ПоделитьсяДмитрий Быков согласился поговорить с "Фонтанкой" только об одном: о литературе. "Это единственное, в чём я более или менее разбираюсь", – скромно добавил он – год назад предсказавший присоединение Крыма и 7 лет назад описавший войну на Украине и травлю артистов. Разговор о литературе с писателем, поэтом, журналистом и школьным учителем Дмитрием Быковым коснулся, конечно, и литературы тоже.
видеоверсия интервью:
– У Пастернака есть стихи, которые вы приводите в своей книге: "Едва народ по-новому сознал конец опеки, его от прав дарованных поволокли в аптеки"…
– Это цитата из "Лейтенанта Шмидта", соответственно, нужно делать поправку на тот сюжет и ту эпоху, но да, действительно, у Пастернака есть такое четверостишие.
- Так "поволокли в аптеки"? Мы ведь тоже в 90-е годы думали, что какие-то "дарованы права", на что-то рассчитывали?
– А мы не рассчитывали.
- Вы и не рассчитывали? А почему?
– Потому что я знал, во-первых, российскую историю. А во-вторых, я примерно представлял себе глубину и легитимность тех перемен, которые произошли в 90-е. Всё очень быстро начало подменяться довольно примитивным дележом, довольно глубоким моральным падением. От великой науки и культуры бывшего СССР мы стремительно откатились в средневековье, в национализм, в религиозное мракобесие. Я как раз, скорее, любил 70-е годы при всей их гнилости. И к Советскому Союзу у меня отношение неоднозначное. А с людьми 90-х годов я был в довольно жёстких контрах. Я вообще никогда не был либералом. Я и сейчас им, так прямо скажем, не являюсь. Просто сейчас мы все находимся в одной лодке. Сейчас у всех политических сил в России желание одно: чтобы у нас всё-таки была политика, а не тотальная её имитация. Потом мы будем ругаться, ссориться, размежёвываться, пойдёт нормальная жизнь. Сейчас, я думаю, мы едины. Но это ненадолго.
- Так вам в лодке с либералами некомфортно? По-моему, там хорошая компания.
– Я не делю людей на либералов и нелибералов. Слово "либерал" давно утратило всякий смысл. Когда-то либерализм был очень точным выбором слабака. Потом либерализм стал проявлением гражданского мужества. Сейчас "либерал" – это такое клеймо, которое ставят псевдопатриоты, уверенные, что все постоянно хотят отнять наши земли и недра. Я в этих категориях не мыслю. Есть люди, которые хотят, чтобы в стране была жизнь. А есть люди, которые хотят, чтобы была постоянная война всех со всеми, потому что война всё списывает. Я в стране, похожей на военный лагерь, жить не хочу.
"В 1970-е на доске стояла комбинация с неочевидными продолжениями. А потом её смахнули с доски – и жизнь колоссально упростилась"
- Вы сказали в одном интервью, что мы сейчас далеко отошли от Советского Союза 70-х годов.
– Мы провалились очень глубоко. Если посмотреть на средний уровень советской культуры, советской науки, советской философской мысли 70-х годов, то всё-таки там были такие фигуры, как Ильенков, Мамлеев и "Южинский кружок". Александр Мень – тоже человек 70-х годов. И очень многие. Я как раз настаиваю на том, что 1960 – 1970-е годы были самым интересным временем в советской истории и самым обещающим. На доске стояла комбинация с неочевидными продолжениями. А потом эту комбинацию просто смахнули с доски – и жизнь колоссально упростилась. Иное дело, что для того, чтобы получить 60 – 70-е годы, надо было пройти и 30-е, и 40-е – довольно ужасные времена. Я не уверен, что я готов покупать сложность 70-х такой ценой. Сейчас мы находимся в 30 – 40-х, хотя и не в пример меньше масштаб: труба ниже, дым жиже. Впереди у нас, конечно, бурный расцвет и новая "оттепель", новые толстые, достоевские и так далее.
- Вы сказали о цене…
– Да, до этого надо прожить довольно мрачный конец "николаевского периода". С его Крымской войной, с его мёртвым десятилетием – последним, с его международным позором и внутренним террором. Это надо пройти. И этой ценой, видимо, купить новый расцвет.
- Но ведь в 30 – 40-е всё-таки что-то говорило о том, что появятся писатели, появятся философы, поэты. Сейчас вы такие признаки видите?
