Крым сделал выбор, и выбор этот можно было предсказать сразу после закрытия участков с вероятностью 99 процентов. Близким к этой величине будет, скорее всего, и результат – если судить по настроению крымчан. С утра пораньше они с невероятной для России активностью шли на референдум – выбирать, остаться их автономии с Украиной или войти в состав России. "Фонтанка" наблюдала за их волеизъявлением в разных городах Крыма.
Бахчисарай, четверть девятого вечера в воскресенье, 16 марта. К зданию милиции подъезжает микроавтобус, из него выпрыгивают несколько человек в очень привычной для Крыма этой весной одежде – камуфляже. И конечно, с автоматами. Следом выходят люди в форме украинской милиции. Рассмотреть их можно только потому, что здание милиции в Бахчисарае стоит на одной из немногих улиц, где есть фонари. Вся компания, человек десять, неторопливо заходит внутрь. Это означает, что 15 минут назад закончился общекрымский референдум.
В девять вдалеке слышится гром. Он приближается. Скоро становится ясно, что по улице идёт толпа и поёт российский гимн. Потом они появляются: не сильно трезвые, очень воодушевлённые граждане с огромными флагами в руках. "Рос-си-я! Рос-си-я!" – скандирует толпа басом. Хотя можно уже и не скандировать, референдум кончился час назад. Но они уже знают, какой результат им огласят ещё через час. У меня над головой начинают рассыпаться огни фейерверков. Милиция высыпала из здания и смотрит салют. Мне становится страшно за украинский герб, который всё ещё висит на здании. Но о нём уже просто никто не думает.
Бахчисарай – последняя точка на моём пути по югу Крыма. Я уже знаю, что в голосовании приняло участие больше 80 процентов избирателей. В России, куда так стремятся крымчане, такую активность наверняка назвали бы подозрительной, стали бы говорить о "каруселях" и прочих электоральных играх. Но когда видишь это в Крыму, становится понятно, что тут не нужно было тратиться на технологии.
Триколор
Стартовала я из Алушты. Тихий и сонный даже на фоне других крымских курортов городок. Избирательные участки полчаса как открылись. Кто у нас в такое время ходит голосовать? Но в Крыму очень рано темнеет весной, в 6 вечера – уже тьма египетская. Ну, это, надо понимать, мы им скоро подправим: вот перейдут на российское время – будет и у них "ночь" по утрам. Но пока крымчане стараются всё важное сделать утром, ведь с уличным освещением тут не очень. Вот они и пошли на референдум с утра пораньше.
Ехала я по шоссе на Севастополь, собиралась захватить по дороге знаменитые прибрежные курорты, а напоследок посетить Бахчисарай. По этому городу давали неважные прогнозы: там, дескать, живёт много крымских татар, которые категорически не поддержали референдум, и вообще – могут быть провокации.
Первой точкой был Гурзуф. На крыльце избирательного участка, оборудованного во дворце прямо в Артеке, посетителей встречал триколор. По размерам, очертаниям и длине шерсти – крупнее болонки и меньше мастифа. Его хозяин, наверное, любит Россию даже сильнее, чем свою собаку. Не зря же он белого пса выкрасил в цвета российского флага.
Триколор вилял хвостом и вставал на задние лапы. Избиратели сначала фотографировали его на телефоны, потом шли голосовать. Минуя буфет с холодными котлетами и ломтями колбасы, сваленными горой в пластиковой коробке, избиратели шли к кабинкам, и в прозрачной урне уже можно было разглядеть много бюллетеней с крестом или галкой в первой клеточке.
– Вы тоже проголосовали? – радостно спросил меня дядечка на выходе.
– Ещё как! – не стала я его расстраивать.
– Россия! Крым! – оглушил он меня.
И я решила, что дальше всё тоже будет спокойно, благостно, как и было предсказано.
Журналистам вход запрещён
Ялта, видимо, такой активности избирателей не ожидала. Некоторые участки там устроили в совсем маленьких помещениях. Тот, на который указали мне на центральном бульваре города, вообще находился в каком-то деревянном здании. "Это бывшая школа", – показал дорогу прохожий.
Войти в "бывшую школу" было трудно. Хвост из избирателей выглядывал наружу. Пробираясь вдоль очереди, я насчитала 45 человек.
