«Кинотавр-2011»: На руинах прошлого

В Сочи стартовал XXII Открытый российский фестиваль «Кинотавр», самый авторитетный из национальных киносмотров нашей страны. Жюри во главе со сценаристом и режиссером Александром Миндадзе предстоит выбрать лучший из 14-ти фильмов конкурсной программы. Наш корреспондент передает из Сочи.

Конечно, в случае с «Кинотавром» посыл был очевиден – создать «наши Канны», чтобы на берегу моря среди пальм, «Боржоми» и вина «Изабелла» кинематографисты прогуливались под ручку с критиками. Сыграли фестивалю на руку и халявная еда и выпивка, и любовь к актерам местных обитателей – до сих пор режиссеры с ласковой улыбкой вспоминают про застолья, которые сочинская братва устраивала в местных кабаках в честь, скажем, Лидии Федосеевой-Шукшиной. Хотя это всё, конечно, не так важно. Важней, что по «Кинотавру» можно следить за тем, что происходило с русским кино за последние двадцать лет. «Кинотавр» в 90-е, действительно, вырастил поколение, пусть и не открыл, может быть, новых имен, но способствовал закреплению новых амплуа. Ленфильмовский «чернушник» Александр Рогожкин стал последним мастером жанра «народной комедии», почвенный мистик Хотиненко – режиссером, феноменально чувствующим коньюнктуру. Наконец, слава Алексея Балабанова пошла именно отсюда. То есть у фестиваля сформировался свой «режиссерский пул».

И стоит отдать должное вечно мудрому случаю, перемены на «Кинотавре» начались именно тогда, когда фестиваль грозил навечно остаться ежегодным бюллетенем о состоянии участников этого «пула», когда у фестиваля «застоялась кровь», а его прежние хозяева во главе с Марком Рудинштейном перестали формировать контекст. Новые же хозяева, пришедшие в 2006 году – Александр Роднянский и Игорь Толстунов, – контекст как раз не только чувствовали, но и обладали достаточными амбициями и тем, что московские концептуалисты называли «культурной вменяемостью», чтобы его формировать. Собственно, тогда они и заняли пустующую нишу рупора «нового русского кино», которого, казалось, до того вовсе не существовало. В первый же год они вывели в свет Валерию Гай Германику и Александра Велединского, Бориса Хлебникова и Дуню Смирнову (ее лирической комедией «Два дня» с участием Федора Бондарчука в роли высокопоставленного чиновника, влюбившегося в провинциальную музейщицу – Ксению Раппопорт, и открылся нынешний «Кинотавр»). И дальше уже со «своих» авторов глаз не спускали, считая долгом постоянно открывать новые имена.

Но главный фокус «Кинотавра» – в том, что этот фестиваль сегодня, с позволения сказать, генерирует смыслы. Так или иначе, в программе каждого года можно обнаружить какую-то важную тенденцию. Вроде бы совершенно разные, необъединимые авторы вдруг начинают снимать про одно и то же, чего никто никогда не заметил бы, если бы фильмы не шли подряд и в определенном порядке.

Первый конкурсный день нынешнего XXII «Кинотавра» открылся «Громозекой» Владимира Котта – уникальный случай, когда в программу попадает фильм, уже показанный на другом фестивале, даже оказавшийся в руках пиратов и выложенный в сеть. Так что большая часть публики смотрела «Громозеку» как минимум во второй раз. Котт – родной брат создателя «Брестской крепости» и, наверное, самый добрый из современных русских режиссеров, – снял фильм про тех, кому за сорок. Про тех, кто родился и вырос в СССР, был воспитан для жизни в одной стране, а жить ему довелось совсем в другой. Три главных героя – хирург Каменский (Николай Добрынин), таксист Мозеров (Леонид Громов, доктор научного атеизма из «Груза 200») и мент Громов (Борис Каморзин) – когда-то играли в школьном ансамбле под названием «ГроМозеКа». А теперь выросли. Все трое – одинокими чудаками, если не сказать грубее. Каменский разрывается между опостылевшей женой и молодой любовницей-ассистенткой, а на хирургическом столе у него умирает ребенок. Мозеров похоронил жену и узнает, что дочка снимается в порнухе. Громов – милиционер-посмешище, сидит в будке и выдает патроны, а потом вовсе отправляется охранником на мясокомбинат. Кроме того, у него сын-дебил и жена изменяет.

Кажется, так незатейливо снимал разве что Попогребский свои «Простые вещи» – если Котт и выдает какие-то мотивы, выходящие за пределы привычной повседневности (вроде дочки-порноактрисы), то с явной иронией. В остальном же он снимает именно гимн оставленным за бортом всеми – в том числе, кинематографом – сорокалетним обывателям. У которых только одно общее – счастливое советское детство, которое тут подается в мелочах и со вполне объяснимой любовью. Любовника жены Громова играет Электроник – Владимир Торсуев. В роли доктора выходит Буратино – Дмитрий Иосифов. Наконец, в определенный момент из окошка аптеки выглядывает Красная Шапочка – Яна Поплавская. Все они – маячки из того прекрасного времени, когда можно было прогуливать школу, смотреть «Ералаш», ездить в пионерлагерь и играть на советских гитарах, басах и барабанах песню про птицу счастья завтрашнего дня. И для которого, собственно, эти герои и созданы – а вовсе не для нашего.

Примерно о том же – второй фильм конкурса: «Родина или смерть» Виталия Манского. Манский, в пару к филантропу Котту, даже по документальным меркам – мегамизантроп, рассматривающий людей беспристрастно, как энтомолог, и изначально ничего хорошего от них не ожидающий. Да, это документальный фильм – уж кто-кто, а Манский никогда не снимет игрового кино, ему оно попросту неинтересно. Его задача – быть там, где болевые точки: в местах этнических конфликтов, при мировых лидерах, в Ватикане, в глухой деревушке у девочек, грезящих о «Доме-2». Тем более необычна для него эта работа – жесткий, но не претендующий на сенсационность рассказ о Кубе, стране революции и Че Гевары. С первых же кадров известный лозунг, вынесенный в название, выворачивается наизнанку. Вместо смерти как метафоры – смерть как физический факт. Изматывающе долго Манский показывает бренность всего сущего, так и не преодоленную в обществе развитого социализма: родственники следят за эксгумацией останков давно умерших людей. А дальше фильм переходит к первому пункту – Родине. Ее олицетворяют кубинские танцоры, из монологов и выступлений которых и составлен фильм.

Манский остается верен себе – он берет зрителя измором, то встряхивает, то убаюкивает, сочетая шок и медитативность. Здесь чуть ли не все сцены сняты статично, словно скрытой камерой, и каждая длится не меньше десяти минут, так что полуторачасовой фильм кажется бесконечным. Из танцев, кухонных дрязг, бытовых забот (куда же без них – хотя они тут и сведены к минимуму) Манский вышелушивает главное – рухнувшие идеалы, среди которых живут люди. И его Куба – именно страна, существующая на обломках великих чаяний.

Иван Чувиляев,
Сочи – Петербург,
«Фонтанка.ру»

Фото: kinotavr.ru, кинокомпания «Твинди».

О новостях кино и новинках проката читайте в рубрике «Кино»