ПоделитьсяВ 2000 году Павел Шмаков, директор одной из ведущих школ Казани, из-за конфликта с властями уехал сначала в Москву, потом в Финляндию. За 2,5 года получил второе образование на педагогическом факультете университета Хельсинки (для справки: конкурс там — до 10 человек на место). Потом больше 5 лет он преподавал математику, физику и химию в финской школе. А потом в Финляндию приехал мэр Казани, ему показали образцовую школу, там он встретил своего бывшего земляка. Вернувшись домой, мэр Казани поговорил с президентом Татарстана и в 2011 году пригласил учителя вернуться домой, снова стать директором. Тот вернулся, но не нашел общего языка с представителями прокуратуры, Рособрнадзора, Роспотребнадзора: «Когда я пришел в школу в Казани, у меня из 600 учеников 243 — по данным, оставшимся в компьютере, — были зачислены не по правилам поступления, а либо по звонку, либо по липовым тестам. У нас система неправды пронизывает государство». И тогда он создал собственную школу СОлНЦе . Почти год ушел на получение лицензии и борьбу с надзорными органами, но сейчас школа работает. А ее директор и создатель продолжает жить на две страны, работая и в России, и в Финляндии.
- Павел Анатольевич, чем отличается русская школа от финской?
- В России вкладывают силы в «верхних», самых лучших… или детей хороших родителей. А троечников не любят как класс, для многих учителей троечник - не просто плохой ученик, а плохой человек. Они всегда образовывали особую касту, которую все ругали (правда, потом из них вырастали все кто угодно).
А в Финляндии наоборот, не хватает сил для самых умных, но троечнику обязательно будут помогать.
Эта разница хорошо видна на математике. В России всегда ставилась такая цель, чтобы наши ребята хорошо выступали на олимпиадах. К примеру, в моем городе (и я уверен, что в других городах — то же самое), когда учитель готовит школьников к олимпиаде, ему дают большую премию. А вот учителя, которые работают со слабыми детьми, никак не поощряются. В Финляндии олимпиады тоже есть, но это далеко не самое главное. И еще там нет и не может быть школ для одаренных детей, как «Интеллектуал», или 239 в Петербурге, или школа Попова в Челябинске...
Хорошее и плохое есть и в той и в той системе. Я считаю, что если бы в какой-то степени поддерживать талантливых детей в Финляндии, то это тоже было бы хорошо.
- Действительно, в интервью «Фонтанке» высокопоставленный чиновник заявила, что спецшколы для продвинутых — это «не в Финляндии».
- На самом деле, происходит очень интересная вещь. В Финляндии есть математические классы, но они учатся по тем же учебникам, что и другие, просто быстрее двигаются. Но полгода назад мне принесли учебник, в котором есть усложненные задания. Так что эту проблему там начинают решать.
- Верно ли, что в Финляндии слабее программа по математике? Дроби в восьмом классе...
- У них немного по-другому построена система преподавания, она идет циклами. В седьмом классе изучают дроби. В восьмом классе снова изучают дроби, но быстрее и глубже. И в лицее их опять изучают, но еще глубже.
- В Финляндии разбирают доказательства теорем?
- Некоторые учителя их разбирают - я, например. Но это никому не нужно, у них школа более практикоориентирована. Так, например, важно, чтобы школьник в седьмом классе мог выбрать себе мобильный телефон, с подходящей ему платой. В Финляндии считается неприличным у кого-то что-то спрашивать, если ты можешь разобраться сам. Это — неприлично. И списывание у них, на самом деле, тоже есть. Но и это — неприлично.
- А как в Финляндии мотивировать детей учиться?
- На самом деле, когда я ввел наши принципы, они там очень хорошо работали. У меня была система кружков: дети оставались после уроков, пили чай и занимались математикой.
- Это правда, что статус учителя в Финляндии очень высок?
- Да, правда. Там, чтобы стать учителем, нужно закончить фактически два университета. Во-первых, нужно получить педагогическое образование, во-вторых, профильное. То есть, если ты учитель математики, то математические курсы ты берешь на мехмате университета. В Хельсинки сильный химический факультет, он готовит как химиков для науки, так и будущих педагогов.
- То есть Вы, математик, не проходили математические курсы, учили только педагогику, и это позволило Вам получить образование всего за два с половиной года, верно?
- Конечно. У них особая система, мне перезачли диплом. Это сделано для тех иностранцев, у которых не слишком плохой уровень языка и есть высшее образование по профильному предмету (техническому).
- Когда в России вышел фильм «Географ глобус пропил», во многих отзывах проскальзывала мысль: «учителем пошел работать, совсем опустился». У нас талантливые люди не всегда хотят идти в школу. Как эту проблему решать?
- Самое главное, что пути решения проблемы — это не то, что у нас сейчас делается. У нас говорится, что главное — поднять зарплату. Зарплату поднимать надо! Без сомнения! Но это — не главное. Главное — это уважение в народе и уважение со стороны государства. В Татарстане в этом смысле ситуация лучше, чем в других регионах, тут есть много грантов для учителей. Другое дело, что система поставлена неправильно. Вот помните, были соросовские учителя? Там педагога оценивали по отзывам выпускников — вспоминают ведь всегда любимых, хороших. А у нас государство оценивает учителя бумажным образом — по отчетам, по липовым отчетам, по открытым урокам, к которым школьники заучивают ответы.
- Но у нас часто зарплата — залог уважения.
