ПоделитьсяСоциолог Мария Мацкевич – о том, откуда на митингах Навального взялись дети и что они изменили в нашей жизни.
Напомним, что в воскресенье, 26 марта, в разных городах страны прошли акции протеста «Он вам не Димон», организованные по призыву одного из авторов одноименного фильма, оппозиционного политика Алексея Навального. Впервые в новейшей истории протестного движения едва ли не половину демонстрантов составляли совсем юные люди, были даже школьники.
Социолог, научный сотрудник Социологического института РАН Мария Мацкевич рассказывает, откуда взялось такое поколение.
- Мария, уже многие ваши коллеги объяснили нам, что это «цифровые дети», которые не смотрят телевизор, а живут в Сети. Но так живут и многие люди других поколений. Чем эти дети такие особенные?
– Обратите внимание на одну деталь. Когда на митингах задерживали детей, за ними потом должны были приехать родители. И как вели себя эти родители? Они не устраивали истерик, они, насколько это известно, потом не ругали детей. То есть у этих детей уже другие родители – по сравнению с предыдущими поколениями. Мы недооцениваем этот сдвиг, который произошёл за последние 10 – 15 лет. Эти родители заметно поменяли способ воспитания, он гораздо менее авторитарный. Они предоставляли детям больше свободы, больше к ним прислушивались, с ними считались, на них старались не давить. И дети гораздо больше открыты новому, они заметно сильнее ценят свободу слова. К тому же они стараются мам с папами не огорчать. Поэтому, скорее всего, не сказали, куда пойдут. Есть ещё один момент. Вспомните сюжет из саратовской школы, где дети восстали против школьных поборов. Родители боялись, а дети не испугались. Мы видим поколение, которое уже по-другому строит отношения со старшими. Они старших не боятся, они стараются с ними сотрудничать.
- Родители, о которых вы говорите, сами росли в советских семьях. Что с ними произошло, почему они своих детей стали воспитывать иначе?
– Всё-таки модель воспитания меняется во всём мире, а мы следуем мировым тенденциям, просто с некоторым опозданием. Это родители, которые позже рожают детей. В семьях детей меньше, но родители считают нужным гораздо больше вкладываться в воспитание. Давайте не будем идеализировать ситуацию, далеко не все родители ведут себя по отношению к детям так. Но всё-таки есть довольно много признаков того, что именно такой способ взаимоотношений более нормален, более приемлем. И это не связано ни с уровнем образования, ни с местом проживания. Родители действуют не всегда умело, у них не всё получается, но они нацелены именно на понимание детей. Такие изменения в обществе произошли, в том числе, и благодаря общению в Сети. Основные сведения о воспитании люди черпают в Интернете. И посмотрите, какая колоссальная аудитория у сайтов, у людей, говорящих о воспитании, об общении с детьми.
- Эти родители сами были подростками в 1990-е. Как это время на них повлияло?
– Они очень мало видели своих родителей, потому что те много работали, зарабатывали. Отсюда у них желание общаться со своими детьми. И отсюда же их привычка не полагаться ни на кого, кроме самих себя. На это можно посмотреть по-разному. Да, это, возможно, привычка брать на себя ответственность. Но это же – отсутствие ощущения безопасности, ощущения поддержки со стороны. Эти родители часто оказываются в растерянности из-за непредсказуемости будущего. Они ничего не планируют на долгий срок вперёд. И всё это очень отразилось на их детях. Они тоже ничего не планируют надолго. Максимальный горизонт планирования для них – вуз. Более того, они знают, что завтра может перевернуться всё. Они понимают это не так, как взрослые, но они чувствуют, что долгосрочные планы строить бессмысленно.
- Почему? При их сознательной жизни особенно не менялось ничего. Даже президент.
– Их многому научила история кризисов. Ощущение безопасности, в отличие от родителей, у них есть, но поддержки они ждут только от семьи.
- Как такие отношения со старшими проявляются в остальной жизни этих детей?
– На остальную жизнь это тоже распространяется. Если их спросить, что для них главное, то мы выясняем: разнообразие, удовольствия, разные впечатления. И в этом смысле первый в жизни поход на митинг – это ещё одно новое впечатление.
- Но ведь раньше они за таким впечатлением на митинги не приходили.
– Эти дети живут в сетях. И вот найден язык, который это «цифровое поколение» слышит, понимает, который для него актуален, которого они раньше не слышали из других каналов. На их языке, через их каналы коммуникации до них достучался кто-то, с кем они не были знакомы.
- Что отличает этот язык от того, на котором с ними говорили до сих пор из публичного пространства?
