ПоделитьсяНе скоро, судя по всему, вновь озаботится суд присяжных вопросом: бил 9 сентября 2005-го года Андрей Герасимов (и другие подсудимые по делу) конголезского студента Роллана Эпоссака или не бил. В ближайшее время стороны процесса заняты тем, чтобы найти для суда присяжных и общественности ответ на другой вопрос: били ли вечером 5 марта двое неизвестных железными прутьями самого Андрея Герасимова?
Объекты рассмотрения
Сыр-бор, напомним, поднялся в связи с тем, что перед очередным заседанием по делу адвокат Герасимова Татьяна Дробышевская сообщила суду, что ее подзащитный срочно доставлен в больницу на Вавиловых с черепно-мозговой травмой. А адвокат подсудимого Орлова Андрей Антонов добавил к этой информации, что его подзащитный присутствовал при получении этих травм, и утверждает, что Герасимова избили двое неизвестных железными прутьями. Правда, уголовное дело по факту «умышленного причинения легкого вреда здоровью» (закрытой черепно-мозговой травмы, легкого ушиба головного мозга и нескольких ушибов мягких тканей) возбуждено не было, так как сам «потерпевший подсудимый» при госпитализации якобы утверждал, что «упал с лестницы». Дни с 9 по 14 марта Герасимов провел в больнице (по иронии судьбы, в том же отделении, где за полтора года до этого умер избитый конголезец Роллан Эпоссак), после чего был выписан на амбулаторное лечение.
На сегодняшнем заседании, прошедшем без присяжных (из опасений неявки Герасимова людей просто не стали вызывать, так как подсудимый не счел нужным предупредить о своей возможности участвовать в процессе) стороны засыпали судью Кургузова ходатайствами о приобщении к делу и оглашении в процессе документов, связанных с печальным инцидентом 5 марта. Защита в лице скандального адвоката Андрея Антонова ходатайствовала о «доведении до сведения присяжных информации об избиении». Обвинение со своей стороны ходатайствовало об истребовании и приобщении к материалам дела медицинской документации, в числе которой протокол допроса лежавшего на больничной койке то ли «избитого железными прутьями», то ли «упавшего с лестницы Герасимова», а также результаты анализов на наличие в крови пациента больницы №3 алкоголя. Суд отказал обеим сторонам: прокуратура имеет право самостоятельно запрашивать нужные ей документы, а сведения о предполагаемом нападении не относятся к предмету доказывания в суде присяжных.
Бесправный обвинитель
Закон предписывает исследовать в присутствии присяжных только фактические обстоятельства по делу. И запрещает даже упоминание в зале о любых обстоятельствах, которые к этой категории сведений не относятся. В процессе не должны не то чтобы появляться, но даже упоминаться ни положительные-отрицательные характеристики с места работы-учебы-жительства, ни приговоры и постановления, свидетельствующие о совершенных подсудимым «делах дней минувших», ни утверждения о допустимости тех или иных предъявляемых сторонами доказательств (например, о «насильственном выбивании» признательных показаний или о «подстроенном» опознании).
Разумеется, все это законодателем было прописано из самых благих побуждений. Подразумевалось, что подсудимый пред взором заседателей будет «как белый лист»: ни прошлое его, ни настоящее – будь он асоциальный элемент или нобелевский лауреат – не должно влиять на его будущее, зависящее от вердикта напрямую. Только проблема в том, что не получается в условиях нашей судебной системы полностью изолировать «судей из народа» от «лишней информации». Любой свидетель, знакомый с подсудимым хотя бы шапочно, волей-неволей сообщает присяжным о нем сведения, «не относящиеся к предмету доказывания».
Оправдательный вердикт, на основании которого подсудимые Оленев, Герасимов, Орлов и Громов вышли на свободу, был, напомним, отменен Верховным судом в связи с нарушениями УПК со стороны защиты. В основу своего кассационного представления гособвинитель положил протоколы заседаний горсуда, в которых зафиксированы и адвокатские реплики о «незаконности добывания» признательных показаний подсудимых на следствии, «подстроенности» процедуры опознания Орлова, и возглас самого Орлова: «Меня били так, что я бы сознался и в распятии Христа». Эти реплики сопровождали присяжных в течение всего судебного следствия, и к прениям коллегия была для доводов обвинения просто недосягаема.