– Ничего об этом не говорило! Понимаете? Возьмите начало 40-х годов XIX века: вытоптанное мёртвое поле. И как только на нём появлялся какой-то росток, типа Достоевского, этот "росток" немедленно садился. Или ехал в ссылку – как Салтыков-Щедрин. Или попадал на съезжую, как Тургенев, который за некролог Гоголю попал в тюрьму и там написал "Муму". Я уж не говорю про Некрасова, который в этот момент, для того чтобы чем-то заполнять "Современник", обязан был в четыре руки с Панаевой писать несчастные "Три страны света" и "Мёртвое озеро". Почему? А нечего печатать, нет литературы! Ничто в 50-е годы, в начале их – в 52-м каком-нибудь, не указывает на возможность нового взлёта: Гоголь задыхается, как рыба на песке, и погибает от этого в конце концов. Подыхает страна при полном отсутствии кислорода. Наиболее наглядно это время выражено в сне Обломова. А ведь сон Обломова написан в конце 1840-х. Весь роман закончен в 1859-м, когда и увидел свет. Но состояние России в это время – это состояние Обломова, который понимает, что надо встать с дивана, но встать не может. Длится этот мрачный, страшный, непроходящий сон. И ничто абсолютно в тогдашней России не указывает на то, что в ней будет когда-то такой феерический расцвет культуры.
- Я хочу уточнить: нас тоже ждёт феерический расцвет культуры?
– Да, и я бы не советовал любителям серости обольщаться: их время – ненадолго. Россия – такая страна, что она без кислорода долго не выдерживает. Нам все эти "заморозки" нужны только для того, чтобы тем более бурной и тем более счастливой была наша "оттепель".
"У русской идеи нет никакой позитивной программы, кроме того, что мы самые добрые – поэтому всех сейчас убьём"
- Сейчас Россия понимает, что "надо вставать с дивана"?
– Конечно, она понимает! Просто у неё, видите, как у всякого спящего, такие парадоксальные реакции: сон, кошмар, обморок. Она в этом сне то представляется себе самой великой, то видит себя изолированным островом, то видит себя самой бедной и самой доброй. Это какие-то сонные, странные галлюцинации. Потому и позитивной программы у нынешней русской идеи нет никакой. Кроме того, что мы самые добрые, поэтому всех сейчас убьём. Никакой позитивной программы нет. Это сон! Сновидческие какие-то галлюцинаторные комплексы мучительные. Ну, ничего, каждый сон, как мы знаем, заканчивается.
- У меня на каждом шагу возникает ощущение дежавю: постоянно кажется, что то, что происходит сегодня, уже описано в литературе…
– Всё, что нужно сказать о нашем времени, сказано в статьях Мережковского времён реакции. Там сказано, что реакция – это наши плоть и кровь, что у других наций реакция появляется как ответ на революцию, а у нас реакция – это наш способ движения вперёд. Мы, мобилизуясь тотально в условиях реакции, способны развиваться. И чем эта реакция мертвее, тем быстрее наше развитие. Вот это замечательные слова. Всё, что написано у Мережковского в сборниках статей с 1907-го по 1913 год, – всё можно перепечатывать без малейшей правки. Ну, конечно, с оглядкой на цензуру: вас могут после этого закрыть. Я вот в лекциях своих детям-школьникам говорю, что Мережковский – это пророк русского XX века. Хотя под конец жизни он наворотил несколько довольно существенных ошибок – взял деньги у Муссолини на книгу о Данте, одобрил Гитлера, но ему, простите, было 75 лет. В этом возрасте человек не всегда способен адекватно и быстро среагировать на реальность. А вот когда ему было сорок, он был гений.
- То, что вы сказали сейчас, действительно похуже 70-х.
– Почему?
- "Перепечатаете Мережковского – вас могут закрыть". Всё-таки в 70 – 80-е годы говорить эзоповым языком можно было.
– В 70 – 80-е годы Россия была сложнее. Щелястее. Уровень свободы системы определяется её сложностью, а не мерой политической свободы. Это была сложная страна, в которой много было всего. И естественно, что в этой стране могла, пусть в журнале "Байкал", появиться "Улитка на склоне", мог появиться Беленков – эзоповы тексты, Шкловский мог сказать то, что ему хотелось. В нынешней России предварительная цензура, конечно, глупее и жёстче, менеджеры среднего звена активнее. Абсурда больше, потому что Государственная дума всё время заботится о нашей морали. Но я-то как раз сторонник мнения, которое недавно высказал Кончаловский: чем больше абсурда – тем лучше, потому что это ускоряет прогресс.
