Режим после выборов

Примерно пять лет назад после парламентских выборов декабря 2011 г. многим казалось, что дни сложившегося устройства власти сочтены. Массовые протесты раскачивали систему, а лидеры несистемной оппозиции говорили, что выйдет на площадь еще сто-двести-триста тысяч человек, и Кремль сдастся. Пойдет на переговоры. Начнет политические и экономические реформы.

Сегодня трудно даже представить себе, что подобные настроения были сравнительно недавно. Что же произошло? Почему режим оказался значительно крепче, чем виделось ранее? Почему Путин остается практически безальтернативным кандидатом на пост президента в 2018 г.? Ответить на эти вопросы можно, если мы сравним нашу ситуацию с несколькими наиболее известными примерами демократизации, происходившей в иных странах.

Первый пример – Украина. В Москве, в отличие от Киева, так и не возникло никакого Майдана, хотя всякие «антимайданы» неплохо подкормились на борьбе с «иностранным влиянием». На самом деле разница между Россией и Украиной вовсе не в том, что у нас, мол, чтутся национальные интересы, тогда как там оппозиция покупается врагами на зарубежные деньги. Никакое иностранное финансирование не способно организовать революцию, если для нее не существует внутренних предпосылок. Пример Беларуси показывает, что даже главного противника Запада, называемого часто последним диктатором Европы, невозможно сместить, если народ не настроен революционно.

Отличие Украины от России состоит в том, что та страна сформировалась из очень разных частей, находящихся в естественном противостоянии друг с другом. Украинский народ активно формируется, но пока еще не сформировался в полной мере, и жители некоторых территорий, входивших в состав советской Украины, по разным причинам так и не захотели считать себя украинцами.

Именно противостояние отдельных частей страны сформировало противостояние политических сил. А за этим противостоянием уже стояло и противостояние финансовых групп. Одни из них поддерживали режим Януковича, другие – Майдан. Одни, в свою очередь, ориентировались на Россию, другие – на Запад. Деньги, конечно, сыграли свою роль в украинских событиях, но они по значению стояли отнюдь не на первом месте.

У нас в России формально тоже имелось в начале нулевых годов противостояние финансовых групп, делавших ставку на разные политические силы. Но оно быстро сошло на нет, когда Путин решил силы эти объединить. И связано было такое мирное разрешение олигархического конфликта с тем, что внутри страны не имелось серьезных противоречий между отдельными регионами, этносами и группами населения. Важное исключение – Кавказ, но там и меры были приняты неполитические. Даже экстраординарные.

Другой пример удачной революции – коммунистическая Польша 1980-х гг. Нынешняя Россия совершенно не похожа на ту Польшу, так же, как не похожа она на современную Украину. Но по иным причинам.

Польша была расколота по классовому, а не по региональному признаку. В стране существовало мощное рабочее движение. Профсоюз «Солидарность» во главе с «великим электриком» Лехом Валенсой мог организовывать забастовки, серьезно подрывающие экономическое положение страны. А поскольку в экономике советского типа всегда существует дефицит товаров, рабочее движение усугубляло положение дел и полностью вычищало прилавки магазинов. Дефицит, в свою очередь, делал население страны все более непримиримо настроенным к коммунистическому режиму. Для того, чтобы как-то ублажить население, власти шли на повышение зарплат и прочих выплат, но в условиях товарного дефицита ничем не обеспеченный рост денежных доходов широких масс лишь обострял макроэкономическую несбалансированность.

Коммунистические лидеры Польши, естественно, могли справиться с лидерами несистемной оппозиции, силой подавив их сопротивление. Для этого в декабре 1981 г. даже было введено военное положение. Но «на штыках», как известно, сидеть крайне неудобно. Власть сохранить можно, но наполнить прилавки и восстановить любовь населения – нет. Поэтому в 1989 г. генерал Войцех Ярузельский, возглавлявший Польшу, пошел на переговоры за круглым столом для того, чтобы подключить оппозицию к проведению конструктивной политики вывода страны из кризиса. Однако поскольку оппозиция пользовалось любовью народа, а Ярузельский нет, совместная борьба с кризисом обернулась демократизацией и последующим падением коммунистического режима.

У нас, в отличие от Польши, нет ни сильного рабочего движения, ни серьезного экономического кризиса, при котором власти вынуждены идти на переговоры с оппозицией. И более того – несистемная оппозиция не может влиять на широкие массы населения. Только на столичных интеллектуалов, составляющих максимум процентов десять населения страны. В этой ситуации круглый стол невозможен. Оппозиция не является перспективным партнером власти для решения ключевых вопросов жизни страны.

Третий пример – Южная Корея 1980-х гг. В этой стране долгое время господствовал авторитарный режим, но затем власти пошли на демократизацию даже без круглого стола. Определялось это специфическими чертами корейской политико-экономической ситуации, которых нет в сегодняшней России. Следует, по всей видимости, выделить два момента.

Во-первых, Корея являлась в период господства авторитаризма динамичным, быстро развивающимся государством. ВВП рос, доходы населения увеличивались. То есть власть не была абсолютно неприемлемой для общества, как, скажем, в Польше того времени. Поэтому упреждающая демократизация позволяла правящим кругам объявить выборы в удобной для них ситуации. То есть в ситуации, когда имелся неплохой шанс сохранить бразды правления иными, чем раньше, методами. И действительно, правящий режим сумел на какое-то время сохранить свои позиции, хотя впоследствии Южная Корея стала по-настоящему нормальным демократическим государством, в котором власть в результате выборов переходит от одних политических сил к другим.

Во-вторых, Корея, стремившаяся интегрироваться в западную хозяйственную систему и экспортировать свои товары в США и Европу, не могла игнорировать господствовавшие тогда на Западе настроения. Авторитарные режимы выходили из моды. Ширилось движение за всеобщую демократизацию. И для того, чтобы нормально развиваться в экономической сфере, авторитарным странам следовало становиться демократическими. Или хотя бы имитировать быструю демократизацию. В общем, потребности экономики определяли политику.

В сегодняшней России ничего этого нет. Мы рвем связи с Западом, ничего практически не экспортируем, кроме природных ресурсов, и даже накладываем жесткие ограничения на импорт продовольствия. В идеологической сфере у нас доминируют представления о сжимающемся вокруг России кольце врагов, поэтому делать реформы для улучшения отношений с Америкой или Германией Путин точно не будет. Скорее наоборот, он станет подчеркивать приоритет наших «консервативных» ценностей над западными. Тем более что формально в России даже при такой антизападной идеологии существует квазидемократический режим с конкуренцией разных партий и кандидатов на президентский пост.

В общем, реальный анализ российской ситуации, основанный на конкретных фактах и на компаративистском (сравнительном) подходе, показывает, что ожидания быстрого краха режима не были ни на чем основаны. Конечно, это не означает, что нынешний порядок вещей непоколебим и не подвержен разного рода случайностям, способным его подорвать. Более того, это не означает, что он вечен, поскольку есть важные факторы, которые трансформируют его в демократию в долгосрочной перспективе. Но о том, что это за факторы, надо вести уже отдельный серьезный разговор.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге