Анна Кантелл-Форсбом, руководитель отдела семейного обслуживания города Вантаа (именно там пребывали дети Анастасии Завгородней после решения об изъятии из семьи), рассказала «Фонтанке.fi» о том, как родители в Финляндии могут избежать проблемной ситуации с изъятием ребенка из семьи, как действовать, чтобы скорее вернуть ребенка в дом, и какими соображениями руководствуются финские соцработники при работе с местными и иммигрантскими семьями.
- Госпожа Кантелл-Форсбом, последний шумно обсуждаемый случай - изъятие детей у российской гражданки Анастасии Завгородней - был связан с изъятием ребенка-грудничка. Обсуждать частный случай мы не можем, но можем говорить в общем о причинах срочного изъятия таких маленьких детей. Какие аргументы ложатся на весы, когда интересы ребенка встают в противоречие с биологической необходимостью быть с мамой?
- Разлучение грудничка и кормящей матери – тяжелое решение. Мы всегда стараемся размещать таких детей вместе с мамой. С другой стороны, чем младше ребенок, тем хуже он переносит малейшую небрежность со стороны родителей – например, голод, грязные подгузники, отсутствие внимания. Когда речь идет о грудничке – речь идет об обеспечении его безопасности, которая находится под угрозой. И в случае, когда другие дети из семьи уже забраны, следует тщательно оценить: может ли этот ребенок оставаться в семье?
- Здесь было бы важно привести конкретные примеры ситуаций, когда из семьи забирали младенцев...
- Это, например, ситуация, когда в квартире сутками не прекращается плач младенца. Полиция вскрыла квартиру – и ребенок был там один. Подгузники не меняли уже который день, он несколько дней не ел. Ребенка немедленно забрали в больницу, и вполне возможно, что какие-то последствия такого отношения у него останутся на всю жизнь. Другой пример – плач и крик объясняются тем, что родители находятся в невменяемом состоянии и не обращают на ребенка внимания. Также об угрозе может говорить серьезная травма младенца, которую нельзя объяснить простым падением, – например, перелом ручки или ножки и, безусловно, тяжелое психическое расстройство у матери, например, тяжелая послеродовая депрессия.
Другой вопрос, как в известном случае, когда прямой угрозы вроде бы нет, однако решение об изъятии было сделано в отношении всех остальных детей. Если им с точки зрения Службы защиты прав ребенка угрожает опасность, то она может угрожать и младенцу. Однако и здесь нужно тщательно анализировать ситуацию. Но, в принципе, я понимаю, почему в наш адрес высказываются обвинения и случай получил публичную огласку.
- В последнее время финскую социальную службу серьезно обсуждают в СМИ, в первую очередь в российских. Звучат утверждения о том, что эти семьи беззащитны перед «террором» социальных служб. Как вы можете прокомментировать эти утверждения, насколько и в чем они ошибочны?
- Если рассмотреть неофициальную статистику нашей службы, то получится следующее: у нас в Вантаа проживает 2,5% русскоязычного населения, а среди наших клиентов русскоязычных - 1,8%. Официальной статистики о национальной принадлежности клиентов в финских социальных службах не ведется.
- Не возникает ли часть проблем именно из-за того, что русскоязычных воспринимают так же, как финнов, и соответственно ждут от них «финского» поведения – и сталкиваются с неожиданной реакцией?
- Кстати, а ведь возможно! Это отчасти соотносится с обвинениям в предвзятом отношении. Если семья, допустим, сомалийская, то различия видны и ожидаемы, а вот с русскоязычными – да, не могу исключать!
- Еще одно устойчивое представление о работе соцслужб Финляндии состоит в том, что ребенка из семьи могут забрать на основании одного «доноса», в том числе анонимного.
- Если содержание заявления, поступившего в социальную службу, вызывает у нас тревогу и ситуацию надо выяснить немедленно, двое социальных работников выезжают на дом к ребенку. В этом случае срочное изъятие возможно, только если ребенок находится в непосредственной опасности, например, если, прибыв на место, мы видим, что оба родителя настолько пьяны, что не способны ухаживать за ребенком. Но даже в таком случае Закон о защите прав ребенка предписывает сначала выяснить, нельзя ли разместить ребенка у родственников или друзей семьи. И вот если этой возможности нет, ребенка отвозят в кризисный центр или так называемую замещающую семью.