- В одном интервью вы сказали, что людей не удалось массово свести с ума.
– Конечно, не удалось.
- Мне кажется, всё-таки удалось: есть такая фраза – общество разделилось на "колонну № 5" и "палату № 6".
– А ещё есть фраза, что общество разделилось на "Крымнаш" и "Намкрыш". На самом деле общество делится всегда на три части. Одна часть – это такие условные "западники" и сторонники демократических свобод. Их иногда называют либералами, иногда пендосниками – неважно. Вторая часть, условный "крымнаш", – это люди, обманутые очень примитивным гипнозом самого неприкрытого шовинизма, иногда уже просто на грани фашизма. Такие люди тоже есть. Они радуются смертям, они любого сторонника мира объявляют сторонником войны и говорят: вы защищаете убийц. "Да, а вот когда наши в Одессе горели!.." Хотя в Одессе горели не они, им примазываться к этой трагедии никак нельзя. И если бы услышали голос "Марша мира" в апреле, то никто бы и не горел в Одессе.
- А третья часть?
– Третья часть довольно большая. Она инертна традиционно. И она выбирает сторону победителя. Это та "вековая тишина", помните, у Некрасова? "В столицах шум, гремят витии, кипит журнальная война, а там, во глубине России, – там вековая тишина". Расшевелить эту "вековую тишину", с одной стороны, не дай бог. Потому что мы получим сразу же гражданскую войну. А с другой – её и не надо расшевеливать. Потому что это люди, которые живут вне любых социальных гипнозов. Они заняты выживанием повседневным, производством, семьёй, их не интересует нравственность (ну, такое концентрированное выражение нравственности, как политика), дух времени их не интересует. Они живут в своём таком довольно циничном, довольно весёлом традиционном русском мире. Ведь русские пословицы тоже очень циничны всегда, да? И вот это большинство – оно не заражено шовинизмом ни в какой степени. Как не заражено оно и либерализмом. Они совершенно не имеют ни убеждений, ни принципов. Всё вместе – это как такая огромная прокладка с очень маленькими крылышками. Русское общество – это толстая, тяжёлая, большая, прекрасная какая-то субстанция, по бокам у которой расположены вот эти два маленьких "крыла" – левое и правое.
"Ребята, я вам в лицо хочу сказать: вы – идиоты"
- А как же 85 процентов, которые радостно поддерживают власть?
– Это 85 процентов инертных граждан, которые не хотели бы перемен завтра. И, может быть, не хотели бы их вообще. Ну зачем им перемены? Есть же стандартный мем – "полки ломятся". Есть даже отдельные идиоты, которые говорят: "Никогда ещё Россия не жила так хорошо, так сытно и так свободно!" Простите меня, но это действительно идиоты. Ребята, я вам в лицо хочу это сказать: вы – идиоты. Ну, вот у них такое представление о сытости и свободе. О хорошем и плохом. Но это вовсе не значит, что 85 процентов одобряют происходящее.
- Но у нас параллельно растут два "столбика": курс доллара и поддержка президента.
– Я не знаю, может быть, тем, кто поддерживает президента, платят в долларах? Тогда этот параллельный рост можно как-то объяснить. Но если говорить серьёзно, то, конечно, они не растут. У нас поддержка президента может достигнуть 100 процентов, может – ста двадцати. Это не изменит ситуацию.
"Российское общество всегда было и будет похоже на огромное цветущее болото. Кому не нравится – есть сьерра, пампасы…"
- У людей в головах просто оруэлловское "двоемыслие": им говорят, что мир – это хорошо, но тут же рассказывают, как хорошо воевать. И так далее. Что с этим делать?
– Слушайте, а зачем с этим что-то делать? Это может стать источником анекдотов. Прекрасных анекдотов, сейчас в России опять появился анекдот. Это может стать источником неплохой литературы. Двоемыслие – это же лучше, чем единомыслие.
- Но всё-таки в той "прокладке", о которой вы говорили, есть какой-то "слой" людей, которые хотят понять, что на самом деле происходит.
