Итоги ушедшего года. Драматический театр с Андреем Прониным: И жизнь, и слезы

Уважающий себя петербургский театральный критик обязан иметь плаксивое выражение физиономии. Плакать нам есть о чем, и плачем давно. Барометр настроения к концу 2010 года показывал что-то совсем непристойное, и итоговый обзор хотелось писать такими же словами. Однако стоило положить перед собой календарь и покопаться в прежних записях, как выяснилось, что не таким и дурным он был – театральный 2010-й в Петербурге. Разумеется, лишь с субъективной точки зрения автора этих строк.

Театр Владимира Малыщицкого, о существовании которого многие порядком подзабыли, вступил в минувший год с премьерой «Утиной охоты» Вампилова в постановке Александра Кладько. Режиссер этот давно не ставил в Петербурге, окормляя провинцию, и, признаться, поразил зрелой творческой формой. Спектакль ловко и изящно мизансценирован на узкой-узкой, длинной-длинной полоске авансцены крохотного зальчика театра. Пьеса Вампилова разобрана подробно и тщательно, а звучит предельно современно. Актеры разного опыта и дарования объединены постановщиком в убедительный ансамбль. Царит здесь приглашенный из Александринки Андрей Шимко в роли Зилова: он лепит сложнейший образ, виражируя от подворотного бомжа до чеховского Платонова, обжигает гипнотическим обаянием подлинности – а высшего комплимента актеру я не знаю. Лучшая мужская роль 2010 года в Петербурге.

Весна началась с «Фальшивого купона», поставленного Анатолием Праудиным на Экспериментальной сцене «Балтийского дома» по мотивам нравоучительной повести Льва Толстого. Поленница как метафора русской жизни («лес рубят, щепки летят»), деревянные (буквально!) деньги и инфляция всяческих ценностей, хэллоуиновская тыква на заднике, подмигивающая грехопадениям героев красными глазницами, сами герои – лубочные фигуры, вращающиеся в колесе толстовского сюжета, как на балаганной карусели. Этот неожиданный, своеобразный, острый по форме спектакль воспринимают по-разному: кто-то видит здесь историю обращения от зла к свету, авторскую религиозную притчу; мне, признаться, интересней трактовать «Фальшивый купон» Праудина как энциклопедию национальных заблуждений и неврозов. Финальный монолог актрисы Аллы Еминцевой в роли умирающей народоволки – отчаянный бег на месте, вернее, на вращающемся деревянном чурбане – способен достучаться до сердца даже самого черствого зрителя.

В апреле Валерий Фокин выпустил «Гамлета» в Александринке. Режиссеру в очередной раз удалось удивить и даже разозлить многих. Имеющий уже два десятка лет репутацию сидельца в «башне из слоновой кости», в прежние времена Фокин внес весомый вклад в историю советского социального театра. Соавтор Вампилова, создатель «Спортивных сцен 1981 года» и «Говори…», внезапно вернулся к «актуальному театру», да еще на шекспировском материале. И ни разу не ударил в грязь лицом, сделав спектакль остросовременный не только по проблематике, но и по сценическому языку. Подобно тому, как Фокин раздел сцену, поместив на нее лишь металлический каркас огромной трибуны, он – с помощью драматурга Вадима Леванова – раздел и текст великой трагедии, сняв позолоту поэтической красивости. Гамлет в исполнении Дмитрия Лысенкова – номенклатурное дитя, вырожденец, фигляр и пьяница – под влиянием странной, до конца не ясной политической интриги вдруг пробуждается к борьбе за справедливость. Громогласный сарказм Гамлета на бешеной скорости гонит историю к развязке с горой трупов, время от времени сбрасываемых в выгребную яму на авансцене. Абсурдная политическая машина равно поглощает согласных и несогласных, конформистов и инсургентов, и Офелию в придачу – очень поучительный спектакль. Насыщенный театральный текст постановки Фокина, нагруженный к тому же многочисленными аллюзиями на хрестоматийного «Гамлета» Николая Акимова, довольно сложен для восприятия, и, пожалуй, составить о спектакле полное впечатление с одного просмотра не получится.