– Давно ждёте? – спросила женщину, которая устало прислонилась к стене.
– Та ничего, минут двадцать, это ж не жалко ради такого дила, – ответила она с сильным украинским акцентом.
Я как раз рассматривала прозрачные урны и галочки, которые все, как на подбор, стояли в первой клетке. И тут началось.
– Вы журналист? Выйдите! – откуда ни возьмись, появилась председатель комиссии.
– ?!
Аккредитация на референдум её не убедила ("Вы это сами могли сделать!"), удостоверение и вовсе взбесило. За три дня в Крыму я привыкла, что достаточно сказать "я журналист из России" – и перед тобой открываются все двери. Даже на платной парковке охранник по собственному почину взял с меня деньги только за час, хотя машина простояла там полдня. Поэтому от такой реакции я просто опешила. Но спорить было бессмысленно: за спиной у дамы выросли два типа в спортивных штанах и с повязками на рукавах.
– Потом будете всё перевирать! – кричала мне вдогонку председательница.
Другой участок в Ялте, куда я зашла, открыт в лицее, а лицей, видимо, – в бывшем дворце. Поэтому здесь места много, и очередь не нервничает. Наоборот – всё очень благодушно. Председатель комиссии встречает "журналиста из России" так, как этот журналист и привык: словно родственника.
– У нас явка – 45 процентов, – сообщает женщина с гордостью.
И это в полдень. За первые 4 часа голосования.
"Да здравствует Путин!"
Не заехать по пути в Форос я, конечно, не могла. Здесь не только украинский президент в изгнании отметился недостроенным дворцом, но ещё многие его соратники и оппоненты. Местные жители с большим удовольствием показывают, как проехать к этим достопримечательностям.
– Вот там, видите? Это дворец прокурора, – охотно показывает мне дорогу мужчина. – А ещё там – и Кличко, и Яценюк, и Юля…
Но дачи – это далеко не весь Форос. Здесь прилеплены друг к другу и давно не ремонтированные по виду панельные 5-этажки, во дворах припаркованы скромные машинки.
– Я – чернобылец, – берёт меня за рукав мужичок, которого я попросила показать дорогу к избирательному участку. – Сравнил вот законы, украинский и российский. Украинский лучше, да. Поэтому я уже с утра проголосовал. Что значит – за что? Конечно, за Россию!
Дорогу он объясняет подробно и с удовольствием. Избирательный участок открыт, как я могла догадаться, в школе. На крыльце здороваются те, кто только идёт голосовать, и те, кто уже изъявил волю. В маленьком посёлке все друг друга знают в лицо. В фойе, где за столиками сидит комиссия, пустынно.
– Потому что участок рассчитан на 3 тысячи человек, а у нас всего полторы тысячи избирателей, – объясняет председатель.
К двум часам дня в Форосе явка – 60 процентов.
– Да здравствует Россия! – кричит знакомому вместо "здрасьте" избиратель на выходе из школы.
– Да здравствует Путин! – здоровается второй.
Пост и блок
До главной точки путешествия, Севастопаля, на почти пустом шоссе оставалось 15 километров. И вдруг машина уткнулась в пробку. Там установлен импровизированный блокпост. На дороге выстроена стена из мешков с песком (за обочиной мужчина и женщина с помощью штыковой лопаты наполняли такой мешок именно песком). На стене стоит иконка. Над иконкой реют флаги – крымский, российский и ещё какой-то, судя по надписям – партийный. Чуть дальше – ещё одна стенка из мешков и флагов (без иконы). Конструкции рассчитаны так, что ехать между ними надо "змейкой". Стерегут эти сооружения люди с военной выправкой и в военном же камуфляже. Они останавливают и досматривают все машины, у водителей требуют документы. Если их попросить тоже показать документ – предъявляют кусочек картона, заполненный шариковой ручкой: они – бойцы самообороны Севастополя!
– А можно позвать кого-нибудь из милиции? – спрашиваю я, не рассчитывая на положительный ответ.
– Конечно, – улыбается человек в камуфляже.