– Не беспокойтесь, эти люди всё прекрасно понимают. Российское общество всегда было и будет похоже на огромное цветущее болото. Но болото – это ландшафт не хуже многих. Есть горы, есть пески, есть пустыни. И я совсем не думаю, что мне лучше было бы жить в пустыне. Мне нравится, может быть, жить в этом болоте, в котором всё всегда сохраняется. Которое обладает невероятно богатой флорой, очень причудливой фауной. Концентрирует в себе всё. Вы знаете, что в болоте труп может сохраняться неразложившимся веками. Так оно у нас и происходит. Проточной воды, конечно, нет. Но бабочки летают интересные. Если мы осушим это болото, то неизвестно, будет ли лучше.
- Вы сами назвали идиотами людей, которые считают, что Россия никогда не жила так хорошо. Значит, что-то с этим болотом неправильное происходит?
– Нет, я думаю, что с ним всё происходит правильно. Потому что эта среда воспроизводится, значит, надо признать её оптимальной. Вы ничего с этим болотом не сделаете. Вы можете сделать его комфортным для передвижения, проложить какие-то гати, сделать его карту. Можно, наверное, как-то взаимодействовать с флорой и фауной. На нём что-то очень хорошо растёт. В конце концов, в нём залегает прекрасный торф. Это наша литература: вот такой торф для всего мира. Замечательное топливо, которым потом весь мир отапливает свои помещения. Газ какой-то болотный. Наверное, надо просто понять: да, это такая среда. Кому не нравится это болото, а оно многим не нравится, ну, пожалуйста – есть сьерра, есть пампасы…
- Что-то подобное уже говорил Дмитрий Медведев, когда был президентом: кому не нравится – валите.
– Нет, это не значит "кому не нравится – валите". Это просто значит: если вы здесь живёте, то, наверное, резонно выработать какие-то практики взаимодействия с этим рельефом. Не надо требовать от болота, чтобы в нём были горы. Или чтобы в нём росли какие-то сухолюбивые растения. Здесь растут влаголюбивые растения.
- Но если мы живём в этом болоте, то, наверное, хотим, чтобы торф в нём был…
– Да.
- ...чтобы росли кувшинки, или что там бывает на болоте…
– Кувшинки, да!
- ...чтобы труп, наконец, сохранялся вечно – как полагается.
– Да.
- А в нашем "болоте" уже и как-то и торф пожиже, и кувшинки усохли…
– Нет! Всё происходит: возобновляется русский исторический цикл. Он ходит по кругу всегда. Может быть, кому-то, как мне, например, хочется разрыва этой бесконечности, хочется чего-то другого. Но ведь понимаете, я не уверен, что с Россией в её нынешних географических границах возможны какие-то перемены: при таком характере территории, при таком её размере, разноприродности, возможен только такой характер власти. Но у этого "болота" есть огромные преимущества. Оно предсказуемо, оно стабильно, оно экзотично. Более экзотической страны, чем Россия, нет на карте. Другое дело, что это болото в известный момент может скопить в себе критическое количество метана. И просто рвануть. Может случиться торфяной пожар. Вы знаете, как горели болота во время жары. Сейчас такая, условно, политическая жара. Действительно, это возможно.
- А кто его начнёт – этот пожар?
– А от чего начинаются пожары? Климат плюс метан. Сейчас метана в России страшное количество. Сейчас действительно очень взрывчатая страна. Взрывоопасная. Людям нечего делать. По большому счёту, лишние здесь все. Кроме тех, кто обслуживает трубу. Ни учёным, ни литераторам, ни кинематографистам тут не комфортно. Отъехало огромное количество талантливых и перспективных людей. Расплодилось огромное количество людей, которые профессионально зарабатывают разжиганием ненависти. Ну, естественно, в этих условиях взрывчатость повышается. Мы можем вполне доиграться до того, что России просто не будет. Россия может влезть в войну, может начать войну, может сделать вид, что она начала войну, может устроить провокацию…
- Разве Россия уже не влезла в войну?
– Официально Россия в войну не влезла. Но в Европе может начаться третья мировая война. Очень похожая по сценарию на войну 100-летней давности. Пока 100-летний цикл соблюдается безупречно, 14-й год есть 14-й год. Хотя я не верю в это. Мне кажется, что, во-первых, сработает инстинкт самосохранения народа, во-вторых, уровень "торфа" действительно пожиже. Пассионарность в нём не та.
- Это по каким признакам видно?
– Нам же дан в ощущение очень наглядный масштаб происходящего! Вот у нас был тунгусский метеорит, обозначивший русскую национальную катастрофу. И был челябинский: примерно в 100 тысяч раз жиже. Реформы, революция, социальные сдвиги будут ровно того же масштаба. Некоторые их просто не заметят.
