История с продолжением

В Музее театрального и музыкального искусства работает выставка «Чеховиана Льва Додина». Четыре знаменитых спектакля МДТ – Театра Европы по четырем пьесам Чехова представлены здесь предметно: декорационные макеты, костюмы, реквизит, фотографии. Выставка открылась в дни первых показов «Трех сестер» – нового чеховского спектакля Додина, что сообщило ей особенный, уникальный подтекст.

Это даже символично, что столь представительная выставка втиснута музейщиками в пространство одной комнаты Театрального музея. Сам Малый драматический, несмотря на мировую славу, многие годы ютится в тесном здании на улице Рубинштейна, что никак не сказывается на масштабе создаваемых здесь спектаклей. Четыре стены выставочного зала – четыре спектакля Льва Додина по пьесам Антона Чехова: «Вишневый сад», «Пьеса без названия», «Чайка», «Дядя Ваня». Куратор выставки – театровед Роза Садыхова – с помощью завлита театра Елены Александровой и редактора литчасти МДТ Владимира Кантора создала сопряженные инсталляции, посвященные этапам освоения Чехова режиссером и его труппой. В основе – подлинные вещи. Вот он, «многоуважаемый шкап» из «Вишневого сада» (1994), внутри любимая игрушка Раневской, а вот, на фото, и сама Раневская – Татьяна Шестакова. Словно семейные фотографии смотрят из-за стекла шкапа: Фирс – Евгений Лебедев, Петя Трофимов – Сергей Курышев, совсем еще молодой.

Сверкают зеркала на макете декорации Эдуарда Кочергина, скучают без хозяек развешанные подле платья от художницы Инны Габай. В центре комнаты – песочные часы. Вспоминается тут же, какой разнос устроила «Саду» отечественная критика, по перестроечной привычке ожидавшая от спектакля отклика сиюминутным политическим бурям. А Додин опередил время: его встреча с Чеховым означала окончательное обращение к углубленному человековедению, бесстрашному психологическому театру, препарации тайников и парадоксов человеческой души. Додина отпевали, говорили, мол, прошла его эпоха – а он просто перевернул песочные часы.

Вот «Пьеса без названия» (1997) – спектакль редкой красоты и силы, до сих пор сохраняемый в репертуаре и не утративший прежних удивительных свойств. На макете Алексея Порая-Кошица те самые мостки, что воздвигают в театре всякий раз, когда играют «Пьесу», над всамделишным бассейном. По тем временам окунуть актеров в воду было для отечественного театра страшным радикализмом, многие слышали о чем-то подобном когда-то здесь же в России, у Мейерхольда, но повторить не решались. Додин решился, и не ради формального блеска. Вода была и приспособлением, раскрепощавшим актеров для страстной и откровенной игры, и метафорой невидимых глубин человеческого сознания, и вяжущей средой для особого жанра – трагикомической феерии. Мощи и шика ей добавляло музыкальное оформление: актеры сами играли на музыкальных инструментах. Вот они, кстати, – саксофон, труба, скрипка – развешаны в следующей витрине.

А дальше «Чайка» (2001) – «неудобный», резкий спектакль, сдирающий с хрестоматийного текста романтический флер. И опять Додин «перевернул часы». Это сегодня российская сцена осваивает и старательно пережевывает пресловутую «метатеатральность» – бесконечный театр в театре, в котором актеры играют актеров, играющих персонажей. Додинская «Чайка» уже была довольно исчерпывающим высказыванием на тему «театра-жизни» – и, добавим, высказыванием невеселым: персонажи разыгрывали друг перед другом роли и одновременно крутили педали неподвижных велосипедов. Соревновались кто кого – и стояли на месте. Вот он, велосипед из «Чайки», красуется рядом с макетом Порая-Кошица, с фотографиями из спектакля.