Следующим заметным театральным событием была «America 2» по пьесе замечательного франко-сербского драматурга Биляны Срблянович на сцене Театра им. Ленсовета, прервавшая череду неудач, преследующих труппу, которую, словно гостиницу, теперь помесячно снимают новые и новые приглашенные постановщики. Режиссер Петр Шерешевский создал остроумный и изобретательный трагифарс в ключе условного театра. Художники Мария Лукка и Александр Мохов создали великолепное оформление. Актеры – без исключения – справились с ролями. Начинающаяся как некое эстрадное шоу, «America 2» оборачивается кафкианским кошмаром, историей уничтожения ни в чем не повинного человека – тут что-то вроде античного рока, врезающегося в биографию Карла Россмана (Алексей Фокин), наподобие самолета-камикадзе, захваченного «Аль-Каидой». Пьеса Срблянович из жизни акул американского капитализма на сцене Театра Ленсовета решена отнюдь не в жанре «их нравы»; это про нас, про наше мнимое просперити, наши фальшивые социальные связи, распадающиеся от первого сейсмического толчка, и про последнюю пятидесятидолларовую купюру в кошельке вчерашнего хозяина жизни. Спектакль был тепло встречен далеко не всеми, и Шерешевский, уставший от режиссерской безработицы в родном городе, принял предложение возглавить театр в Новокузнецке.

Лето подарило не только аномальную жару, но и две нерядовые премьеры. Израильтянин Михаэль Теплицкий, выпускник нашей Театральной академии, заглянул ненадолго в город молодости, встретил однокурсников – ныне маститых актеров Ирину Полянскую и Александра Баргмана – и затеял с ними ремейк своего израильского спектакля по повести Шолом-Алейхема «Менахем-Мендл». Речь, собственно, шла о том, чтобы сделать бенефисную комедию в распространенном бульварном жанре «любовных писем». То, во что вырос спектакль «Такого театра» «Главное забыл» к премьере, поразило самих его создателей. Дуэт прозябающей в захолустной Хасриловке Шейны-Шендл и ее непутевого мужа Менахема-Мендла, ищущего счастья в большом городе Егупце, прозвучал универсальным высказыванием о женском и мужском мирах, о любви как пожизненном поиске и ожидании друг друга, о богооставленности и присутствии Бога. Обе роли сыграны отлично, но царствует здесь всё же Полянская, сочетающая комизм с глубокой лирикой, купающаяся в образе, непредсказуемая и виртуозная. Ее Шейна-Шендл, определенно, лучшая женская роль прошедшего года в Петербурге, и единственными ее достойными соперницами могли бы стать актрисы додинских «Трех сестер», но выделять кого-либо в пример другим из них я не рискну. Теперь Полянская выходит с этой триумфальной работой на «Золотую маску» и на равных сразится с Мариной Голуб – блистательной Вассой Железновой из спектакля Льва Эренбурга в МХТ им. Чехова.

А 22 июня на новой сцене Молодежного театра на Фонтанке впервые сыграли один из трех (расставлять их по порядку качества не буду: уж больно это разные работы) лучших спектаклей Петербурга-2010. Худрук театра Семен Спивак принял смелое и мудрое решение открыть вновь построенную городом для его коллектива современную площадку премьерой в постановке режиссера-эзотерика Алексея Янковского и оформлении ведущего отечественного сценографа Александра Шишкина. Взяв до боли знакомую, сверхпопулярную и в России, и за ее пределами пьесу Ивана Вырыпаева «Валентинов день», Янковский воспользовался совершенно неожиданным ключом мистериального театра. Текст зазвучал форсированно и напряженно, на манер расиновской трагедии, в сопровождении классицистического актерского жеста; тут же заискрили и ассоциации с «советской классикой» – всевозможными «заседаниями», «кафедрами» и товарищескими судами. Коллажная пьеса Вырыпаева, напичканная центонами из фонового речевого потока современности – от текстов Земфиры до рекламных слоганов, часто провоцирует к суетливой, сбивчивой режиссуре, топящей в пучине аттракционов сквозные темы и образы. Янковскому удалось выявить их с кристальной ясностью: и жестокая «любовь-война» – проклятие и движущая сила цивилизации (вспомним, кстати, дату премьеры), и потерянность постсоветского мира, погруженного в грезы о посмертном «вчера», и высокая мелодрама как территория сознания мира позднесоветского, очень женского, очень стоического, шепчущего пересохшими губами: «Я скучаю по тебе». Тот, кто хочет увидеть, что такое настоящий «театр жестокости», обязан посмотреть на работу в «Валентиновом дне» Екатерины Унтиловой, Анны Геллер и Светланы Строговой – их речевые партии в спектакле предельно сложны, роли играются «на износ», и из этого прилюдного «умерщвления актерской плоти» рождается, по завету Антонена Арто, атлетика чувств.