Теперь что касается анонимности: учителя, воспитатели детсадов, полицейские и т. д. обязаны сделать заявление о защите прав ребенка, если они узнают, что существует явная угроза здоровью или нормальной жизни ребенка. И эти люди не имеют права делать заявления анонимно. А вот обычный гражданин, например сосед, имеет право на анонимность. После такого сигнала в течение недели соцработники обязаны оценить, есть ли основания для того, чтобы семья, на которую поступило заявление, стала клиентом службы. В таких случаях соцработникам положено всегда работать в паре, а не поодиночке. Если основания для работы с семьей есть, то в течение трех месяцев необходимо решить вопрос о дальнейшей работе с семьей.
По статистике, лишь около половины всех поступающих к нам заявлений ведет к постановке на учет в нашей службе.
- Какие моменты в заявлении являются для социального работника однозначным «сигналом тревоги»?
- К однозначным «сигналам тревоги» относится прежде всего явное рукоприкладство, то есть не «шлепок» или «щелчок», а именно рукоприкладство, нанесение побоев. Серьезный повод - полная неспособность родителей заботиться о детях - когда, например, дети находятся одни в квартире, когда в той же квартире употребляют наркотики или ведется другая криминальная деятельность. Иногда получить всю необходимую информацию на месте невозможно. Но дополнительная информация, полученная позже, может стать поводом изменить решение об изъятии.
- Одна из «русских матерей», Альбина Касаткина, в своих интервью и на своей страничке в социальной сети сообщает, что ее детей изъяли на основании заявления, которое сделала по телефону 9 месяцев назад гражданская жена бывшего супруга Альбины. По словам россиянки, это заявление по какой-то причине «подняли» из архива и приняли к рассмотрению. Самой Альбине о факте получения или рассмотрения заявления 9 месяцев назад не сообщали. Как вы можете прокомментировать этот случай?
- В 2008 году Закон о защите прав ребенка изменился в сторону ужесточения мер по реагированию – потому что все понимают, что ситуация в семье иногда меняется стремительно. В случае Альбины, если все было в соответствии с ее рассказом, видимо, имела место «перестраховка», и социальные работники действовали неправильно.
Социальный работник должен быть готов обсуждать ситуацию с родителями – в том числе и собственные ошибки. Хотя говорят, что Служба защиты прав ребенка никому не подотчетна, мы отвечаем за свои действия перед судом. Кроме того, наши клиенты всегда имеют право потребовать, чтобы в их конфликт с социальным работником при необходимости вмешался прямой начальник конкретного работника.
- Все «русские матери», как выяснялось впоследствии, являлись клиентами социальной службы либо в какой-то период своей жизни в Финляндии, либо на момент изъятия. Может ли заявление о защите прав ребенка, которое касается семьи-клиента, стать «последней каплей», которая приводит к изъятию детей?
- Заявление может стать «последней каплей», если до этого их было получено, например, пять. На шестое среагируют жестче. Личность заявителя тоже влияет: если это просто случайный знакомый - дело одно, но если он близок семье - тогда заявление «весит» больше.
Нередко родители сами обращаются к нам с просьбой разобраться, в какой помощи нуждается их семья. Другая тенденция - заявления, касающиеся подростков. И нередко такие заявления делают так называемые «новые семьи», где у обоих родителей за плечами развод и один из них или оба имеют детей от предыдущих браков. Когда такие люди создают семью и у них рождается общий ребенок, подросток может оказаться на втором плане.
Конечно, «опасность», о которой идет речь в каждом из заявлений, всегда вопрос толкования событий. И иногда опасность может быть преувеличена.
- Назовите, пожалуйста, критерии успешного сотрудничества семьи и Службы защиты детей.
- Здесь надо говорить о том, что социальному работнику всегда следует помнить, что у него – очень большая власть и эта власть пугает родителей. Сотруднику следует быть предельно деликатным, тогда как требовать деликатности от родителей нельзя. Нас много раз обвиняли в том, что мы возимся только с матерью и всегда принимаем ее сторону. Мы стараемся, чтобы у нас были сотрудники-мужчины, но их всегда не хватает. Другая сторона медали – в том, что у сотрудников зачастую не хватает времени, а вот подответственных семей бывает до сотни.
