Президенту снится сон – все чиновники ведут свои жж, строчат в блогах и твиттере. Наяву же фантазии гаранта саботируются. А вот Санкт-Петербургская Консерватория открыла свой корпоративный блог на Фонтанке. Ну, не реклама же это Брамса. Вот и решил поддержать субкультуру на Театральной, 3. Потому как пару раз внутри храма побывал.
Порой можно уделить внимание и тонкому, тем более что на Театральной площади работают отличные от нас мастера, да еще с чувством юмора.
В Консерваторию попал не по собственной воле. Более двадцати лет назад ко мне в кабинет прибежал мой кореш детства. Виталик был мастером спорта по классической борьбе и по совместительству человеком неуемной энергии. Он сообщил мне, что нагрел какого-то торгаша, ведь тот расплатился за партию консервированных абрикосов скрипкой Страдивари, не зная при этом ее цены.
Чуть ранее между соревнованиями и сборами я все же заходил в университет, поэтому немного засомневался. Виталик требовал найти эксперта. Его убеждение передалось мне электрической манерой. Зажегшись, наши черепа начали мыслить глобально. Логика привела меня к понятию Консерватория. В справочнике нашел адрес и ее телефон. В трубку врал, мол, уголовный розыск располагает оперативной информацией, а она располагает самим Страдивари.
- Приезжайте конечно, – смущенно ответил мне голос оттуда.
Окрыленный приближающимся барышом, я отковал от батареи центрового по прозвищу Коперник, ноющего вот уже с пару часов у меня в отделе, и мы выбежали из управы.
На подозрительный окрик шефа: «Вышенков, ты это куда?», уверенно соврал: «Срочный сигнал».
В машине у Виталика я обнаружил Сеню. Сеня весил под 120 кг, жал 180 кг на 12 раз, всегда молчал, даже когда выигрывал схватки на ковре. К груди Сеня прижимал футляр.
- Это зачем? – спросил я, представив Сеню, идущего по Консерватории. Вернее тех, кто пойдет по Консерватории навстречу Сене.
- Это Страдивари, – удивился моей халатности Виталий.
Погнали.
Я обернулся к заднему сиденью и попросил: «Дай глянуть».
Сеня сильнее прижал футляр, отвернулся лицом к окну и закрыл глаза.
- Строго у Вас - вольников, – съязвил я.
- У классиков, – закрытыми глазами буркнул Сеня.
- Это Страдивари, – сжимая баранку, напомнил Виталик.
- Идите вы… - не сказал я.
Остановились у Мариинки и зашли туда же. Оттуда нас послали напротив.
Напротив парадная дверь не открывалась – был полдень. Сеня одной рукой рванул, охраняемые исторические косяки дрогнули. Успев выяснить, где открыта дверь рядом, я спас фасад.
Вошли. Спросили. Отвечали уклончиво. Видимо, у них со спортнабором напряженка и вид двоих в спортивных костюмах и одного в американской военной куртке их насторожил. Ответили. Видимо, растрогал футляр. Сеня нес его, как мамаша, выходящая из роддома.
Люди там музицируют вежливые, поэтому идущие нам навстречу не шарахались, а смущались. Из одной аудитории донеслись звуки женского вокала. У нас должна была возникнуть ассоциация – бельканто, но она не возникла. Сеня затормозил. Футляр не отдал, заглянул глубоко внутрь и за многие годы впервые тихо произнес: «извините», затворил дверь, окрашенную в три слоя белой дешевой краской.
- Поет, – проинформировал он.
- А я думал, пресс качает, – отрезал Виталий и потянул Сеню за рукав по направлению к концу коридора.
Мы побродили еще немного и вскоре оказались, как мне сейчас мерещится, в каморке мастера-реставратора. Комнатка была забита инструментами. Сеня остолбенел второй раз.
- Тут все миллионы стоит, – предупредил Виталик: «Ничего не лапайте, потом не расплатиться будет».
- Это ты мне? – спросил я, так как было задето мое филологическое образование.
Мастер с любопытством нас осматривал.
- Чем могу?
- Мы тут… - сказал Сеня.
- Мы здесь… - сказал Виталик, стоя к хозяину спиной, пытаясь разжать Сенины лапищи и достать из объятий инструмент.
- Мы из уголовного розыска. Принесли Вам скрипку Страдивари, – взял переговоры я в свои руки.
Мастер глянул на нас внимательно, засмеялся внутри и ответил: «Вижу, что из уголовного. Показывайте».
Сеня медленно положил футляр на краешек стола у входа и, словно мину, раскрыл футляр. Сразу же он, с нервяка, достал и крохотное яблоко из кармана, но есть не стал.
Виталик сказал: «Вот» и сделал движение, означающее, что Страдивари как пушинка сейчас придвинется к профессору. Добавил: «Тут клеймо».
- Вы бы мне еще пионерский горн принесли, – в ту же секунду дал заключение мастер. При этом он не то, чтобы подошел, но даже и не приподнялся с места.
Ржание было мое. У друга детства в глазах помутнело. Сеня рванул. Мы наблюдали лишь его спину и размах локтей. Музыканты жались к стенам.
- Я за ним, а то коммерса расплющит, – выпалил Виталик и тройными прыжками пошел за Сеней.
Мы остались втроем: мастер, Страдивари и я.
- Мы действительно из розыска, – зачем-то подтвердил я, забирая футляр с содержимым.
- Кто бы сомневался.
Когда я вышел из мастерской, около входа стояло несколько перешептывающихся людей культурной наружности.
- Здрасьте, – кивнул я, желая как можно раньше исчезнуть, оставшись в воспоминаниях в культурном образе.
Исчез.
Вечером я встретил своих орлов в спортзале. Они пыхтели, но довольные рассказывали, как успели забрать свои деньги. Виталик попросил никому «ни-ни», но было поздно.
Тренер Юрий Евгеньевич назвал их Римским и Корсаковым.
Второй раз я зашел в Консерваторию недавно, когда предложил Стадлеру вести корпоративный блог. Кстати, за той же белой дверью пел женский голос. Примерно тот же. К мастеру я заходить не стал. Перед входом в зал видел статую Рубинштейна. Спросить, где висит портрет Страдивари постеснялся.
И вы заходите. Там прикольно.
Эпилог: Виталик нынче заведует несколькими колхозными рынками. Сеня пенсионерствует и по-прежнему жмет от груди 180 на 12. На Театральной красиво поет девушка, а я порой рекламирую классическую музыку.
Евгений Вышенков, замдиректора АЖУРа
