Если долго смотреть видео из ярославского лагеря, то бездна может ухмыльнуться. Вы просто вплотную увидели наш общий ген. Я помогу. Опишу, что видел своими глазами.
Все активные посмотрели видео из колонии, где в средневековом стиле карают осужденного. Вздрогнули. Только давайте вспомним: Москва и Петербург – далеко не Россия. А у любого молодого человека, кто уже не понимает фамилию в словосочетании «коктейль Молотова», есть родители, близкие которых либо сидели, либо воевали. Это больше чем история. На мой взгляд, это традиция, обернувшаяся мутацией. Наше все – это не только кокошники на ЧМ. Сидеть на кортах – тоже родное. Многим еще так удобнее.
Так уж вышло, что мне довелось заглянуть в тот мир. Там есть все – и тонкий юмор, и двадцатиметровые профили Сталина, выложенные из песчаника на сопках лесотундры. Предлагаю подумать над этим через личное литературно обработанное воспоминание. Назовем прозу модно.
Скрепы
Шел противный серый снег, и людям было мокро на лагерном футбольном поле. Их выстроили в семь утра отрядами человек по восемьдесят с дистанцией метра в три. Рядом с каждым чуть шевелящимся прямоугольником из тел в бушлатах стоял начальник, как правило – старший лейтенант. Командирам было еще мерзлее, так как приказ о переходе на летнюю форму одежды уже состоялся, а природа подкараулила их тонкие плащи. Сбоку от того мрачного парада жались кучкой человек шесть промокших оперативников. Обычно они имели преференцию не присутствовать на служебных митингах, но тут случай застал их особый.
Ровно напротив, но с краю трибуны, ежился заместитель начальника колонии в погонах майора. Его тело до пояса скрывали бежевые доски, где еле-еле были видны три потрескавшихся профиля, многократно покрытые краской. Маркс, Энгельс и Ленин смотрели справа налево тремя слипшимися в одну бородами. Получалось, они глядели на черную трубу котельной. Она, как одинокий палец на плоскости из бараков, указывала в заросшее мглой небо.
Все привычно не злились.
Хлопнула тугой толстой пружиной дверь в здании штаба. Оттуда резко, как взлетающий «Боинг», зашагало ярко-желтое пятно. Хотя так казалось из-за бесцветности окружающего дня, как времени и стен, так и пространства. Чем ближе фигура становилась, тем мощнее превращалась из жгучего в цвет натуральной блондинки.
Топот сапог по четырем высоким ступенькам трибуны. Дерево и скрипнуть не посмело. Геометрия строя подтянулась без команд, и ровно посреди самодельного мавзолея встал Копытов. И никто на белом свете не знал, что вчера вечером ему страшно испортила настроение двенадцатилетняя дочь. Он же распахнул дверь в ванную и застал ее выделывающейся жестами реперов перед зеркалом. И еще на ней были кислотного колора трусы.
ПоделитьсяНа хозяине сидела по уставу надетая полковничья папаха из каракульчи и абсолютно турецкая дубленка, какими торгуют в приличных меховых салонах. В галифе, яловая кожа на ногах. Под распахнутой шубкой отливала голая грудь. На коже – не всем различимая с расстояния наколка. Это был неудачно нанесенный в голодном детстве орел. В те счастливые для него времена то называлось портачкой. Его живот к пятидесяти годам тоже виднелся, но его не вдавливал офицерский ремень.
Полковник оглядел паству. Он на секунду провел по головам глазами, а всем показалось – как в замедленном режиме. Рядом стоящий подчиненный внутренней службы стал на пару сантиметров выше и перестал обтирать лицо унылой тряпочной перчаткой.
- Завали-и-ли план! – прогудел ртом голос.
- Здесь все стоит, пока бревна по таежным рекам плывут, – проорал он через секунд пять.
- И я стою, и вы стоите! – Копытов обвел паству указательным пальцем, высунутым из рукава, и провозгласил: - Зона стоит.
Все выдохнули. Если бы он перекрестился в этот момент, то остальные это сделали бы трижды.
- Что, опера?! Белая кость?! – пронзил он как молнией кучку сотрудников, что уже выпрямились в какую-то непонятную, но стройную фигуру.
- Черная кровь?! Сами на трактора лезьте! – приказал начальник их судеб.
Он взял паузу. Атмосфера стала подобна желе. Если туда можно было всунуть финку, то нож плавно закачался бы в этом мармеладе.
За запреткой дятел прекратил долбить от греха потише.
- Вы все здесь зеки! – в этот момент оратор поднял подбородок, облизнулся и стал похож на Муссолини.
- И вы зеки! – он вновь обвел отряды левой рукой, но теперь его пять пальцев будто похудели, подлиннели и скрючились, как у Бабы-яги.
Вдруг он резко повернулся к своему заместителю на трибуне и пальнул: «И ты – зек!» Заместитель покорно распахнул глаза, не моргнул, тут же развернулся к отрядам и отдал честь. Он испугался, что пропустил где-то правду. И она настигла его, как нагайка.
- Один я во-о-льный!
Последнее ушло ввысь не ором, а плотной струей воздуха, что накрыла всех невидимым теплым гипнотическим облаком. Всем стало понятно, хорошо и стабильно.
Любая смекалистая ведьма не задумываясь отдала бы свою метлу за такой фокус.
Тем временем в Москве шел XXI век. Столица извивалась ночными блестящими звуками сексуального хита «Чао, бамбино, сеньорита».
Евгений Вышенков