Через минуту подходят два украинских гаишника. Предельно вежливо, просто не придраться, обследуют машину и документы. За мной в это время присматривает их товарищ в камуфляже с автоматом наперевес. Желают счастливого пути. Лавируя между их постройками, я вижу, что сторожат их не только уже знакомые мне товарищи: ещё двое с автоматами сидят в импровизированной палатке из досок за первым бруствером.
Однако через 10 километров на том же шоссе я опять натыкаюсь на мешки с песком и флаги с иконой. Тут сооружение подпирают бетонные плиты и автомобильные покрышки. У шести-семи стерегущих эти постройки уже нет выправки, а есть только камуфляж и листочки А4 с отпечатанным на принтере текстом о том, что они тоже представляют самооборону.
– А можно позвать милиционеров? – прошу я по шаблону.
Почему-то "старшего" (так он представился) это злит чрезвычайно.
– Тогда поедете со мной на КП с документами! – кричит он.
Я киваю.
– Нет! – тут же передумывает старший. – Эй, блокируй ей колёса!
И парочка его подручных кладёт мне под передние колёса доску с гвоздями, а к заднему бамперу – сооружение из кусков рельса. "Старший" обещал, что сидеть так я буду до 9 вечера. Я видела, как остальные пытались в чём-то его убедить, но он только скалился. Звонок министру информации Крыма Дмитрию Полонскому мне не помог, он просто отказался разговаривать. Спасла цепочка звонков: управление информполитики республики потревожило оперативный штаб по референдуму. Скоро мне позвонил неизвестный.
– А кто там дежурит? Военные, "Беркуты" или эти… из самообороны? – спросил он.
Я ответила, что, судя по выправке, "эти". Он вздохнул. Сказал, что вопрос будет решать министр обороны Крыма.
Министру обороны потребовалось минут сорок, чтобы самооборона Крыма сдалась. Я въехала в Севастополь.
Не для граждан России
К тому времени, когда я въезжала в этот город морской славы, по интернету вовсю гуляла информация, что в Севастополе, дескать, на крымском референдуме могут проголосовать граждане России без местной прописки.
Я подсела на стульчик перед работницей избиркома с примерным лицом.
– Вот у меня есть загранпаспорт, но в нём нет прописки, – положила я на стол книжицу.
– Без прописки нельзя, – отрезала женщина.
Для чистоты эксперимента я съездила ещё на один участок.
– Я гражданка России, могу я проголосовать? – поинтересовалась там.
– К сожалению, нет, – с искренним сочувствием подняла на меня глаза сотрудница комиссии. – Мы бы очень рады, но нельзя!
К этому времени явка в Севастополе достигла 80 процентов. Впрочем, как уже было сказано, в Крыму ещё с утра могли понять, что "мёртвые души" им не понадобятся.
Бахчисарайские мафусаилы
Этот город априори считался проблемным: здесь живёт много крымских татар, а их община не поддержала референдум и к России не стремится. Правда, их тут всего 12 процентов. Однако по соцсетям пошли рассказы, что в Бахчисарае вообще участки не сформированы, люди голосовать не могут.
Я приехала сюда за час до конца референдума. Выяснилось, что участки имеются, но голосование шло не так бурно, как, например, в Севастополе: к концу дня всего-то 60 процентов пришли. В восьмом часу возле урн уже никого не ждали: по такой темени, какая в это время висит над Бахчисараем, никто голосовать не пойдёт. Комиссия заканчивала работу.
– Мы уже, видите, исключаем людей из списков, – бесхитростно поделилась председатель. – Вот у нас бабушка 1895 года рождения. Послали повестку, а пришли родственники – говорят, умерла давно. А вот у человека вообще дата рождения написана – 112 год.
Тут же она и объяснила, откуда путаница: ЦИК Украины отрезал Крыму доступ к единой базе избирателей – пришлось пользоваться списками 2004 года.
В "проблемном" Бахчисарае я впервые за этот день рассмотрела в прозрачной урне бюллетень, где жирная, несколько раз обведённая ручкой галка стояла в клетке номер два.
Из этого города я уезжала под крики "Рос-си-я" и гром фейерверка. К этому времени стали известны первые результаты голосования: 95,5% – за присоединение к России, за расширение полномочий в составе Украины – 3,5%.
Ирина Тумакова,
"Фонтанка.ру"