров. Этой особой коммунистической алгеброй они и поверяли гармонию советского творца.
620-й «цензорский» кабинет Лениздата в те времена, когда там верстались все городские газеты – знал каждый питерский журналист. Но бывать там доводилось далеко не всякому. Между тем, через этот кабинет проходило каждое слово, которое претендовало на тираж. Без лиловой печати цензора с визой «Разрешено» ни один печатный станок в стране не запускался.
Кстати говоря, цензоры боролись не с инакомыслием и вольнодумием– как это часто представляется в головах обывателей. В первую очередь, в задачу Главлита входило блюсти государственную и военную тайну. Что составляло эту тайну, в подробностях знали только сами цензоры, на рабочих столах которых вечно громоздились огромные тома секретных справочников.
Твердой рукой цензора из публикаций вычеркивались названия многочисленных «номерных» заводов Ленинграда. Да что заводы - из публичной жизни страны мановением цензорской руки исчезали целые города и поселки. Запрещена была любая съемка города с верхней точки без особого разрешения – даже фотографию с городской крыши цензор мог изъять с полосы. Запрещена была почти вся статистика, связанная с преступными проявлениями и происшествиями, равно как и несанкционированная информация о самих преступлениях и происшествиях. На улицах могли рваться снаряды и бомбы, но горожане пребывали б в безмятежном неведении – газеты и телевидение об этом бы молчали, будьте уверены. Единственный источник, которому было позволено интерпретировать такого рода события – было информагентство ТАСС, его время от времени уполномочивали не только что-нибудь заявить, но и сообщить стране о чем-нибудь важном.
Впрочем, это все рутина, в которой многие нынешние апологеты сильного государства признают важный и необходимый элемент сохранения гостайн и общественного благодушия. Главное все же не в этом. Главное, что у власти был в руках рубильник, с помощью которого можно было в одну секунду по всей стране сделать прессу безъязыкой. На моей памяти по крупному власти воспользовались этой возможностью единственный раз – в августе 91-го, а точнее 19-го числа, когда цензоры всей страны снимали из газетных полос материалы, противоречащие духу ГКЧП. Исторический номер газеты «Вечерний Ленинград» с белыми пятнами вечное тому свидетельство. Но страна была уже «беременна революцией», цензорскую плотину смели к вечеру того же дня, так что утренние газеты вышли практически без цензуры. А еще через несколько недель Главлит был распущен вовсе. Так бесславно закончил свое существование институт, который на протяжении не одного века висел удавкой на горле отечественной журналистики.
Конечно, об этой любопытной странице нашей истории – надеюсь, навсегда перевернутой – мы не должны забывать. Чиновники от печати, может, и не зря озаботились сохранением исторических свидетельств. Но что-то тревожно на душе, а вдруг есть и другая цель, и уже отдана негласная команда реанимировать такой ценный для «вертикального» государства институт, как цензура. Времена грядут беспокойные, а на каждый роток платок не набросишь. Зато так удобно решить проблему одной бравой командой на всю страну: «Молчать! Смирна-а! Песню запевай!».
Андрей Потапенко
