«Чекиниться можно онлайн». «А стата есть по проекту?». «Дивайс заюзанный, но еще вполне кульный». Уважаемые читатели, конечно, догадались по кавычкам, что это цитаты. Из моей жизни. А еще на днях меня усердно приглашали на презентацию стартапов в модное коворгинговое пространство. После этого, знаете ли, хочется ввернуть крепкое русское слово. Просто потому что оно родное. Из родного языка.
«Чекиниться можно онлайн». «А стата есть по проекту?» «Дивайс заюзанный, но еще вполне кульный». Уважаемые читатели, конечно, догадались по кавычкам, что это цитаты. Из моей жизни. А еще на днях меня усердно приглашали на презентацию стартапов в модное коворгинговое пространство. После этого, знаете ли, хочется ввернуть крепкое русское слово. Просто потому что оно родное. Из родного языка.
«По-русски это называется франчайзинг». Подобные фразы приходится произносить преподавателю на курсах делового французского. Простой замены слову «франчайзинг» или «франшиза» в русском языке нет. Но вот надпись «секьюрити» можно было бы заменить на «охранник».
Когда-то я был супервайзером и следил за тем, как подопечные мне промогерлз осуществляли сэмплинг. Знание английского языка – это прекрасно. Оно очень помогает. Например, понимать язык русский.
Вот я прихожу в банк и читаю в договоре: «пролонгация». Мало того что договор напечатан мелким шрифтом на семи листах, так еще и пролонгация. Не будем идеалистами и признаем, что большинство граждан не владеют языком, из которого взято слово prolongation.
Вот я в Москве на совещании, где продавцы рекламы сетуют на сложность работы с ритейлом. Куда делась розничная торговля? Повиляла тейлом и свалила?
Вот я впервые встречаю в прессе слово «селебритис». Звезды померкли, селебритис засияли.
В путеводителе по Стамбулу журнала «Афиши» встречаю «билдинги».
В «Квартальном надзирателе» журнала «Собака.ru» читаю про Таврический сад, где можно заниматься джоггингом. А еще, так понимаю, сайклингом и вокингом (или волкингом, не знаю даже, как транскриптизировать).
Впору бить тревогу, хотя голая статистика слегка остужает этот порыв. Навскидку очень трудно говорить о том, каким является процентный состав исконно русских и заимствованных слов. Можно принять во внимание такое соотношение: в современном орфографическом словаре представлено сто восемьдесят тысяч слов, а в словаре иноязычных слов – немногим более двадцати пяти тысяч.
Поскольку читатели «Фонтанки» внимательны к фактам и дико интересуются их источниками, то поспешу сообщить, что данные эти мне предоставила кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института лингвистических исследований РАН Елена Николаевна Геккина.
Кстати, вот еще ее цитата: «Заимствование – это естественный процесс. Как говорит один из известных лингвистов, автор словарей иноязычных слов Леонид Петрович Крысин, «только без паники». Дело в том, что, сколько бы иноязычных слов ни вливалось в наш язык, мы с вами будем использовать только те, которые нам необходимы. Лексика должна быть коммуникативно оправданной. Некоторые из слов – это дань моде. Конторы превратились в офисы. Хотя, кстати, и контора – слово не русское. У нас со многими словами связаны определенные признаки, ассоциации. Слово контора кажется нам советским, а понятие офиса связано с представлениями о престижности, деловитости».
Вот оно! Престижность и деловитость. Поэтому и следует говорить селебритис. Это престижно и деловито. Простите за банальный вывод, но сорняки-англицизмы вырастают на почве повседневности, изрядно удобренной понтами. Понты – главный стимул речевого мусора.
Затрагивая столь болезненную тему, легко прослыть ханжой и лицемером. Всегда найдутся борцы за чистоту родного языка, и зачастую все это граничит с маразмом. Рекомендую посмотреть документальный фильм The Adventure Of English. Оттуда можно вынести в частности следующее знание: в Англии в XVI веке некто Джон Чик (John Cheke) развернул кампанию за очищение английского языка от греческих, латинских и французских «сорняков», предлагая говорить crossed вместо crucified, hundreder вместо century.
У нас же соратники Александра Шишкова, против которого сражались карамзинисты, считали, что в основе русской словесности должен лежать церковно-славянский язык, поэтому следует говорить «топталище», а не «тротуар». И, разумеется, не употреблять слов вроде «манкировал» или «пардон», по поводу чего Пушкин писал: «Шишков, прости: не знаю, как перевести». Шишков не простил и передал эстафету славянофилам, предлагавшим поменять «оратора» на «краснослова», «аудиторию» на «слушалище», «калоши» на «мокроступы», «бильярд» на «шарокат». Затем уже
Владимир Даль рекомендовал такие замены некоторых иноязычных слов: «гримаса» – «рожекорча», «гимнастика» – «ловкосила», «горизонт» – «глазоем». В романе Владимира Войновича «Москва 2042» фигурирует писатель Карнавалов (читай – Солженицын), который величает газету «читалкой», а телевизор – «гляделкой».
Начав изучать французский язык, я сначала удивлялся и ужасался на каждом занятии, выясняя истинное происхождение слов «жетон», «кошмар» и даже «галиматья». Конечно, задним умом мы угадываем в них иноязычную структуру, но все равно воспринимаем как родные. «Надев бейсболку, Онегин едет на тусовку» никак не то же самое, что «Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар», но с точки зрения языковых нововведений – из той же серии.
Казалось бы, если уж мы оперируем таким количеством пришлых слов, почему бы не добавить в родную речь сотню-другую англицизмов? И вот здесь хочется забыть про патриотизм, науку и все такое, поскольку существует музыкальность речи. С этой точки зрения русский язык, увы, далеко позади, скажем, итальянского. А теперь произнесите-ка «мерчендайзинг» и «сейлзмен». После них «шедевр» и «комильфо» – бальзам на сердце.
Павел Перец