- Зарплата важна! Но если дать зарплату в два раза больше, то учитель не будет в два раза больше работать. В Финляндии зарплата учителя на уровне чуть-чуть выше средней по государству. Вот у меня была зарплата около 3 тысяч евро, а медсестра, к примеру, получает около 1,5 тысяч евро. Причем при стаже, опыте зарплата растет. То есть зарплата важна, но важнее уважение общества.
У нас очень сильно не хватает учителю свободы и уважения. Над ним стоит чиновник из РОНО, а там хороших управленцев почти нет, большинство из них — это неудавшиеся учителя. Так что чиновник из РОНО - это как лейтенант в армии — он маленький начальник, но все-таки у него есть власть, власть над учителем. И поэтому учителю очень сложно быть творческим человеком, ему не дают творить. Хотя есть исключения. Вот у меня был учитель, который ушел, но я надеюсь, что он вернется. Фантастически талантливый, но очень своеобразный. Его позвали в зарегламентированную школу. Его уважают, но он не учитель в российском понимании - он недисциплинирован, не ходит на педсоветы. Но его очень любят дети и он фантастически талантлив. И ему - одному - дают выжить там именно по этой причине.
- В России сейчас целесообразно отказываться от РОНО?
- Я считаю, что на этот путь встать надо. Но аккуратно, как с любыми реформами. Сначала уменьшить количество документов, потом уменьшить количество сотрудников РОНО. Но отказаться сразу и за один день было бы неправильно.
- Расскажите, пожалуйста, про вашу школу СОлНЦе.
- Мне всегда казалось важным поддержать в ребенке все доброе, светлое. Мы разыскиваем — громко, рассказывая об этом в СМИ, — ребят, которые хоть чем-нибудь увлечены. Ребенок может увлекаться компьютерами, но иметь двойку по русскому языку. Или быть гениальным в истории, но ничего не понимать в математике. И мы на первое время снижаем требования по нелюбимым предметам и заключаем со школьником устный договор о том, что он любимое дело должен делать здорово и много. И постепенно маленький математик и маленький историк, находясь рядом, друг другу хорошее про эти предметы рассказывают.
Это не школа для одаренных детей. Одаренный ребенок — это тот, кому от Бога даны особые способности. А мы берем тех, кто хоть чем-нибудь увлечен. Я помню, когда мне было 6 лет, я во дворе у себя в Казани увидел громадный камень, просто громадный, до сих пор не знаю, что это такое. Был бы в доме геолог, я бы, может, геологом стал бы. Так что в ребенке надо поддержать любое интеллектуальное желание.
Мы как-то в школе решили, что если появятся три школьника, которые захотят учить китайский, то мы поищем учителя. Нашлись такие три школьника, мы долго искали китайца, нашли, и школьник, который тогда, в 1996 году ко мне подошел с друзьями, защитил докторскую по Китаю. Притом что по математике у него все было ужасно плохо. Или вот еще пример: ко мне только что поступила девочка, которая явно одарена по биологии. Но она долго не могла поступить - для этого нужно сдать на уровне школьной четверки математику и русский. Мы живем в России, надо сдавать ЕГЭ, они должны как-нибудь написать работу. Девочка восемь на три умножала с ошибкой, и она сдавала экзамены в августе, в сентябре, в октябре — в конце концов сдала. Если ты хочешь к нам поступить, мы тебе поможем, лишь бы ты потрудился и показал свою мотивацию.
Так что у меня в школе два типа детей: те, которые занимаются чем-то интеллектуальным как спортом — на скорость задачки решают, либо те, кто занимается чем-то интеллектуальным в удовольствие.
- Вашу школу иногда сравнивают с пансионом из романа «Азазель» Бориса Акунина.
- Там есть принцип элитарности, который мне не нравится. А так похожесть есть, я согласен. Но я принципиально позиционирую школу как государственную, а не частную, хотя это приводит к куче проблем. Вот у меня в седьмой класс набралось только восемь человек, у нас был очень трудный год. И от меня требуют, чтобы я закрыл седьмой класс. Но я к концу года наберу 15-20 человек.
Сейчас у нас учатся 100 человек, но если придет 150 человек — мы будем их учить. Это очень важно, позиционировать себя как школу для всех желающих, а не для отобранных детей. Когда учиться в ней может любой. Я помню, ко мне пришел мальчик, Петя, который очень тяжело решал задачи по математике. Я дал ему сборник — московские математические олимпиады. Он пришел ко мне через два месяца с двумя исписанными тетрадками, он решал каждый день, по много часов, почти все было решено неправильно. Но мы его, естественно, взяли, он показал нам свою мотивацию.
- У нас же идет укрупнение классов, как Вам удается сохранить класс в восемь человек?
- У нас по уставу школа — интернат, поэтому к нам требования — 20 человек. Потом, законы вещь такая... у нас записано 15-20 человек, раз цифра 20 есть, значит, так можно.
- Благодаря чему талантливые люди продолжают работать в школе?
- У нас, кроме проблемы маленькой зарплаты, есть проблема несвободы. В нашей школе я не пущу никого к учителю на урок, не заставлю писать отчеты. Да, я имею массу проблем сам, как с этим седьмым классом. Я эти проблемы беру на себя, и школе как-то удается выжить. Меня еще когда-то пригласил мэр города вместе с президентом Татарстана, я вернулся из-за границы. Поэтому у меня есть некоторая защита, и поэтому я могу позволить себе защищать учителей.
Мы к нам приглашаем педагогов, у которых может быть плохой характер, у них сложные отношения друг с другом. Но они любят детей или умеют с ними работать. И за то, что они могут делать на уроках то, что хотят, они соглашаются терпеть не самую большую зарплату.
