Авангард, остановленный на бегу

В корпусе Бенуа Русского музея открылись выставки Николая Суетина и Веры Ермолаевой. Один был мощным дизайнером, оформлял гигантские выставочные павильоны СССР в Париже и Нью-Йорке, обложки для книг, придумывал узоры для обоев и для супрематического фарфора, который ныне ценится на вес золота. Другая - прирожденный живописец, талантливый иллюстратор детских книг. Что общего между двумя столь разными художниками? Оба - ученики Казимира Малевича, гения прошлого века, который во многом определил не только судьбу своих воспитанников, но и всего мирового искусства прошлого столетия…

Для Малевича ученики были одной из форм творчества - его произведениями! Сам он, личность харизматическая, воспринимал искусство как религию, творчество, как священнодействие, самого себя же полагал верховным жрецом тайного культа. Ученики, которых у него было много, становились адептами его учения. Выставка последователей мастера с успехом прошла в Русском музее в 2000 году. Сегодня музейщики решили сосредоточиться лишь на двоих - Николае Суетине (ударение падает на последний слог) и Вере Ермолаевой.

Он сделал для учителя супрематический гроб

В середине 90-х в фондах Русского музея были обнаружены маска и слепок руки, переданные туда в 1935 году. По идеологическим соображениям, на протяжении многих лет маска значилась среди экспонатов, автор и персонаж которых считались неизвестными. Сегодня доказано, что это слепки с руки и лица Казимира Малевича. А сделал их сразу после его смерти Николай Суетин - самый любимый и самый преданный ученик реформатора живописи. Суетин исполнил последнюю волю, оформив похороны наставника в супрематическом стиле. Высохшее от рака, измученное бренное тело художника покоилось в черно-бело-зеленом гробу, похожем на архитектон. В головах, вместо иконы, лежал черный квадрат. Пытаясь разгадать тайну «Черного квадрата», Суетин не раз писал его. Разгадал ли?

Судьба его сложилась так, что художника и его достижения лучше знают на Западе, чем в родной стране. Его работ в коллекции Русского музея тоже совсем немного: рисунки, образцы агитационного фарфора. В 1922 году, по предложению Николая Пунина, знаменитого искусствоведа, третьего мужа Анны Ахматовой, кончившего в сталинских лагерях, Суетин впервые пришел на Государственный фарфоровый завод (в прошлом - Императорский). В августе 1923 года в витрине магазина фарфора на Невском проспекте (бывшего «Корнилова») были выставлены «получашки» Малевича, одна из которых была расписана Суетиным, другая - Ильей Чашником.

Русский музей обладает уникальной коллекцией супрематического агитационного фарфора. На выставке есть работы Суетина, среди них выделяются две знаменитые вазы - черный «Архитектон», который музейщики часто называют «Суетон», и белый «Овал».

По словам Евгении Николаевны Петровой, заместителя директора ГРМ по науке, выставку сделали благодаря помощи Нины Николаевны Суетиной, внучки художника. Именно она помогла собрать произведения, в том числе из своего личного фамильного собрания.

«Большая часть наследия, — говорит Евгения Петрова, — находится в частных руках, разбросана по всему миру. Это живопись, графика, прикладное искусство, мебель, архивные материалы. Чтобы собрать все это из-за границы, из наших музеев, из частных коллекций, - нужны большие суммы. Потому до сих пор мы и не сделали большую монографическую выставку Суетина. Пока решили ограничиться небольшой экспозицией, чтобы просто познакомить зрителей с этим художником, учеником Малевича, избравшим потом свой путь».

Нина Николаевна Суетина пообещала: «Все, что здесь есть, а также весь архив, я завещала Русскому музею. У меня записано, что никто не сможет вступить в права наследования до тех пор, пока не выполнит мою волю и не передаст произведения Николая Михайловича в Русский музей». Это первая персональная выставка Николая Суетина: «В советское время он об этом не мог даже мечтать, - рассказывает внучка художника. - Музей обороны и блокады Ленинграда, в создании которого он участвовал, был разгромлен в 1949 году, когда началось ленинградское дело. И после этого он сидел и тихо ждал, когда его посадят… Вскоре была разгромлена неизвестными мастерская Николая Суетина на Пионерской улице. Вещи, которые находились там, пропали безвозвратно. После перестройки его произведения появлялись, конечно, но только на сборных выставках. Николай Михайлович был бы счастлив, если бы мог только увидеть свои работы в Русском музее». Всю жизнь Суетин скрывал дворянское происхождение, учебу в Кадетском корпусе. И, занимая руководящие посты, со страхом ждал разоблачения, ареста, ссылки в лагерь. Но сия чаша миновала художника. Он умер в 1954 году своей смертью.

