Последние месяцы в России всё чаще звучит слово «клерикализм». Что оно значит, откуда взялось, насколько применимо к нынешним обстоятельствам и есть ли шансы у РПЦ играть свою роль в российской политике, а не оставаться то ли союзником, то ли обслугой власти нынешней?
Клерикализм как политическое явление возник в Западной Европе одновременно с появлением парламентской демократии. Прежде, когда короли были ограничены лишь правилами хорошего тона, достаточно было королевской беседы с кардиналом или набожной любовницей, чтобы издать указ об укреплении духовной дисциплины подданных. Например, отправлять на галеры за троекратный пропуск воскресного богослужения, как распорядился Людовик XIV, Король-Солнце. Надо заметить, что свирепый Воинский устав его современника – Петра I предусматривал за такой проступок штраф в пятьдесят копеек или суточное заключение.
Ситуация принципиально изменилась в XIX веке, сначала во Франции, а потом в остальных странах Европы, в первую очередь католических. Духовенству, чтобы ввести закон о святотатстве или контролировать школы, приходилось заниматься усиленным лоббизмом. Сами епископы в депутаты не шли – Римскому папе не нравился республиканизм как таковой. Французские историки Лависс и Рамбо говорят о «поповских партиях», группах влияния на правительства и парламенты. Иногда они добивались серьезных успехов: смертной казни за святотатство (Франция, 1824 год) или административного наказания за работу в воскресный день.
Для европейских либералов вторая и третья четверти XIX века прошли в постоянной борьбе с клерикальными лоббистами. Полем борьбы стали школы. Церковники требовали не просто присутствия в школах, как сейчас хочет РПЦ, а перевода всего образования под их контроль, чтобы самим определять учебную программу и поддерживать дисциплину своими методами. Возмущенный Беранже пел от имени клерикалов: «И сечь сильней, и бить больней мы будем ваших малышей».
Апофеозом соединения государства с церковью стала Франция времен Наполеона III. Император рассматривал духовенство если не как одно из подразделений тайной полиции, то сыскную организацию на аутсорсинге. Зато падение власти Бонапарта-племянника привело к поражению церковников во Франции.
Под конец века клерикализм отступил повсеместно. Борьба с католицизмом в новообразованной Германской империи получила особое название: культуркампф. Бисмарк сделал обязательным гражданский брак, сажал в тюрьму епископов, разорвал отношения с Ватиканом. В ответ в католических землях возникла Партия центра, прообраз нынешней ХДС.
Реформы избирательной системы нередко шли на пользу церковникам: число избирателей расширялось за счет крестьян, послушных сельскому духовенству. Например, в Италии, когда Папа разрешил католикам участвовать в политике, образовавшаяся в 1919 году Народная партия сразу же оказалась на втором месте в парламенте. Последующему триумфу Муссолини католики-политики не помогали, но и помешать не сумели.
Любопытный политический эксперимент произошел в довоенной Австрии: к власти пришли консерваторы и клерикалы, одинаково враждебные левым и национал-социалистам. Однако корпоративное государство «австрофашизма», одобренное Римским папой, не выдержало идеологической конкуренции с северным соседом и было поглощено Третьим рейхом.
Тупое орудие
Малая советская энциклопедия от 1930 года честно указывает, что «в царской России православное духовенство, игравшее подчиненную роль орудия царизма, не создало самостоятельной клерикальной партии». Действительно, любые попытки российских иерархов к самостоятельности пресекались с разной степенью жесткости, но всегда неуклонно. Митрополит Филипп потерял жизнь при Иване Грозном лишь за просьбы помиловать приговоренных. Патриарх Никон спорил за власть с царём Алексеем Михайловичем и отделался почётной ссылкой. Митрополит Арсений Мацеевич, споривший с Екатериной II по поводу отчуждения церковных имуществ, был расстрижен, переведен в крестьяне и умер в совсем не почётном заключении. Екатерина, видимо, вспомнив судьбу Филиппа, заметила, что за такое поведение иные владыки теряли головы.