Два других спектакля-фаворита вышли осенью, практически одновременно. «Трех сестер» Льва Додина ожидали с тревогой – последние два года в МДТ были довольно смурными, многим в очередной раз показалось, что додинский театр не поспел в ногу со временем и остался в прошлом. Но худрук МДТ умеет посрамлять скептиков так, как другим и не снилось. Первое, что бросается в глаза в этих «Трех сестрах»: плоть героев, за обнажение которой столь часто доставалось Додину от ханжей, надежно упрятана за одежки – под шинели, за высокие воротники. Герои буквально стиснуты враждебной внешней средой, декорация Александра Боровского – мрачный фасад с темными окнами – по ходу спектакля надвигается на персонажей, сокращая их жизненное пространство. Надежды тут нет, она отменена с первых же сестринских реплик, с легкой издевкой помещенных режиссером в мизансцену, копирующую финал хрестоматийного спектакля Станиславского и Немировича. «Бог из машины» не явится, Отец умер, его замещает незадачливый божок Чебутыкин (прекрасный Александр Завьялов) – неудачливый любовник и плохой врач. Додин разбирается в теме «Любовь у Чехова» как никто иной и преподносит немало сюрпризов в трактовке знакомых коллизий, но любовь в этом спектакле – не призвание, не инстинкт и уж тем более не праздность. А глоток воды для вопиющего в пустыне, притом не утоляющий. Додин показывает высший пилотаж русского психологического театра, к тому же решительно разводя его с «жизнеподобием» и прочими «бытовизмами». При всей внешней академичности постановка имеет необычную речевую партитуру: реплики подаются с резкими смысловыми ударениями. Психологический театр «Трех сестер» предельно укрупняет суть и презрительно жертвует бытоподобием. Актерский ансамбль спектакля по праву следует признать лучшим, выделять здесь кого-либо неправильно, хотя очень хочется выделить Елизавету Боярскую и Сергея Власова – а точнее, Ирину и Кулыгина, самых непокорных борцов с неизбежным, самых страстных и интересных героев.

Если «Три сестры» Льва Додина собрали массу восторженной прессы, то «Москва–Петушки» Андрея Жолдака в «Балтийском доме» осталась пока недооцененной работой. Между тем столь совершенных опусов этого режиссера я лично припомнить не могу. Колоссальной выглядит уже сама идея инсценировки поэмы Венедикта Ерофеева как истории в духе… Фенимора Купера. Веничка (грандиозный литовский артист Владас Багдонас) здесь Чингачгук, последний из могикан уходящей культуры, таинственной и прекрасной. Его «америка» оккупирована обывателями, сонным и мутным быдлом: они сначала выходят к зрителю в желтых касках и комбинезонах монтажников, в финале – в форме английских солдат. Но могиканин Веничка – художник и шаман, своим волшебным стеком (он же, очевидно, та самая повиликовая ветвь, которой следует размешивать «Слезу комсомолки», он же терменвокс, он же смычок, он же дирижерская палочка) наводящий на оккупантов морок, играющий на них, как на музыкальных инструментах, перемещающий их из грязного быта в мир волшебных звуков и грез. Природа и культура в художественном мире спектакля неразрывны, а их высшим проявлением становится музыка (постановка начинается с вырастающих из-под сцены пяти черт нотного стана, развернутых вертикально). Веничкино опьянение в спектакле Жолдака прочитано как художнический экстаз, соединение с миром природы-культуры, общение с его повелительницами – тремя пряхами, выплетающими нить судьбы, они же, очевидно, три макбетовские ведьмы. Волшебный морок не длится вечно, путь художника-шамана гибельный – от всеобщего непонимания (тут Жолдак кокетливо примешивает автобиографический мотив) до аутодафе, и тщетно Разум Венички (в этой необычной роли великолепен Леонид Алимов) пытается охранить героя от расправы. У спектакля два финала, и это намеренный, хитрый режиссерский ход. Сначала следует прощальный, полный горечи и тоски монолог героя, который Багдонас исполняет во всю мощь своего таланта в полной темноте, а потом включается свет – и идет бессловесная сцена расправы над Веничкой. Тут Багдонас вдруг примеряет оленьи рога, переходит с шага на смешные звериные скачки. Разум Венички рыдает, ищет спасения, перелистывая книги, а герой, обретший бессмертие в небытовой, параллельной реальности, с шаловливой ухмылкой попирает книгу копытцем и непобежденным уходит под колосники, на «театральное небо». Провозглашая торжество невербального театра. Еще раз прокламируя любимую жолдаковскую идею о торжестве экстаза над разумом. На этот раз она звучит на редкость убедительно.