Барышня—товарищ—заключенная

А вот Вере Михайловне Ермолаевой, чья выставка открылась одновременно с суетинской, повезло меньше. На выставке Ермолаевой 200 экспонатов, большинство - из музейного собрания. Лишь совсем немного работ предоставлены московской галереей «Проун» и одним петербургским коллекционером. Несколько экспонатов из собрания Театрального музея. Долгое время работы не были атрибутированы, авторство определили лишь недавно.

Вера Ермолаева была прирожденным живописцем. Живопись была для нее средством спасения от всех житейских бурь. В юные годы Вера упала с лошади, получила серьезную травму — у нее оказались парализованы обе ноги. Но она не падала духом — продолжала рисовать порой на коленках и оставалась деятельным человеком. Под влиянием Малевича увлеклась беспредметным искусством. Но затем избрала свой путь, отличный от Малевича. Например, великолепная «Женщина в шляпе» (1933- 1934 годы), изображенная размытым силуэтом, только зеленоватым контуром, это женский образ, — нежный, ускользающий, призрачный. Красота, которая была обречена.

Такие женщины вместе со своими духами, туманами и широкополыми шляпами сгинули в годы революции, превратившись из барышень в товарищей, а затем - в заключенных.

Подобная страшная судьба выпала и Вере Ермолаевой. Она сотрудничала с Детгизом, создавая книжки вместе с поэтами-обэриутами Алексеем Введенским (Рыбаки, 1929) и Даниилом Хармсом (Иван Иваныч Самовар, 1930). Часами можно рассматривать ее авторскую книгу «Собачки», где изображены собаки едва ли не всех существующих пород. Десятки собак! И ни одна не похожа на другую. Каждый пес - яркая индивидуальность. В 1934 году она создала цикл цветных литографий к «Рейнеке-Лису» Гёте (его можно посмотреть на выставке), иносказательно отразивших тогдашние политические реалии. Например, волки в буденновках тащат зверей к судье-«Медведю» (фамилию Медведь носил тогдашний начальник ленинградского НКВД). Немудрено, что в декабре 1934 года ее арестовали. Она попала в «кировский поток» в составе довольно большой группы художников так называемой группы живописно-пластического реализма. Все они — В. Стерлигов, М. Казанская, Н. Коган, позднее А. Батурин, попали по одной статье в эту мясорубку. Вера Ермолаева получила пять лет лагерей, была направлена под Караганду. По истечении срока получила еще пять лет. По свидетельству Владимира Стерлигова, который был с нею в лагере, ее вместе с партией заключенных посадили на баржу и высадили на песчаном острове в Аральском море. Точное место и дата ее смерти долгие годы были неизвестны. Официальная версия гласила, что Ермолаеву расстреляли, по другой легенде - ее вместе с заключенными посадили на баржу, которую затем затопили.

Антонина Зайончковская, исследовательница творчества Ермолаевой, рассказала, как ей удалось установить точную дату смерти художницы: «Десять лет назад я получила доступ к архивам ФСБ. Мы посылали запрос в Караганду, оттуда нам прислали документы. Ее расстреляли 26 сентября 1937 года». Антонина Зайончковская подготовила посвященную художнице книгу, которая, как она надеется, выйдет в конце года. Но одна книга о художнице уже есть - это «Роман со странностями» известного петербургского писателя, искусствоведа Семена Ласкина.

На вопрос, насколько достоверна изложенная в романе биография Веры Ермолаевой, Антонина Зайончковская говорит: «Семен Ласкин был влюблен в творчество Веры Ермолаевой. Он написал о ней книгу «Роман со странностями». Но он все же не беспристрастный исследователь, а писатель, потому в книге наряду с фактами, имеющими документальное подтверждение, есть и доля художественного вымысла. Кто предал художников? Работая в архивах ФСБ, я так и не смогла выйти на след агента, который, по версии Семена Борисовича, сдал эту группу художников НКВД».

Известно, что, создавая книгу о художнице, Семен Ласкин решился на весьма экстравагантный поступок - обратился к экстрасенсам. По просьбе писателя, было устроено несколько спиритических сеансов, во время которых он мог беседовать с духом художницы. Семен Борисович был потрясен этим экспериментом, который произвел переворот в его мировоззрении. Из убежденного материалиста он превратился в человека, если не уверовавшего в сверхъестественное, то усомнившегося в правоте атеистической позиции. Диалоги с духом художницы писатель привел в романе. Слова Ермолаевой (если не ее, то чьи?) вполне логичны, и все же в них присутствует какая-то легкая странность, едва уловимая «вывихнутость». Вот писатель спрашивает ее о том, что происходит в современном искусстве - хаос? На что следует ответ вызванного из неведомых далей духа: «Знаете, то, что сегодня происходит в искусстве, совершенно необходимо, потому что поиск обязательно дает какой-то ход или показывает тупик. Сейчас не хаос, а поиск, вот главное из того, что я вижу на земле. Я говорю о бескорыстном искусстве. Другое тоже ищет, но там Бог ни при чем».

Зинаида Арсеньева,
Фонтанка. ру