Во многих семьях, особенно с несколькими детьми, проблема состоит только в том, что они не могут, не успевают или не умеют справляться с бытовыми делами. Например, нашим клиентом была мама с четырьмя детьми. Она много работала, но дома был ужасный беспорядок, белье, одежда, игрушки – кучами на полу, и знакомый сделал по этому поводу заявление о защите прав ребенка. Наше внимание эту маму страшно напугало. Мы три месяца составляли отчет – и в результате оформили ей услугу по уборке квартиры, а также посоветовали обучить старших детей помогать по дому. Проблема разрешилась.
- А вот такая ситуация: одинокая мама двоих детей, оба в детском саду, и у нее большие проблемы со старшим, особенно при укладывании, – он не ложится, дразнит младшего брата и саму маму, причем все это продолжается часами, и мама боится сорваться на ребенка, то есть сама признает риск прямого насилия...
- Можно оформить услугу «семейного помощника», просто чтобы мама побольше времени проводила с детьми, играла с ними. Если они подолгу в садике, то, возможно, старший просто «добирает» таким образом внимание. Это нередкая ситуация – денег в обрез, времени не хватает, дом не прибран, дети едят полуфабрикаты… И это, вообще говоря, даже не совсем «наш случай», здесь может помочь семейная консультация…
- Насколько верно утверждение, что изъятый из семьи ребенок не имеет возможности общаться на родном языке, использовать его не разрешают даже при свиданиях с родителями и т. д.?
- В моей практике такого не было. Если необходимо оценить общение детей и родителей, их эмоциональную связь – это можно сделать, даже не понимая, о чем они говорят, на основании жестов, мимики, интонации, поведения самого ребенка: рад он родителю или, наоборот, боится его, насколько сам родитель внимателен.
- Приходилось слышать два объяснения такого «запрета». Одно из них (данное соцработником) заключается в том, что родной язык ребенка в случае двуязычия вовсе не самоочевиден. Во втором объяснении (дано профессиональным сопровождающим лицом) «запрет» - это именно запрет, и вызван он тем, что родителя ловят на манипулировании ребенком – например, когда родитель дает прямые указания.
- Если ребенок владеет русским значительно хуже, чем финским, – тогда это может быть обоснованием для пожелания родителям общаться с ребенком по-фински. Случаи манипуляции у нас тоже бывали – когда родители ссорятся, их обиды выливаются на голову ребенка. Поэтому на месте обязательно должен быть сотрудник, владеющий русским. Так бывает не всегда и не во всех социальных службах. Но тогда необходимо заказать переводчика.
С ребенком вообще крайне желательно говорить на родном языке, и для этого должны быть предоставлены все возможности. Если идет речь о допросе ребенка, то его всегда снимают на видео, чтобы ребенка не приходилось допрашивать много раз подряд. Кроме того, не обязательно ребенок рассказывает о произошедшем на словах. Он может показать что-то в игре, нарисовать… Конечно, ошибки и неверные толкования всегда возможны – их надо стараться исправлять, потому что… можно опоздать. Как случилось с Ээрикой, которая погибла из-за того, что к ее словам отнеслись недостаточно серьезно. (Имеется в виду случай с 8-летней девочкой из Хельсинки, возвращенной из-под опеки отцу и впоследствии убитой, в убийстве подозреваются отец и его сожительница. – "Фонтанка.fi".)
- Как вы относитесь к инициативе по законодательному закреплению так называемого «бессрочного изъятия» или «открытого усыновления»?
- Это очень сложный вопрос – «открытое усыновление». Известно, что чем младше ребенок, тем больше он нуждается в том, чтобы условия его жизни были постоянными, предсказуемыми для него самого. Потому-то этот вопрос так сложен, ведь многих детей забирают и возвращают не один раз. И каждый раз ребенок переживает стресс и разочарование. Но есть много ситуаций, когда родители меняют образ жизни, например перестают пить, решают проблемы, связанные с насилием, – и почему же ребенок должен в этом случае жить у опекунов? Мне кажется, выход здесь только один – рассматривать каждый случай строго индивидуально.
- Какие проблемы испытывает финская Служба защиты прав ребенка и что нужно для их решения?
- Нам часто не хватает ресурсов: на одного сотрудника приходится до ста семей-клиентов, и у специалиста по защите детей порой просто нет времени, чтобы вникнуть во все детали их жизни. Нужно увеличить объем профилактической работы и услуг, иначе проблемы будут только расти.
