ПоделитьсяСамые обычные пипидастры и добровольная воронья дружина — тайное оружие Исаакиевского собора. «Фонтанка» узнала, что на этой войне не все средства хороши.
Комментируя передачу памятника Русской православной церкви, директор Исаакия Николай Буров говорил, что работы лишатся 160 сотрудников. Речь не только о смотрителях, гидах и кассирах. С большинством не упомянутых Буровым посетитель музея никогда не встретится, но именно они – невидимые стражи Исаакиевского собора, который начал разрушаться еще до того, как его достроили. Реставрация здесь — перманентное состояние, не прекращающаяся ни на минуту битва. Именно эти люди — на передовой, несут повседневную вахту и зовут подкрепление, когда враги — климат и время — переходят в наступление.
За последние 20 лет под Исаакием поменяли кабель, отреставрировали фасады, залатали кровлю, установили теплоцентр вместо калориферов 1950-х годов и главный распределительный щит. Все это проходило на глазах и при участии Людмилы Смольниковой, которая работает здесь с 1996 года. Сначала – помощником директора, легендарного Георгия Бутикова, затем стала заниматься закупками и ремонтом. Когда после реставрации открылись входящие в музейный комплекс Спас на Крови и Сампсониевский собор, возникла необходимость в создании общей службы эксплуатации.
«Когда я пришла работать, над «Страшным судом» (роспись свода центрального нефа, работа Ф. Бруни. – Прим. ред.) были протечки, на полу стояли ведра. Мы провели модернизацию. Сейчас уже никаких ведер и протечек, снизилось потребление электроэнергии, в музее стало теплее, влажностный режим регулируется – везде стоят датчики», – рассказывает глава отдела эксплуатации Исаакиевского собора Людмила Смольникова.
Инженер Алексей Иванов следит за работой лифта, который был установлен для инвалидов в 2012 году. Работавшей по спецзаказу итальянской фирме было поручено уделить особое внимание уровню вибрации, оказывающей действие на стены собора. «Понимаете, есть «Жигули», а есть спортивная машина, обе, конечно, могут ездить, но разница есть, и она существенная, и эксплуатация тоже разная», – объясняет тонкости своей работы Алексей Иванов.
Исаакий и мрамор
Юрий Ульманов – инженер по эксплуатации и содержанию мраморных напольных покрытий. До 2003 года выполненные из серого выборгского мрамора полы Исаакиевского собора мыли вручную шесть человек. «Сейчас мы используем специальную технологию и механизированную уборку – говорит Ульманов. – В 2003 году по согласованию с КГИОПом стали применять защитный полимер».
Концентрация полимера регламентируется комитетом по охране памятников. Специальная жидкость наносится вручную, она создает защитную пленку, не позволяя грязи проникать в поры мрамора, но и не закупоривая их. Бонусом идет придание дополнительного блеска. На без малого четыре тысячи квадратных метров пола уходит до 200 пятилитровых канистр полимера — это примерно 400 тысяч рублей. Такой защиты хватает на год. Когда под воздействием ежедневной уборки поломоечной машиной пленка стирается, полимер «подвосковывают».
с сайта www.cathedral.ru
Полную версию документального фильма "День в музее" смотрите на официальном сайте музея-памятника «Исаакиевский собор»
Защитной пленкой покрыт и мрамор на стенах — а это около 45 метров в высоту. Как говорят в отделе эксплуатации, методика ухода не зависит от места рождения камня. В отличие от напольного настенное покрытие моют не каждый день — приходится либо использовать оказию и проситься на реставрационные леса, либо по средам, в музейный день, устанавливать вышки.
«Мрамор по своим характеристикам близок к сахару, поэтому с ним нужно крайне осторожно относиться, мыть его можно только теплой водой с раствором мыла и нежной кисточкой, – делится опытом хранитель Исаакиевского собора Сергей Окунев. – Особенно часто этого не делают — любое вмешательство вредно».
Исаакий и «дезертиры»
Позолота, живопись, мозаика — это уже зона ответственности отдела реставрации. Особой заботы требуют картины, их, между прочим, тоже «моют» – в рамках реставрационных работ обрабатывают мыльной пеной. «Самое главное – это соблюдать температурно-влажностный режим: примерно 18 – 20 градусов и влажность 55 процентов. Живописи нужна постоянная реставрация. У музея есть свой план работ, в рамках которых закрывается часть собора, план зависит от финансовых и других показателей, ведь только одни леса стоят 1,5 млн рублей», – объясняет художник-реставратор Юрий Смольянский.
В 2011 году Смольянский работал над восстановлением росписи центрального купола Исаакия. Тогда возникла угроза обрушения: штукатурный слой отделился от кирпичного свода на несколько сантиметров, пришлось заливать в образовавшиеся пустоты известковый раствор.
В перерывах между реставрациями сотрудники музея «играют в горничных»: с самых хрупких предметов пыль снимают кистями из птичьих перьев, для менее нежных деталей интерьера используют обычные пипидастры — китайские синтетические метёлки.
Для золоченых бронзовых скульптур, витража главного алтаря и облицованных малахитом и лазуритом колонн иконостаса «банный день» случается раз в несколько лет. «В некоторых случаях используют раствор с обычным детским мылом, оно наименее щелочное. А вот лазурит вообще водой мыть нельзя, он ее впитывает, спиртом и керосином тоже нельзя, можно только ацетоном», – рассказывает хранитель музея Сергей Окунев.
Ежедневно под его надзором порядка 70 экспонатов, каждый из которых раз в три месяца проходит паспортизацию: на специальном бланке Сергей Окунев отмечает, что изменилось с момента предыдущего осмотра. Именно таким образом была обнаружена «недостача» двух кусочков лазурита на одной из колонн. Несколько недель ушло у КГИОП и Академии художеств на то, чтобы составить план спасения, и в ближайшие дни «дезертировавший» лазурит вернут на место.
Исаакий и власть канцелярии
Экспонаты, хранящиеся в фондах, тоже не лежат просто так. С определенной периодичностью отдел эксплуатации достает, например, картины, выносит в зал, раскручивает. «Приезжает специальная фирма, которая с КГИОПом работает, они переупаковывают полотна, смотрят, чтобы режим хранения был выполнен. Те картины, что в экспозиции, тоже требуют постоянного наблюдения. Кроме того, вы, наверное, видели, что часть фресок заклеена, они требуют реставрации», – рассказывают музейщики.
За 25 лет работы хранитель Окунев уже привык к тому, что каждое действие предваряется длительными согласованиями. «Вот увидели мы, что с фигуры на колоннаде откололся кусочек, мы фиксируем, пишем письмо в дирекцию, затем собирается комиссия, которая решает, какую стратегию выбрать, чтобы начать работы, затем все проходит согласования в КГИОП», – описывает он процедуру.
В советской трагикомедии «Служебный роман» есть эпизод, где завхоз в исполнении Георгия Буркова проводит инвентаризацию в актовом зале, и сотрудница обращает внимание на надпись на обороте сиденья стула.
– Слово неприличное написано.
– Стереть!
На одном из фонарей исаакиевской колоннады есть надпись «Здесь был Вася из * губернии». Но поступить как рязановские герои сотрудники музея не могут. Во-первых, потому что нужен специальный реактив. Во-вторых, необходимо согласование. А в-третьих, умник Вася из губернии оставил о себе память еще в 1907 году, и теперь это тоже вроде как история.
Кстати, фигуры с колоннады за последние десять лет несколько раз снимали и отправляли на реконструкцию. Из-за одной, пятиметровой, пришлось спускать троллейбусные провода.
Исаакий и голуби
Несмотря на созданный человечеством позитивный имидж, в глубине души каждый музейный сотрудник голубя недолюбливает. Отмываться от помета еще полбеды, эти птицы любят ковыряться в микроскопических трещинах здания, таким образом увеличивая размер этих трещин.
У Исаакиевского собора на этот случай есть своя охрана: стая из пятнадцати дружественно настроенных ворон живет в Александровском саду и каждый день прилетает к наследию Монферрана – гонять голубей в награду за сыр. Сергей Окунев утверждает, что вороны ручные и каждую здесь «знают в лицо», а еще они Исаакиевский собор так уважают, что почти не катаются по его куполу.
– Вороны? Катаются?