– Во-первых, он спокойный. Без унижения оппонента. С юмором. Со всякими, что называется, примочками: со смайликами, с хэштегами и так далее. И это сработало. Ведь что происходило во время митингов? Постоянные фотографии просто тут же: я на митинге – и хэштег. Больше ничего, никаких политических высказываний, как правило. Если хэштеги – то не свои, а предложенные заранее. Это такой способ коммуникации: я в крутом месте занимаюсь крутыми вещами, я интересен, сейчас я расскажу, как это бывает. У меня новые впечатления, я получаю удовольствие. То есть это, можно сказать, удовлетворение всех потребностей и ценностей, которые они считают главными.
- У митинга есть неприятные последствия, в том числе – для подростков и студентов. Эти молодые люди думали о том, что будет дальше? Что с ними может на этом митинге произойти, что им будет потом за участие?
– Заранее точно не думали. А вот дальше всё зависит от того, как будет развиваться ситуация. Удовольствие они получили, но история не закончена. Как дальше будет реагировать государство, с которым они таким образом вступили в коммуникацию? Для молодых людей это важно.
- Живя в Интернете, они наверняка знают, какой была реакция на протесты 2011 – 2012 годов.
– Это для них – почти доисторический период. Они тогда были маленькими. У нас любят говорить, что будто бы что-то там усваивается на генетическом уровне. Но, как мы видим, не только на генетическом не усваивается, но даже такой маленький разрыв, как 5 – 6 лет, – и молодому поколению опыт уже не передался. Они нарабатывают собственный. И мы посмотрим, каким он будет. Это зависит не только от их восприятия, но и от реакции.
- Можно предположить, что их начнут прижучивать в школах, их могут начать исключать из университетов. Это их напугает или разозлит?
– Тут есть несколько вариантов реакции, как в любой подобной ситуации. Один путь – адаптация, другой – попытка выхода из этого круга. Выходом может стать, например, желание уехать из того места, где давят, где исключают, где заставляют делать что-то, чего они не хотят. А адаптация – так они станут взрослыми.
- Научатся приспосабливаться?
– Именно так.
- Почему только такие варианты? У человека, идущего на митинг, должен, видимо, быть определённый склад характера, какая-то бунтарская жилка…
– Мне кажется, далеко не все, кто участвовал в митинге, воспринимали это именно как бунт и протест против государства. Просто раньше они думали, что политика – это скучно и уныло. А тут появился вариант, что это страшно весело. Ты пошёл, встретил друзей, повесил фотографии в Сети, покричал, побегал, может быть, даже поборолся с полицией, словом – получил кайф. То есть это может быть весело и совсем нестрашно, если вас много. Это один мотив. У другой части молодых людей выход на митинг был связан действительно с протестом, с неудовлетворённостью тем, как устроена жизнь. Соответственно, и реакции будут разные. Те, кто приходил повеселиться, могут обозлиться, но могут и понять, что это связано с издержками, на которые они не готовы.
- Мне показалось, что у тех, кто шёл именно протестовать, во всяком случае так говорит, был ещё один мотив: раньше они высказывались только в Интернете, а тут это можно сделать на миру.
– Так для них Интернет – это то же самое! Взаимодействие в Сети для них даже важнее. Или, как минимум, на равных. И они страшно удивлялись, когда им говорили, что в Интернете они не могут сказать то, что хотят. Для них вообще непредставимо, что Интернет можно как-то ограничивать. Кстати, это тоже вопрос – как власть теперь будет действовать с Интернетом.
- Могут использовать этих детей как повод устроить нам «великую китайскую стену»?
– Идея «великого российского фаервола» никуда и не девалась. Теперь люди, принимающие решения, могут смекнуть, что это всё-таки имеет смысл. Так что мы ещё не знаем, как эта часть истории будет развиваться. Мы же ещё до сих пор не знаем реакции тех, к кому были обращены протесты. Ладно – из вузов исключат студентов. Но ведь фотографии, которые так охотно вывешивали эти молодые люди, могут быть свидетельством участия в несанкционированных мероприятиях. Какие будут санкции – мы не знаем. Зато ограничение Интернета давно напрашивалось.
- Как молодёжь отреагирует, если прикроют их драгоценные соцсети?
– Если государство решит, например, ограничить хотя бы Youtube или Instagram, это будет очень серьёзно для молодёжи. Тогда посмотрим, найдутся ли силы, которые канализируют их возмущение, организуют, придадут ему какие-то форму и смысл. Пока мы видим, что политики, даже те из них, кто помоложе, говорят на языке старших поколений. Для них важен только телевизор. Они до сих пор мыслят так: если отключить Первый канал и запустить «Дождь», то через месяц у нас будет другая страна.
- Вообще-то, практика показывает, что это похоже на правду.
– Молодые люди в Интернете смотрят каналы, у которых миллионы подписчиков. У нас аудитория основных телеканалов – 700 тысяч, миллион. А ролик популярного молодёжного деятеля длиной в несколько минут собирает десятки миллионов просмотров за неделю. И что этому поколению телевизор?