А потом – образ домашнего уюта: стол для чаепития с узорной скатертью. Поблизости и макет декорации Давида Боровского. Стога сена взмыли в воздухе над верандой деревенской усадьбы. Это до сих пор аншлаговый «Дядя Ваня» (2003), столь любимая публикой печальная элегия, в которой для каждого из чеховских персонажей у Додина нашлось оправдание, каждый обрисован почти с отцовской нежностью. И этот спектакль стал началом повального тренда: и элегий мы посмотрели предостаточно, и нежности хватило. Не у всех режиссеров она сопряжена с проницательным умом и знанием жизни. В отличие от них, Лев Додин попусту нежностей не расточает. Макет и эскизы костюмов к «Трем сестрам» на выставке тоже есть. Еще есть порванная завеса из «Чайки», в которую просовывала голову Ксения Раппопорт – Нина Заречная, играя в пьесе Кости Треплева. На нее проецируют нечеткую запись репетиций «Сестер»: лицо Додина, он что-то говорит.

Посчастливилось увидеть, как сам знаменитый режиссер впервые ступил в зальчик с выставкой, с каким трепетом рассматривал каждый эскиз, фрагмент декорации, папки с рецензиями, пыльные платья, видеоэкраны с записями старых показов и репетиций. Это была встреча художника со своим прошлым, с двадцатью годами жизни и работы. Вслед за маэстро музей наполнили артисты труппы, и стало двоиться в глазах. Они на фото и видео. Они тут же рядом, смотрят и обмениваются впечатлениями – Завьялов, Иванов и Курышев, Рассказова и Неволина, Козырев и Черневич, Акимова и Дмитриев, молодой Станислав Никольский и совсем юная стажерка труппы Полина Приходько. И многие, многие, многие другие. Участники и соавторы чеховианы МДТ, додинской театральной истории.

На встрече в конференц-зале музея Лев Додин говорил – ярко и обаятельно, – благодарил за труд Розу Садыхову и директора музея Наталью Метелицу. Говорил о Чехове, о его прозрениях, о том, что драматург заглянул в XXI век, понял: не что-нибудь, а «человек – главная проблема». Говорил о «пессимистическом оптимизме» Чехова, который ему так близок. О силе чеховского пера: откроешь какой-нибудь рассказ, прочитаешь страницу и почувствуешь «запах лесного сырого воздуха – и весело, и страшно». В ответах на вопросы Додин коснулся и темы декоративного историзма в театре, с усмешкой подытожив: «Какие исторические костюмы в пьесах Шекспира, где все эпохи перемешаны? Нарисуйте мне эти костюмы». На забавный вопрос: «Чем сегодня может быть полезен Чехов?» – ответил веско: ничем не может быть вреден. Особенно в адекватной его таланту постановке. Еще провел параллель между чеховской и античной драматургией: и там, и там трагедия мира подана через трагедию семьи.

Автор настоящих строк в тот момент, признаться, хмыкнул: идея показалась смелой и умозрительной. И в тот же вечер, на показе новой додинской работы – «Трех сестер», имел возможность укорить себя за смешок. Об античной трагедии тут напоминали не только накал страстей и масштаб драматического конфликта, но самая сценическая форма. Художник Александр Боровский соорудил на сцене нечто вроде преддверия, пограничного пространства, что удивительно рифмуется с античным пониманием театра как пограничья рационального и метафизического. «Три сестры» сейчас только встают на ноги, расцветают, спектакль находится в стадии развития – но его значение уже понятно. И речь не только о замечательных актерских работах, неожиданных и неотразимых прочтениях чеховского текста, но о великолепном образце современного типа психологического театра. Тут важно не столько жизнеподобное изображение мелочных поведенческих реакций в тех или иных предлагаемых обстоятельствах, сколько достоверное обнажение противоречивой и острой внутренней, душевной жизни персонажей. Песочные часы вновь перевернуты, история МДТ Льва Додина продолжается.

Андрей Пронин
«Фонтанка.ру»

О других театральных событиях в Петербурге читайте в рубрике «Театры»