– Ну да. Они садятся на лапки и съезжают. Это головная боль множества храмов, так как нарушается позолоченная поверхность. В Кремле даже отпугиватель звуковой покупали – не помогает, знакомые позолотчики рассказывали, что после этого Путину подарили соколов, но их вороны заклевали, теперь там живет огромная сова.
Кроме шуточной версии про уважение, есть и более жизнестойкая — про форму купола.
«Он у нас яйцевидный, а не луковичный, – поясняет свою теорию Окунев, – по такому кататься не так удобно, лучше ведь, чтобы сначала крутой спуск был, а затем плавный. Поэтому у нас они и катаются, но редко».
Редкие вороньи покатушки не наносят вреда исаакиевскому куполу, так как он покрыт не сусальным, как кремлевские, золотом, а с применением технологии огневого золочения, суть которой в нанесении сплава золота с ртутью, при последующем нагреве которая выпаривалась, а частицы золота намертво скреплялись с медью. Из-за токсичности метода, унесшего жизни 60 человек, позолота купола получила прозвище «амальгама на крови», пережила серую защиту от войны и теперь не боится вороньих забав.
Исаакий и крыша
Не испытывая особых проблем с позолотой, отдел эксплуатации много сил тратит на сохранение непосредственно кровли. Мягкая и пластичная медь чувствительна к температуре и нагрузкам. «На улице может быть минус 20, а вышедшее солнце за считаные часы способно нагреть кровлю с одной стороны и материал начнет расширяться, тогда как с теневой стороны все останется по-прежнему. Это чревато разрушениями. Кроме того, зимой еще дополнительной нагрузкой является снег», – рассказывает инженер по эксплуатации и ремонту кровли Даниил Шахворостов. Вместе с группой альпинистов он ежедневно мониторит состояние крыши и проводит текущие ремонтные работы, зимой руководит бригадой кровельщиков, убирающих снег.
«Нельзя просто взять лопату и сбрасывать снег. У нас лицензированная техника, тракторы с резиновыми гусеницами, которые не оказывают воздействия на кровлю. Мы разрабатываем схему уборки, согласовываем ее с Ростехнадзором, проводим ежегодную проверку знаний альпинистов, обучаем их, следим за прохождением медосмотров», – говорит Шахворостов.
На зиму водосточные трубы закупоривают — чтобы не разорвало. А с приходом весны приступают к мытью портиков. Для этого у подрядной организации есть специальная, наподобие пожарной, машина со стрелой. С помощью нее же, кстати, проводят осмотр горельефов, апостолов и ангелов. Умываются они из шланга – скроенные из плотных бронзы и латуни наружные скульптуры способны выдерживать давление от одной до пяти атмосфер. Фасады моют редко: после того, как в 1995 году их, взобравшись на леса, отполировали, необходимость в этом отпала – на полировку грязь почти не садится.
Исаакий и Церковь
Церковные службы в Исаакиевском соборе возобновлены с 1990 года, и сегодня приделом благоверного Александра Невского распоряжается Санкт-Петербургская епархия. Отдел эксплуатации музея помогает: закупают специальные, без копоти, свечи, расставляют вешалки, при необходимости открывают-закрывают ворота, раз в год проходятся по полу южного придела парогенератором – чтобы очистить мрамор от воска.
«У Церкви свои нюансы: что-то можно трогать, что-то – нельзя, одну икону можно с благословения, другую – нет. В нашей работе нет этих тонкостей, есть только прагматика, любовь к городу и гордость, что заботишься о единственном своего рода памятнике в мире», – говорят в отделе эксплуатации.
Свою историю государственный музей-памятник «Исаакиевский собор» ведет с 1928 года, и после вхождения в 2004 году в состав концертно-выставочного зала «Смольный собор» стал называться музеем четырех соборов. Этот titulus до сих пор украшает шапку официального сайта ГМП. В 2016 году Смольный собор был передан в ведение РПЦ, в феврале 2017-го представители Русской православной церкви получили ключи от Сампсониевского собора. Как говорят в отделе эксплуатации, за помощью и советами, как содержать эти храмы, к ним никто не обращался.
Ксения Клочкова,
Юлия Никитина,
«Фонтанка.ру»
