ПоделитьсяМировой суд в Петербурге постановил оштрафовать Институт региональной прессы на 400 тыс. рублей за отказ регистрироваться в реестре «иностранных агентов», куда Минюст внес организацию еще в ноябре. До сих пор не закончилась история с компьютерами и флешками, изъятыми у директора ИРП Анны Шароградской в аэропорту Пулково еще летом. При этом в проблемах Института на днях пообещал разобраться президент Владимир Путин. Как это обещание повлияет на ситуацию, откуда у Института региональной прессы по 6 тысяч евро на семинар и зачем директора ИРП вызывают в полицию — в студии «Фонтанки.live» рассказывает Анна Шароградская.
- Почему для Института региональной прессы так важно не регистрироваться в качестве иностранного агента? Казалось бы, хоть горшком назовите, только не мешайте работать.
- Я не согласна с этой пословицей. Не любая пословица — народная мудрость. Имя человеческое или имя организации, особенно той, которая работает 21 год, – это ее репутация. Потерять имя можно в одночасье, поменяв его на нечто, что не прочитывается однозначно. Для меня, филолога по образованию, иностранный агент — это человек или организация, которая работает, выполняя чей-то зарубежный заказ, против своего государства. Я не могу признать это наименование по той простой причине, что оно сильно отягчено этим негативным значением. И никто не убедит меня, что закон, который называется так, имеет право на существование. Я однозначно на допросах в разных судах и разным организациям, которые задавали мне этот вопрос, объясняла, что для нашего института это наименование неприемлемо. И мы будем легально бороться с ним.
- Как проходило заседание суда?
- Оно было долгим, хотя должно было быть очень кратким. Это дело, по существу, могло совершенно спокойно закончиться во время первого же заседания. Это же не единственный суд. Уже было заседание Московского суда, теперь мировой суд. И нам еще предстоят два или три суда, связанные с обвинением уже не организации, а меня в экстремизме. Вчера, когда я была на заседании суда, меня пытались вызвать в полицию, чтобы я объяснила что-то, что они хотят знать о моей причастности к экстремистской деятельности.
- Видимо, по поводу материалов с флешек?
- Я не знаю, как повернутся вопросы. Потому что первый суд о незаконности задержания в Пулково и воспрепятствовании моему вылету в США и об изъятии на столь длительный срок — прошло уже семь месяцев — компьютеров и флешек, инструментов моей работы, повернулся так, что я превратилась из человека, который хотел защитить свои права, в, по сути дела, обвиняемую. И теперь меня пытаются обвинить в уголовных преступлениях по двум статьям, относящимся к экстремизму.
- Видимо, это продолжение истории с изъятыми у вас в аэропорту флешками. Материалы с них прошли какую-то экспертизу?
- Там были флешки совершенно разного плана. На одной написано «Музыка», и ничего, кроме музыки, там нет. На другой написано «Поэзия», и там только перевод книги стихов моего американского бывшего коллеги, который сейчас находится на пенсии. Я перевела его стихи, и мы подготовили книгу к изданию. Эти две флешки совершенно точно не должны вызывать интерес. Стихи философского плана, там нет никакой политики. Есть флешка с фотографиями детей, внуков, друзей, коллег и мест, где я бывала.
Остальные флешки были очень хаотично заполнены разными материалами. Это и книги, начиная с 19-го века, примеры из Власа Дорошевича, для курса «Россия через средства массовой информации». Были и темы, которые вызывают наибольший интерес у общества, включая темы терроризма, экстремизма, ксенофобии. Я достаточно признанный эксперт по вопросам освещения в прессе многообразия общества, у меня есть книга, статьи на эту тему, я вхожу в разные советы. В частности, в конфликтной комиссии Союза журналистов я выступала как эксперт, оценивая, правильно ли «Новая газета» поступила, когда написала, что покойный патриарх поддерживал чеченскую кампанию. И таких материалов у меня и на флешках, и на компьютере много.
- К чему вы готовитесь в связи с предстоящей беседой в полиции?