«Как я могу доказать присяжным, что опознание проводилось законно, если я не имею права это доказывать?», - сетует государственный обвинитель по данному делу Дмитрий Мазуров. По его словам, реплика адвоката о том, что перед опознанием со свидетелем якобы «была проведена работа», и что два «альтернативных» парня были совершенно не похожи на Орлова, и у свидетельницы просто не было «выбора» - безусловно, повлияла на то, что присяжные перестали верить в достоверность доказательства. При этом адвокату не нужно даже доказывать факты «обработки» и «отсутствия выбора»: достаточно лишь просто «намекнуть», а прокурор – со всеми своими доказательствами – не сможет ничего возразить, так как ему это запрещено законом.
В результате «судья из народа», не искушенный в тонкостях УПК, слышит «возмутительные вещи» о том, как несчастного подростка «бьют в изоляторе» и всячески «фальсифицируют доказательства», при этом судья, вместо того, чтобы «разобраться», проверить правдивость данного заявления, терпеливо разъясняет коллегии, что «при вынесении вердикта на это обращать внимание не следует». Ему, конечно, объясняют, что все вопросы о допустимости доказательств решаются в его отсутствие, и что профессиональный судья тщательнейшим образом изучает материалы дела, проверяет все заявления о возможных нарушениях. Однако он всего этого не видит. И наверняка делает вывод, что «что-то в этом деле не так».
«Да и вообще, - рассуждает Дмитрий Мазуров, - как доказывать национальный мотив преступления, если присяжные не должны по закону слышать ни одного довода в пользу этого обвинения? Ведь я не могу ни огласить при коллегии вступивший в законную силу приговор, согласно которому Герасимов избил араба, ни пригласить свидетеля, который на следствии рассказывал о том, что Герасимов часто избивал людей и даже хвастался этим».
У адвокатов нет выбора?
Почему же сторона защиты не оставляет противозаконных по сути попыток повлиять на присяжных? Объяснить это попыталась корреспонденту «Фонтанки» президент Международной коллегии адвокатов «Санкт-Петербург» Валентина Левыкина. По ее словам, «прокурор может проиграть процесс – и ему за это ничего не будет», тогда как адвокат после двух-трех фиаско перестает быть адвокатом: «у него просто не будет практики». Поэтому каждый защитник вынужден проявлять чудеса риторики, и не всем и не всегда удается соблюсти при этом «букву Закона».
На одном из прошлых заседаний судья Кургузов спросил адвоката Антонова, намерен ли он впредь говорить о насилии в отношении его подзащитного со стороны следственных органов. Адвокат ответил, что в данном вопросе будет «руководствоваться законом, совестью и чувством справедливости». Что было расценено судьей как вариант «да». И теперь квалификационная комиссия адвокатской палаты Петербурга будет рассматривать профпригодность Антонова.
В общем, можно констатировать, что в нынешнем виде законодательство о суде присяжных не вполне устраивает ни обвинение, ни защиту. Мы не будем вдаваться в воспоминания о спорах вокруг самой допустимости существования института «судей из народа»: они, надо полагать, уже в прошлом. Другое дело, что изменения в УПК, наверное, действительно назрели. Полагаем, что вердикты были бы объективнее, если бы присяжных никак не ограничивали в доступе к информации о подсудимых. Если бы суд не объяснял им, на что обращать внимание, а на что – не обращать, а в их присутствии разбирался в допустимости каждого доказательства.
Павел Горошков,
Фонтанка.ру
Ранее по теме:
Подсудимый по делу об убийстве конголезца остался на свободе
Судите, коль не судимы будете;
Для рассмотрения дела об убийстве конголезца отобрана новая коллегия присяжных;
Верховный суд усомнился в суде и присяжных из Питера;
Присяжные и суд: эхо друг друга;
Дело конголезца: присяжные перечеркнули работу следствия;
В Петербурге убит студент из Конго