"В России не надо быть пророком, чтобы предсказывать. Достаточно быть историком"
- Вы сказали – болото предсказуемое. Кто мог год назад предсказать, что Россия будет воевать с Украиной?
– Я! Моё предсказание об этом растиражировано на "Эхе Москвы": режиму необходима экспансия, точкой экспансии будет Крым. Это было высказано год назад. И я могу вам даже в доказательство привести свой роман "ЖД" 2005 года, где всё это написано.
- Да, это правда.
– Весь характер этой войны... То, что война просматривается на всех путях, предсказал и Сергей Переслегин тоже – немножко человек с довольно экзотическими теориями, но умный.
- Оруэлл написал о том, что мы видим сейчас, больше 60 лет назад. Откуда он это знал?
– Никаких абсолютно особых способностей от Оруэлла не требовалось! Я совершенно согласен с Набоковым, который назвал Оруэлла средним писателем. В любом случае, у того же Набокова в Bend Sinister предсказано было больше и точнее. Всё поведение интеллигенции: вспомните, как там интеллигенция по-новому интерпретирует "Гамлета", что главный герой – это Фортинбрас. Военный, военная косточка, благородный! Да, много, конечно, этой "стрелковщины" и "вокругстрелковщины" появляется.
- Пусть не Оруэлл. Но вы откуда знали всё, что предсказывали?
– Да я ничего особого не знал. Я просто наблюдал за вектором, видел циклическое развитие России. В России не надо быть пророком, чтобы предсказывать. В России достаточно быть историком. Там более или менее с 1855 года понятно. Со средой тогдашней. Надо только ещё всегда замечать, что в нечётные века всё происходит мягче, чем в чётные. Видимо, люди не успевают остыть, слишком свежа память об ужасах прошлого века, поэтому всё происходит так – мягонько.
"Я и с Путиным в одной лодке, и он эту лодку сейчас очень сильно раскачивает"
- Может быть, вы предскажете, что будет и дальше?
– Я не очень люблю делать прогнозы, но могу вам сказать с достаточной долей вероятности: будет искусственное доведение ситуации до точки кипения, точка невозврата всё-таки при этом достигнута не будет, у народа инстинкт самосохранения всё-таки очень силён. А потом – массовое разочарование и постепенное начало "оттепели".
- Уже при Путине?
– А какая разница? Культ личности в истории России совершенно напрасен, личность не решает ничего. Путин был демократом при Собчаке, умеренным либералом – при Ельцине и в первые годы правления, символом надежд самой худшей, самой агрессивной, самой невежественной части общества – сегодня. А завтра… Он же, да и любой в России, понимаете, в огромной степени – заложник. Заложник обстоятельств. Посмотрите на Ленина: какой борец за свободу печати в пятом году – какой враг свободы печати в семнадцатом. Это же всё зависит от того, в каком положении человек находится. Тот же Пётр 1709 года – это совсем не то, что Пётр 1720-го. Один Пётр – это Пётр революции, а другой – уже заморозка, который сам вынужден будет истреблять собственный олигархат. Человек меняется, потому что историческая фаза меняется – и человек начинает ей соответствовать.
- Вы сейчас не привели ни одного примера изменения человека к лучшему.
– К лучшему? Вот вам Ельцин – пожалуйста. Авторитарнейший обкомовец – и отчаянный либерал в 90-е. Страна изменилась – и пассионарий вместе со страной изменился. Хрущёв: яростный сталинист, руки по локоть в крови – и творец Перестройки. Не потому, что он её придумал, эту "оттепель", нет. Просто это был единственный способ удержаться у власти – и он на это пошёл. Вы думаете, что, Хрущёв от хорошей жизни разругался со своим окружением и поставил временно на интеллигенцию? И напечатал "Один день Ивана Денисовича", и разоблачил Молотова-Малинкова-Кагановича – это что, от хорошей жизни? Ничего подобного! Люди с инстинктом власти меняются и к лучшему, и к худшему. И нам совершенно не важно, при Путине у нас будет "оттепель" или без Путина. Хотя мне кажется, что честные, цивилизованные выборы и замена первого лица сильно просто оздоровили бы обстановку в обществе, дышать бы стало легче. Но я совершенно не настаиваю на том, чтобы любой ценой смещать первое лицо. Не в первом лице проблема! Не в пирамиде! Проблема – в основании этой пирамиды. Вот тут надо думать.