Этих случаев было достаточно, чтобы иерархи и не думали о малейшей политической самостоятельности, а к властям обращались в особо почтительном тоне. Так, митрополит Филарет осторожно обратил внимание Бенкендорфа, что в 7-й главе «Евгения Онегина» упомянуты «стаи галок на крестах». Шеф жандармов заметил, что столь почтенной духовной особе галок замечать не следует.
Лишь в последние годы царской власти некоторые иерархи (саратовский епископ Гермоген) попробовали заняться политикой. Сначала Гермоген благословил Союз русского народа, но, когда в него стали принимать старообрядцев, отлучил от церкви всё саратовское отделение и попытался создать альтернативное политическое братство под тем же брендом. За невоздержанность в речах – практически обвинял царя в вероотступничестве – был сослан в монастырь, а после революции убит большевиками.
Историк Сергей Соловьев, которого можно назвать умеренным западником, обозначил политическое отличие православия от католицизма, обращаясь к либеральным собеседникам. «Вы круглый год не заглядываете в церковь – и кто вас за это тревожит? Знаете ли вы вашего приходского священника, и знает ли вас этот священник? Вы совершенно свободны, и этой свободой обязаны православию, ибо католический священник не позволил бы вам спокойно вольнодумничать… В нем имели бы вы самого злого врага, доносчика, который или запрятал бы вас в недоброе место, или бы заставил ходить на исповедь; если в православии правительство имеет орудие тупое, в католицизме оно имело бы острое". Соловьев подразумевал особенности режима Наполеона III, при котором жандармерия могла по рекомендации кюре запрятать вольнодумца в «недоброе место».
Нет такой партии
Клерикализма в дореволюционной России в европейском смысле слова не было и быть не могло. Православная церковь в лучшем случае просила и советовала, но не настаивала и не лоббировала. В начале XX века она пыталась возвысить свой голос (епископ Гермоген). Но настал 1917 год, церковь стала организацией-изгоем и соприкасалась с политикой, лишь когда Совет по делам религий приказывал подписать очередное обращение в борьбе за мир.
Сейчас Русская православная церковь оказалась в уникально привилегированном положении. В 90-е в рейтинге общественного доверия она была на первом месте, существенно опережая президента. Сейчас она в первой тройке, вместе с лидером государства и вооружёнными силами. Причины этого уважения – отдельный разговор, сейчас же надо понять, есть ли ли шансы у РПЦ трансформировать рейтинг в прямое политическое влияние.
Пока что единственное политическое достижение церкви – тот факт, что некоторые высшие чиновники (глава Министерства образования, детский омбудсмен) публично признают себя верующими. Но эти должности – не ключевые. Главное же – разговоры о введении в школах уроков православия зависают на уровне разговоров, независимо от того, кто курирует науку и защищает детей. О полном контроле над школами, как в прежних католических странах, церковь даже не мечтает.
Публичная политика РПЦ – осторожна и застенчива. Показательно, как недавно депутат Виталий Милонов планировал шествие на десять тысяч человек в центре Петербурга, а московские иерархи грозились вывести на улицу миллион. Однако власти признали такие прогулки неуместными, и пришлось ограничиться крестным ходом вокруг Исаакия. Приглашения были разосланы в 200 храмов, но, даже если исключить тюремную церковь, едва ли не половина настоятелей их проигнорировали. Было ли это централизованным решением или нежеланием духовенства связываться с Милоновым, но крестный ход 12 февраля был гораздо скромнее, чем, например, такое же мероприятие 12 сентября 2015 года.
Пока церковная политика ассоциируется с Милоновым и НОДом, «церковная партия» в России не возникнет. Рядовые верующие просто не поймут, для чего она нужна. Но так как клерикализма в староевропейском смысле слова сейчас нет, невозможен и успех политического движения, в программу которого будет включена борьба с РПЦ. Как и во времена Сергея Соловьева, православные попы не контактируют с гражданами, пока те не пересекли церковный порог. Не штрафуют, как гаишники, не вымогают взяток, а трансляцию с пасхальной службы можно переключить на двадцать альтернативных каналов.
По-настоящему церковь раздражает лишь тех, кто привык читать новости с мониторов, а это пока не электоральное большинство. Но и стать безупречным авторитетом, как в 1990-е, церковь не сможет. Даже если снизится рейтинг главы государства.
Михаил Логинов
