Двадцать лет. По древнему – это половина пути Моисея. По недавнему – четыре пятилетки. Сегодня - это формирование поколения. За двадцать лет враги превращаются в попутчиков. Именно столько времени мы прожили с августа 1991 года, после чего империя приказала о себе вспоминать либо хорошее, либо ничего.
Событие – это всегда место происшествия, на котором помимо профессионалов присутствуют и свидетели. Профессионалы делятся на тех, кто разгребает мусор и тех, кто пытается порыбачить в мути, а остальные присутствующие - на мнения о том, что же происходило.
Полицейские часто шутят: «Врет, как очевидец». Это не обвинение, а ирония над субъективной оценкой. Порой несколько рядом стоящих передают нам диаметрально противоположную информацию. На этом принципе основано много сюжетов в литературе, начиная с Эдгара По и заканчивая Акутагавой.
Решусь «соврать» со своей табуретки.
До ареста путчистов, до августа 1991 года мне трижды полюбились конвульсии отходящей империи. Они ничтожны с точки зрения «Большой шахматной игры» Бжезинского. Но ведь не все тяжеловесы могут себе позволить порассуждать: «Доедет то колесо до Киева или нет».
Подергивание первое: в 1989 году в мой кабинет уголовного розыска постучался сотрудник управления Комитета государственной безопасности СССР. Постучался в прямом смысле этого слова – костяшками пальцев. После того, как они десятилетиями оперов сыска не считали за офицеров, давали лишь указания, не напрягаясь даже намекнуть, для чего это надо исполнить, - это было настолько деликатно и неожиданно, что мы стук обсуждали всем подразделением. Еще через пару месяцев они нас стали просить им помочь. Все – мы поняли, что пора браться за реванш.
Конвульсия вторая: в 1990 году на митинге Демсоюза возле Казанского собора сотрудник ОМОНа Нестеров на крик полковника в радиостанцию: «Вы слышите, что они кричат?!» - ответил: «Да они все правильно кричат». Мы – в штатском - стояли рядом, с удовольствием заржали. Всё – казаки отказались разгонять разночинцев в очках.
Судорога третья: в феврале 1991 года я поцапался с комсоргом управления спецслужбы Сашей Файкиным и написал заявление о выходе из ВЛКСМ, как несогласный с политикой партии. Коллеги прищурились на ситуацию, через пару недель увидели, что мне ничего за это не стало, написали кипу аналогичных заявлений, и наша ячейка рухнула. Все – свобода вероисповеданий никого больше не чесала.
Наверняка, у каждого есть свои ключевые эмоции об отходе коммунистов в мир публицистики. Поэтому, когда 19 августа сотрудникам уголовного розыска Ленинграда указали никуда не соваться, налить по бутылке бензина и ждать возле сейфов, то большинство уличных оперов пошли шататься по городу, быстро превратившись в очевидцев.
Нас не очень пугал ряд непонятных нам пиджаков, сидящих в телеке за столом и грозящих порядком. Потому как было видно, что они сами испуганы, неуверены и мы их теряем.
Власть уже валялась на асфальте. Оттуда ее поднимали собчаки при искреннем содействии прогрессивной общественности и пассионарии всех мастей.
Мы не записывали нюансы, фразы, никто не думал о фотоснимках. Не потому, что не эренбурги. Мы не знали, что находимся в эпицентре буржуазной революции. Все по Льву Гумилеву – мы не знаем время, в котором живем.
А картинки были сумасшедшей жирности. Например, 19 августа около семи вечера мы в «Астории» наткнулись на воркутинскую братву. Разгоряченные перспективами реставрации ортодоксов ленинизма, они живо интересовались у нас маршрутами танков. Тогда все говорили о танках, но никто их так и не увидел в Питере. Мы знали столько же, сколько и начальник ГУВД. То есть – зеро. Парень по прозвищу Сироп убеждал, что рядом с горпрокуратурой на Якубовича у них припасена «четверка», а в ней рядок гранатометов. И если мы подсобим оперданными, то их коллега по ОПГ, прошедший стажировку в Афганистане, решит этот вопрос на раз.
Сегодня кажется, что это было безумием. Более того - вроде как этого и не было. Было. Было весело и феерично. Мы воспринимали мир по-девичьи – нравится или не нравится лицо ближнего.
Так что, судьба ГКЧП была решена и загодя – эта «кафельная плитка» уже обваливалась вовсю - и благодаря их физиономиям. Выражение их лиц напоминали злобных школьных завучей, запрещавших короткие юбки. Они были обречены еще до того, как посмели пообещать нам сплошное «Лебединое озеро».
Евгений Вышенков