- Да, в конце концов, не Хрущёв лично травил Пастернака, вы пишете, что он этой травли не требовал.
– Нет, не требовал.
- И Путин не требовал травли Макаревича.
– Хрущёв вообще не читал Пастернака. В отличие, кстати, от Сталина. Это же замечательные слова Пастернака: раньше нами правил безумец и убийца, а теперь – дурак и свинья. Пастернаку, конечно, потеря в масштабе была очень обидна… Объективно говоря, это инициатива менеджмента среднего звена, которую (инициативу), конечно, наверху охотно одобряют.
- Вы понимаете, зачем Макаревич написал Путину открытое письмо – "прекратите травлю"?
– Не понимаю. Я могу понять теоретически его чувства. Но мне бы с собой разобраться, что мне думать о мотивировках Макаревича.
- Но вы с ним, как вы уже сказали, – "в одной лодке"…
– Я со всеми в одной лодке! Я и с вами в одной лодке. Вы не поверите, но я и с Путиным в одной лодке. И эту лодку он сейчас очень сильно раскачивает. Её может накренить.
- Нет-нет, я говорю про ту лодку, в которую посадили "13 друзей хунты"…
– А потом ещё семнадцать! А через полгода выйдет фильм "Ещё 666 друзей хунты". Они не могут остановиться. Но если вы пытаетесь объявить меня изгоем, то это не так. И Макаревич не изгой. Если бы мы были изгоями, мы бы до утра не дожили. К нам бы подошёл человек на улице и сказал: "Ах ты, свинья! Россию предал!" И всё, я бы до утра не дожил. Если бы Россия верила кремлёвским пропагандистам, то ни Макаревич, ни Арбенина, ни Шендерович, ни я не дожили бы до утра.
"Я на одно надеюсь очень искренне: что значительная часть нынешней оппозиции во власть не попадёт"
- Вы хорошо ставите диагноз, но не говорите, что со всем этим делать.
– Я совершенно отчётливо говорю, что делать: дайте людям в руки дело, дайте им среду, в которой они начнут работать, дайте им возможность работы. Мы столько слышали о Сколкове, об инновационных проектах, где всё это? Где мощный научный центр, куда приедут работать учёные со всего мира? А где культурный центр, гуманитарный – хоть один? Где у нас проекты масштаба новосибирского академгородка, дубнинского наукограда, наукограда Протвино?..
- В Протвино, в Сколково, в Дубне.
– Вот я и хочу знать, в каком положении всё это. У меня сейчас выходят талантливейшие выпускники. Гениальные ребята, действительно – гениальные. Сейчас такой человеческий материал, какого не было никогда. Это мои любимые собеседники. И куда они пойдут?
- Так мало их – таких.
– Их миллионы! Страна абсолютно готова к интеллектуальному взрыву, и мы увидим его через очень обозримое время – уже сейчас. Количество абсурда увеличилось так, что он под своей тяжестью очень скоро рухнет.
- О том, что абсурд зашкаливает, мы говорили и год назад, однако…
– Нет, год назад я предсказывал точно, что 2014-й будет пиком кризиса. Дальше – не знаю, по какому сценарию это пройдёт, меня совершенно не интересует сценарий. Я хочу, чтобы Владимир Путин жил долго и счастливо. Я хочу, чтобы от его личного здоровья и от его личной биографии ничего в России не зависело. Пусть он пишет прекрасные мемуары где-нибудь в Германии, может быть – в России, господи, в Барвихе! Я совершенно человек не кровожадный, но власть в России сменится. И мы в ужасе будем говорить: "Да ну, нам лгали. Нам всё лгали".
- На кого, по-вашему, должна смениться власть?
– Я на одно только надеюсь очень искренне: что значительная часть нынешней оппозиции во власть не попадёт. Потому что в оппозиции есть и мстительные люди, и опасные люди, и люди, националистически ориентированные. Я вообще готов, чтобы это были какие-то совершенно новые люди, соткавшиеся из новых обстоятельств. Послушайте, кто знал вообще Чернышевского в 1851 году? Никто. А в 63-м это был самый популярный писатель России. Ну вот давайте подождём. Это быстро всё произойдёт. "Оглянуться не успела, а зима катит в глаза".
Ирина Тумакова, "Фонтанка.ру"