- Политики, о которых вы говорите, этого не понимают?
– Может быть, кто-то и понимает. Но они не владеют нужным языком. Они не понимают, как разговаривать с молодыми людьми. Пока они делают это так, как привыкли: мол, мы этой молодёжи сейчас всё объясним – и они начнут думать, как мы. А вот нет. Способ восприятия информации у этого поколения совершенно другой.
- Это ведь не то чтобы совсем дети, они уже большие, кто-то в 2018-м будет голосовать. Даже если им 15 – 16 лет, мгновение – и они взрослые. И им предстоит жить с государством, с которым они говорят на разных языках. К чему это приведёт?
– Это сложно предсказать, пока мы можем мыслить только аналогиями. Дети 1990-х тоже отличались от своих родителей, у них другие возможности, другие взгляды, у них тоже нет тех ограничений, которые были у старших. И?..
- Вы хотите сказать, что они недалеко ушли от своих родителей?
– Они боятся любой нестабильности и непредсказуемости. Они нацелены на признаки успеха – карьеру, материальное благополучие. А вот их дети уже на это не нацелены.
- Почему всё это проявилось именно в связи с митингом Навального?
– Посмотрите по роликам Навального, как менялась его риторика, его манера подачи информации, его стилистика, его речь.
- Мне кажется, он всегда был достаточно неформальный, с юмором.
– Только юмор разный. Раньше он шутил так, как шутит старшее поколение: с некоторым унижением, с насмешкой над оппонентом. Сейчас этого нет. Да, все «приколы», которыми обычно сопровождаются видео, что называется, модных блогеров, – это есть. Но манера говорить у него раньше была другая. Сейчас фразы короткие – были длинные. Его ролики разнообразны, они точны по стилю, по посылу, по интонации, по оформлению. Понятно, что он и сам – человек небесталанный, но там явно работала команда профессионалов. Эти люди хорошо знают интернет-среду, они понимают, что и как стоит говорить. И поскольку они ориентировались на Интернет, а там всё-таки «живёт» младшее поколение, то на нём это лучше всего и сработало.
- Вы хотите сказать, Навальный не действовал целенаправленно?
– Не думаю, что сами организаторы ожидали такого количества молодёжи. Хотя бы потому, что раньше такого никогда не было.
- Ему удастся развить этот успех?
– Не факт. Во-первых, у молодёжи довольно быстро меняются симпатии, моды, впечатления. Это они уже попробовали – они могут пойти за новыми впечатлениями. Может, митингов им вообще хватит. Но он может предложить им что-то другое. Ну и, в конце концов, он – не единственная фигура на политическом пространстве. Вполне возможно, его опыт кто-то ещё использует.
- У других «фигур» больше денег, чтобы нанять профессионалов, больше ресурса, у них не сажают братьев, на них нет уголовных дел. Что ж они до сих пор не придумали ничего такого же эффективного?
– Многие скованы возрастом и представлениями о собственной солидности, о том, что политика – дело серьёзное, это вам не хиханьки-хаханьки, тут нельзя с шуточками-прибауточками. Кроме того, оппозиционные политики ограничены только собственными рамками, а те, кто уже попал в госаппарат, хорошо знают: шаг вправо, шаг влево…
- И госаппарат кончится.
– Да-да. К тому же их позиция совсем не зависит от контакта с аудиторией, они избрались не потому, что за них голосовали. Вот если будет в нашей стране возможность прийти к власти через выборы, тогда появится смысл об этом подумать. А так – зачем? Нам не надо далеко ходить за примерами. На последних выборах в Петербурге были яркие кандидаты, они работали с избирателями, ходили по домам, устраивали какие-то акции. И почти все проиграли. А выиграли представители госаппарата, которые не предприняли никаких усилий.
- Тогда ради чего всё, что устраивает Навальный?
– Ради того, чтобы застолбить место. Мы почти наверняка можем сказать, что к 2018 году ничего не изменится, но что будет в 2024-м? Вообще-то, мы знаем, что в нашей стране всё может измениться достаточно быстро. И очень важно быть готовым, потому что тот, кто не готов, проигрывает. Поэтому сейчас так важна эта молодёжь. Если к кому-то и обращаться, то к ним.
- После декабря 2011 года много говорили о том, что власть, мол, испугалась.
– Может быть, не испугалась, но сильно озаботилась.
- И мы видели, во что это вылилось для тех, кто её «озаботил». А эти митинги её напугали?
– В 2012 году они сделали всё, чтобы это не повторилось. И надо сказать, это им долго удавалось. Очень даже было эффективно. Но сейчас, видимо, «прививка» кончилась. Посмотрим, что будет теперь. Во всяком случае, так, как было раньше, уже не будет.
Беседовала Ирина Тумакова, «Фонтанка.ру»