Восемь блестящих спектаклей – уместны ли слезы? Пожалуй, всё же уместны, ибо каждый из них сделан скорее вопреки текущему театральному процессу. Недаром при их описании часто приходится говорить о богооставленности, «войне», противостоянии, обороне. Хороший театр выживает в агрессивной среде, и ее компоненты многообразны: от бюрократических препон и сложных финансовых условий до деградации публики, оглупленной телевидением и цинизмом социального окружения. Выстроить внятный тренд театра как искусства не удается. Отделить художественные зерна от развлекательных плевел не получается: самым продвинутым директорам не наплевать на кассовые сборы, да и самым прожженным руководителям не с руки впрямую признать, что они гонят чистую «развлекуху» – как бы за такие признания не лишили госфинансирования. Интересных, достойных премьер было много, их наберется еще с десяток, но провалов, серятины, халтуры всё равно больше. Ужас года – ситуация в БДТ, который пошел ко дну с какой-то бешеной скоростью. Спектакли выходили один стыдней другого, некоторые из них не составили бы чести даже провинциальной музкомедии. Лучшей премьерой здесь так и остался выпущенный к прошлому Новому году «Мой бедный Марат» 26-летнего дебютанта Евгения Семенова, крайне несовершенный, но талантливый спектакль. Так никто Семенова в театре, претендующем находиться в топ-пятерке страны, и не смог переплюнуть. Короче, ужас, как и было сказано.

Ситуация с молодой режиссурой продолжала оставаться проблемной. Лаборатория «ON.Театр» окончательно разоблачила себя, оказавшись не лабораторией, а агентством по прокату. Творческую помощь здесь молодым дарованиям оказать некому, она ограничивается разноголосыми обсуждениями, на которых одни говорят, мол, нам понравилось, а другие – тьфу, не понравилось, и пьеса не понравилась. Это страшно увлекательно, но абсолютно непродуктивно. Призы победителям первой лаборатории – постановки в Театре Ленсовета – увенчались тем, что Андрею Корионову зачем-то всучили «Дракона» Шварца, а Марию Романову заставили ставить камерную пьесу Елены Исаевой «Я боюсь любви» на большой сцене. В городе стало двумя плохими спектаклями больше, спасибо. Всё это, разумеется, не означает, что автор настоящих строк поддерживает решение о ссылке лаборатории (а заодно вновь созданного театра «Мастерская») на выселки, в старое здание «Буффа», любезно приведенное бывшими владельцами в негодность при переезде. Уж больно они там похожи на декабристов, ну кому это надо? На выселки поедет лишь мобильная, молодая, образованная публика, а для такой в нынешнем театральном Петербурге имеются лишь два пароля: театр «АХЕ» и Андрей Могучий. Кстати, о Могучем – именно его альтернативная лаборатория в заброшенной квартире на Петроградской показала пример продуктивной творческой работы. Андрей Анатольевич пригласил на разборы показов и мастер-классы своих друзей – ведущих европейских режиссеров Аттилу Виднянского и Кристиана Смедса (о подобных визитах мы ранее слышали только в репортажах с московской «Территории»), сам деятельно руководил процессом, пытаясь наладить профессиональный диалог поколений. На лаборатории убедительно заявил о себе Александр Артемов, в очередной раз подтвердил свою состоятельность открытый «ON.Театром» Дмитрий Волкострелов, ныне соревнующийся за премию «Прорыв» с другим ярким молодым постановщиком – руководителем коллектива Lusores Александром Савчуком. Кроме того, не безупречную, но интересную работу («Цари») предъявила на малой сцене Александринки Евгения Сафонова. Тонкий, сложноустроенный, интеллектуальный театральный текст («Служанки») создала на сцене «Приюта комедианта» Ксения Митрофанова: критика спектакль пока не приняла, но, надеюсь, вскоре эта работа будет оценена по достоинствам, которых у нее немало.

Из добрых вестей – то, чего уж не чаяли: ТЮЗ начал подавать признаки жизни – сначала в виде неплохого спектакля Владимира Гурфинкеля «Обещание на рассвете», потом не шедеврального и пока довольно «сырого», но всё же весьма добротного «Короля Лира» Адольфа Шапиро. Ну и надо поздравить город с разговлением после многолетней гастрольной диеты: к нам приехал Cirque du Soleil, у нас показали программу «Чеховского фестиваля», роскошен был фестиваль «Балтийский дом», неплоха «Радуга». Это, конечно, тоже слезы, впрочем, на этот раз слезы счастья.

Андрей Пронин
«Фонтанка.ру»

Фото: Дарья Пичугина, Виктор Сенцов/ пресс-служба Александринского театра, Эдгар Зинатуллин/ пресс-служба Театра им. Ленсовета, пресс-службы «Такого театра», Молодежного театра на Фонтанке, Виктор Васильев/ пресс-служба МДТ – Театра Европы, baltichouse.spb.ru, Валерий Гололобов/ Luseros, пресс-служба театра «Приют комедианта».

О других театральных событиях в Петербурге читайте в рубрике «Театры»