Ранним утром в воскресенье, 25 декабря, погиб Антон Губанков. Он находился в том ТУ-154, который вылетел из Адлера в Латакию и пропал с радаров в 5.27 утра по Москве.
Самолет Минобороны летел на авиабазу в Сирии с обширной гуманитарной программой: 64 музыканта из Ансамбля им. Александрова — хор, баянисты, балалаечники во главе с руководителем коллектива Валерием Халиловым, Доктор Лиза, девять журналистов с телевизионными и фотокамерами.
Антон Николаевич Губанков, в последние два с половиной года отвечавший за всю культурную работу Минобороны, предпочитал масштабные, хорошо проработанные и эффектные проекты. Такая вот черта личности, не зависящая от должности. Делать так делать.
Вообще, чтобы, придя в Министерство обороны, буквально с порога заявить здешнему личному составу, что от каждого сотрудника, если он считает себя патриотом, требуется не только честная служба, но и «хорошая доза творчества и креатива», нужно иметь, согласитесь, достаточно дерзости, азарта и самоуверенности. Можно себе вообразить, как удивились чиновники в погонах. И то, что через два года усердной работы Губанкова в главном военном ведомстве страны оно объявило о преобразовании управления культуры в департамент культуры в связи со «значительным ростом объемов задач, которые ставит министр обороны Сергей Шойгу в развитии гуманитарной сферы Вооруженных сил», свидетельствует, что амбиции «главного по культуре» (именно такая нестандартная табличка висела на двери его кабинета) Минобороны были обоснованы.
ТУ-154 направлялся к месту боевых действий поздравить российских солдат с Новым годом. Если бы операция удалась, это было бы событие, соизмеримое с выступлением оркестра Гергиева в Пальмире. И не место здесь рассуждать, нужна ли эта война и нужно ли было туда лететь. Потому что текст – не про войну. Он — про человека, который был способен затевать и осуществлять грандиозные проекты и своим присутствием радикально менять смысл и репутацию места, которое он занимал.
Минобороны тут, возможно, кому-то покажется примером не очень удачным. Но, с другой стороны, кто и когда на нашей памяти знал фамилию человека, возглавляющего здешнее управление культуры? Видимо, только директора подведомственных учреждений – Театра Российской армии и Ансамбля им. Александрова. Советская эпоха приучила к тому, что «окультуриванием» личного состава занимаются политработники, чье дело — идеологическое воспитание. А тут — Губанков с его романтическими идеями дореволюционного «цвета русской культуры в погонах», с учрежденным фестивалем военных оркестров, военным КВНом, Премией за развитие армейской темы и военно-патриотических традиций в культуре. На грандиозном оупен-эйре на Фрунзенской набережной в итоговом концерте фестиваля «Армия России» пели и звезды Мариинки, и петербургский Billy’s Band, а организовывала шоу компания Dance Open, на чьем счету — лучшие оупен-эйры на Дворцовой.
И это — только половина того, что Губанков на своем посту, как выяснилось теперь, планировал. Одно то, что в Театр Российской Армии по приглашению Губанкова пришла работать Милена Авимская, та самая, что создала в Петербурге Лабораторию молодой режиссуры ON.Театр, откуда вышли девять десятых молодых петербургских режиссеров, ныне известных всей театральной России, говорит – заняв генеральскую должность, Губанков вовсе не собирался изменять своим прежним, гражданским, пристрастиям, о которых Петербург осведомлен отлично.
Потому что самым невероятным, блистательным и успешным карьерным скачком в судьбе Антона Губанкова оказалось его перемещение с петербургского РТР в председательское кресло комитета по культуре. До этого все, разумеется, видели на телеэкранах и запомнили обаятельного ведущего с отменной дикцией и едва уловимой ироничной улыбкой, которая выдавала в Губанкове человека, играющего роль, а не тупо проговаривающего чей-то текст. Но только заняв в июне 2008 года должность главного по культуре в Петербурге, он как будто бы оказался у себя дома, получив ту меру свободы, полномочий и средств, которые позволили ему ощутимо прогибать под себя окружающую реальность. И он начал действовать.
Тут сразу надо сказать, что Антон Николаевич Губанков никогда не был и не хотел быть идеальным, но ему очень импонировало быть современным, продуктивным, любимым и шикарным. И это у него получалось гораздо чаще, чем этого бы хотелось его недоброжелателям. Поначалу трудно было привыкнуть к тому, что в бывшем управлении культуры теперь царит этакий щёголь в лондонских рубашках разных цветов, с высокими воротниками и манжетами, в которых вместо банальных пуговиц сверкают изящные запонки. Стильный чиновник за годы советского режима превратился в оксюморон. Губанков — коллекционер и вообще гурман в сфере искусств, окончивший французское отделение филологического факультета Ленинградского университета, выходец из интеллигентной петербургской семьи (мама — художник, отец — философ, преподаватель Театральной Академии) принес в исторический особняк на Невском, 40, тип общения на грани светского и делового: чашка чая с первоклассным шоколадом на столе вовсе не мешала собеседникам решать вопросы, потому что впервые за десятилетия в высоком кабинете сидел человек, готовый именно решать, а не провоцировать многократно описанную классиками бюрократическую волокиту.
