ПоделитьсяВ издательстве знаменитого книжного магазина «Фаланстер» вышел сборник стихотворений Всеволода Емелина «Болотные песни». Ровно три года назад я восславил Емелина в статье «Первый поэт Москвы» (на сайте «Часкор»). И статья эта, и в особенности ключевая оценка, вынесенная в название, поначалу были восприняты с недоверием, однако мало-помалу до читающей публики, что называется, «дошло», а слоган про первого поэта и вовсе приклеился к Емелину намертво.
Особенно после того, как Емелин с сокрушительным и обескураживающим отрывом от остальных занял первое место в опросе, проведенном на безусловно враждебном поэту портале «Опенспейс.ру», - кстати сказать, буквально на днях прекратившем свое существование. Правда, вот-вот та же команда емелинских ненавистников возобновит вещание на сайте «Кольта.ру», но, едва они возьмутся за культуру и в особенности за литературу, за критическим кольтом полезу я и свой поэтический наган наверняка вытащит Емелин.
Поделиться
«Первого поэта Москвы» все чаще переиначивают – и тоже со ссылкой на меня – в «первого поэта России». Что не есть хорошо – прежде всего потому, что Всеволод Емелин – сугубо московский поэт. Он работает на стыке двух культур – народной (в формате «паренька с фабричной заставы») и РОГовской (Русские Образованные Горожане, термин Станислава Белковского), - ну, а где как не в столице они сталкиваются? Где как не в столице они никак не могут состыковаться? Где как не в столице они совсем недавно чуть было не «стыкнулись» (есть такой подростковый глагол, обозначающий честную – по взаимной договоренности – драку)? Поклонная гора с Болотной площадью. Автор «Болотных песен» был, понятным образом, на «болоте», - но вот почему он был именно там, как раз не понятно. Не понятно, в первую очередь, ему самому.
До чего же вы довели страну, ворюги?
До чего же вы довели народ, сволочи?
Если я на шестом десятке, в субботу, с похмелюги
Тащусь слушать коллективного Шендеровича?
«Болотные песни» являются поэтическим дневником – с 4 декабря 2011 по 9 апреля 2012. Причем это реальный дневник – стихи (или стихотворные фельетоны; вопрос о том, проводить ли их по ведомству прикладной поэзии или все-таки поэзии настоящей, дискуссионен; автор предисловия к рецензируемой книге поэт и блогер Иван Давыдов склоняется ко второму мнению – и я с ним, пусть и не безоговорочно, согласен), приуроченные к тем или иным событиям и реалиям «болотной революции», оперативно появлялись в изданиях самого разного рода и ранга, не говоря уж о политической ориентации, - от улично-оппозиционной газеты «Завтра» до респектабельно-лоялистского журнала «Эксперт». Началось всё с лаконичной записи от 4 декабря.
ЖЖ лежит
ЕдРо ликует
И результаты подтасует.
Я не могу войти в свой блог
Се вид отечества. Лобок.
Евреи рвут на ПМЖ
Бордель какой-то на барже.
Сборнику предпослан эпиграф из Блока. В первом же стихотворении перефразируется Бродский: «Се вид отечества. Гравюра» - вот только ожидаемый по смыслу «лУбок» издевательски заменен «лОбком» и безусловно отсылает к «Бобку» Достоевского. В дальнейшем Емелин столь же насмешливо переиначивает Мандельштама, Светлова, да и многих других. Это знак его авторской манеры (не путать с ужимками постмодернистов!) и, вместе с тем, осознание – отчасти невольное – второсортности, чтобы не сказать пародийности людей и событий, описываемых на страницах книги. Вот вам «Но порубленный саблей он на землю упал» в ироническом преломлении Емелина (кстати, на тот же мотив поется «На Васильевский остров я приду умирать»). Упасть-то упал, а что же он сказал «на прощанье»?
Пусть стоит на могиле,
Где настал мне кирдык,
Весь побитый мой кивер,
Недоточенный штык.
За Россию я умер,
Как умрем и мы все,
Чтоб с мигалкою «бумер»
Рассекал по шоссе.
Чтобы бесперебойно
Газ компрессор качал
По Балтийскому морю
НАТОвским сволочам.
Недомочен в сортире,
Огрызается враг,
Но уже захватили
Мы «Джон Донн» и «Жан-Жак».
За кого это написано? Против кого? Ни за кого и ни против кого – это просто стихи (прав Иван Давыдов), это просто поэзия – не столько ироническая (иронистов у нас туева хуча), сколько трагикомическая. Год назад Емелина настиг, накрыл с головой и чуть было не уничтожил окончательно оглушительный успех тройственного проект «Гражданин поэт», однако зима тревоги нашей 2011-2012 восстановила – хотя бы в этом отношении – справедливость: Дмитрий Быков полез на митинговую трибуну и, надувшись болотными испарениями, сдулся как поэт (самое меньшее, как поэт с емелинской поляны). Он превратился в «агитатора, горлана, главаря» в столь же пародийном, как сама «революция п…здатых шуб», варианте. Недаром же и сам облачился на столичном морозе в «п…здатую шубу», возможно, даже в самую «п…здатую» из тогдашних шуб. Емелин же, придя на тот же митинг, мудро затерялся в толпе – и сохранил поэтому зоркость насмешливого, пусть и со слезой, взгляда.
Но по-прежнему не ясен вопрос
В нашем обществе, разъятом на части,
Кто из лидеров, изжив токсикоз,
Поведет переговоры с их властью?
Что за пакт между собой заключат
На торжественном приеме во фраке
От восставшего народа – Собчак,
А от власти воровской – Канделаки.
Сборник «Болотные песни» получился все же довольно пестрым – что отчасти объясняется его генезисом: выдаешь на гора как минимум по стихотворному фельетону в неделю. Актеры, правда, утверждают, будто «вдохновение значится на афише» - то есть каждый раз нужно играть во всю мощь, на «полную гибель всерьез», но даже у них это не получается: скажем, известно, что гениальный Смоктуновский гениальность свою демонстрировал ровно через раз. Поэтическое же вдохновение приходит и уходит вне какой бы то ни было системы – и порой не приходит годами и даже десятилетиями. Емелинское вдохновение здесь «гуляет» (то появляясь, то пропадая) не только от стихотворения к стихотворению, но, бывает, и от строфы к строфе. Как в последнем примере, в котором строфа про Собчак и Канделаки хороша, а предшествующая ей – дурна. Но лихорадит и весь сборник в целом.
Причем лихорадит его весьма симптоматично, чтобы не сказать символично: у «Болотных песен» бравурное начало, нудновато-невнятная (хотя и с проблесками) середина и воистину бесславный (да и бессмысленный) конец. Но разве не точно такова же и сама «болотная революция»? Ну, а Всеволод Емелин – чуткий барометр и еще более чуткий сейсмограф общественных отношений – просто не мог не передать этого не только идущим по нисходящей содержанием стихотворений, но и самим их качеством. Первый поэт Москвы так и остался первым поэтом Москвы; другое дело, что из самой Москвы за месяцы, поэтически отраженные в сборнике, уже успел выйти весь пар. И ушел он, что тоже понятно, в свисток.
Виктор Топоров, специально для Фонтанки.ру