- Я уже ни к чему не готовлюсь. Этим процессом я управлять не могу. Я могу им управлять, только говоря правду и высказывая свое мнение, почему для нас неприемлемо включение в реестр, в который нас включили насильно. Мы — единственная организация, с которой потребовали 400 тысяч рублей за то, что мы не побежали и не включились в этот реестр.
- 400 тысяч рублей для Института региональной прессы — это много?
- Если продадут все, что есть у института, включая книги, то едва ли наберется и 100 тысяч рублей. Тысяч на 5 рублей там будет имущества. Штраф будет обозначать, что деньги, которые поступают на программы — а программная деятельность у нас широкая и международная, — будут арестовываться. 400 тысяч рублей — это стоимость семинара для 20 человек, их приезда из дальних и ближних уголков Северо-Запада, их проживания и питания. Обычно это где-то 6 тысяч евро на семинар.
- Откуда эти деньги поступают?
- Они поступают из разных стран. Если уж иностранный агент, то я хочу знать, какой страны я агент. Можно, конечно, быть двойным агентом — Кремля и, скажем, Госдепа. Но американских денег у нас сейчас нет. У нас ожидается проект в мае, когда будут какие-то копейки. Проект называется «Равные с равными», он предполагает поездку на стажировку пяти журналистов из России в США, в Университет Индианы, где я преподаю около 30 лет, и пяти американских журналистов к нам. Я не знаю, чьей страны я агент. Если я такая востребованная, может быть, и надо ко мне присмотреться.
- Институт региональной прессы не намерен платить штраф и будет бороться до конца?
- Да, мы будем бороться до конца. Штраф нам платить нечем. Деньги поступают на конкретное мероприятие. У нас нет денег на аренду и зарплату. Работают всего пять постоянных членов нашей команды в Петербурге и от 3 до 5 координаторов в регионах, но с окончанием проекта они перестают с нами работать.
- Но семинары института продолжаются и в этой ситуации?
- Да, безусловно. Мы даже интенсифицировали нашу работу, что крайне трудно. Но мы получили грант на пять лет вперед по журналистике и расследованию. И было бы грустно прервать эту работу на том основании, что нам кто-то мешает. Последний семинар в Пушкине закончился вчера, он был посвящен специфике освещения многообразия общества в СМИ в России и Скандинавии.
- Несколько дней назад президент Владимир Путин встретился с правозащитниками. В докладе петербургского омбудсмена Александра Шишлова речь шла об Институте региональной прессы, и президент отреагировал на эту информацию.
- В этом сериале с судами есть что-то позитивное, потому что те, кто не знал о нашем институте, теперь знают. О нас писали даже в Зимбабве. Когда это произошло, я поняла, что это уже, наконец, слава. Путин отреагировал на то, что у меня забрали компьютеры и флешки, уточнил мою фамилию и имя. Он сказал: «Ерундой занимаются», имея в виду тех, кто изъял флешки, и пообещал: «Я разберусь». Но я по-прежнему считаю, что у нас должно быть разделение властей и президент не должен разбираться в ситуации в бытовом смысле этого слова.
- Вам советовали направить какие-то документы в администрацию президента, и вы не стали этого делать?
- Такая ситуация имела место несколько лет назад. Мы вызываем какое-то неприятие у нашей власти. Когда Валентина Матвиенко была губернатором Петербурга, а Дмитрий Медведев — президентом, возникала ситуация давления на нас со стороны того же Минюста. И Медведев на встрече с правозащитниками также обещал «разобраться». По счастью, у нас блестящий адвокат Иван Павлов, и когда он вышел в процессе против Минюста, Минюст не удержал свои позиции, и решение было в нашу пользу.
- Как бы вы коротко охарактеризовали состояние журналистики в современной России?
- Я по природе оптимистка и придерживаюсь мнения одного моего коллеги из Москвы, которому я очень доверяю. Он сказал, что журналисты у нас есть, а журналистики нет. К этому я могу добавить, что свобода слова у нас есть, а свободы прессы — нет.
Беседовала Венера Галеева, «Фонтанка.ру»