При Антоне Николаевиче Губанкове, работавшем (что принципиально важно) в тесной связке с тогдашним губернатором Валентиной Матвиенко, в городе появились проекты, о которых прежде в комитете по культуре и заикаться было бесполезно: премия «Музейный Олимп» и петербургская театральная премия для молодых «Прорыв», фестивали «Дягилев P.S.» и «Ученики мастера», проект «Петербургская неотложка», осуществляющий культурные акции в больницах и хосписах, ежегодно в европейских столицах стал проводиться имиджевый проект «Детский Петербург», в упоминавшейся уже Лаборатории ON.Театр нон-стоп выпускали десятки спектаклей молодые режиссеры, которым прежде в городе пойти было некуда, в проекте ТПАМ (Театральная лаборатория Андрея Могучего) за бюджетные деньги молодые люди под руководством опытного режиссера занимались процессом, исследованием — и никто не выкручивал им рук, требуя непременного результата.
Но главное, работа комитета по культуре при Губанкове стала системной. Оставленный Губанкову по наследству его предшественником проект регулярных субсидий негосударственным театрам, был доведен до ума — и десятки независимых коллективов стали создавать одно за одним художественные произведения, которые отправлялись на «Золотую маску» и европейские форумы и тем самым не давали спать спокойно финансируемым из бюджета театральным стационарам. Причем решения Губанков принимал в течение буквально десяти минут, снайперски точно определяя, какой из проектов жизнеспособен, а какой нет. И практически ни разу не промахнулся: до сих пор все благословленные им проекты живы и набирают обороты, а субсидии негостеатрам остаются предметом зависти в том числе и москвичей, которые именно с этой регулярной поддержкой от города связывают расцвет молодого креативного театра в Петербурге.
Словом, в кои-то веки петербургской культурой руководил культурный человек, который при этом, сев в солидное кресло, остался прежде всего человеком. «К нему можно было заехать и поговорить», – слышу я сейчас и от банкиров, и от директоров, и от безумных режиссеров-экспериментаторов. Что правда, то правда. Антон Николаевич (в комитете его никто иначе не звал, даже давние друзья и коллеги) действительно ценил диалог, поскольку хотел не просто руководить культурой, а еще и чувствовать ее. С ним проходили любые авантюры. На какой-нибудь церемонии он мог, по просьбе организаторов, появиться из люка или с потолка – и не выглядеть при этом смешным. Мог устроить «Елку» для журналистов в собственном кабинете и сам сыграть роль Деда Мороза – и никому не приходило в голову держаться с ним панибратски. Он был способен в выходной день приехать открывать выставку (например, посвященную номинантам премии «Прорыв») по дороге с дачи, с сыном, во фрондерском белом свитере — и общаться запросто, со знанием дела, совершенно покоряя юных героев вернисажа в «Этажах».
С ним было легко: делать проекты, общаться, дружить. Он обожал свою семью до такой степени, что не мог не хвастаться перед друзьями своим умницей сыном, своими младшими дочками, которых они с женой воспитывали совершенными принцессами.
Либеральный, артистичный, честолюбивый председатель стал не нужен в Петербурге в октябре 2011-го, когда в стране начал ощутимо меняться политический тренд, когда профессионализм отошел не на второй даже, на десятый план, а чиновники, в том числе и культурные, стали отбираться по принципу соответствия идеалам правящей партии. Не будем сейчас подсчитывать, сколько культурных проектов осуществилось в городе с отъездом Губанкова в Москву — это бы Антону Николаевичу не понравилось, а сравнительный результат и так очевиден. Но вот ведь парадокс: чиновник нового типа со всем его недюжинным багажом культурных знаний и менеджерских умений, со всем его умеренным эксцентризмом и неумеренной местами креативностью в столице оказался востребован не Минкультом, который прежде всех других превратился в номенклатурную структуру с совдеповским душком, а в Министерстве обороны.
В этих новых предлагаемых обстоятельствах Губанков играл свою роль блестяще, в каждое публичное выступление добавляя гомеопатическую дозу постмодернистского стеба, ловя кайф в первую очередь от игры, а не от «особого рвения». Хотя вряд ли его новые коллеги могли оценить красоту этой игры. Те, кто могли, остались в Питере. Но начальник культурного департамента Минобороны приглашал их к сотрудничеству неизменно и регулярно, отчего армия, несомненно, только выигрывала: культуры ведь много не бывает. И все же перешибить абсурдность того факта, что петербургский дэнди Антон Губанков вынужден был надеть военную форму, может лишь непостижимая умом катастрофа его нелепой смерти в самолете Министерства обороны, который после дозаправки не смог продержаться в воздухе дольше семи минут. Но это уже совсем другая тема.
Вечная память.
Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»
