Валентина Матвиенко покинула Петербург вскоре после скандала с попыткой строительства небоскрёба на Охте. Как ни старался Георгий Полтавченко угождать горожанам и общественным деятелям, но и его невысокая популярность в большой степени оказалась связана с градостроительными скандалами и неудачами. Есть ли у Александра Беглова шанс распутать клубок петербургских противоречий, и если да, то как?
Георгий Полтавченко начал свое губернаторство с остановки громких проектов вроде Орловского туннеля и прекращения выдачи разрешений на строительство новых жилых комплексов. Раздражающая горожан активность его предшественницы была резко снижена. В правительстве стали чаще или, во всяком случае, охотнее прислушиваться к мнению градозащитников и других общественных деятелей. Однако политика компромиссов по множеству вопросов, привлекающих внимание прессы и общественности, не дала ощутимых результатов не только для фактического состояния дел в городе, но и для общественного мнения. Скандал с попыткой передачи РПЦ Исаакиевского собора был не менее громким, чем с небоскребом, а самую важную роль в последние годы играли локальные протесты, превратившиеся в рутину. Граждане в основном возмущались застройкой скверов и парков, сносом или реконструкцией старых зданий. Неприятие вызвали проекты квартала судов на Ватном острове и Музея блокады. Тут дело не только в том, что фактически Георгий Полтавченко шел на уступки далеко не по всем вопросам, беспокоящим активную часть петербуржцев. Как правило, когда речь идет о градостроительстве, каждое отдельное событие является только поводом для выражения несогласия, причина же всегда лежит в общем состоянии городской среды. В этом отношении кабинету Полтавченко не удалось добиться положительных подвижек в какой-либо из структурных градостроительных проблем Петербурга, а многие за шесть лет только усугубились.
Для Петербурга самый важный актив – сохранение исторической застройки. Да, правительство стало гораздо чаще принимать сторону градозащитников, и случаев громких сносов или неудачных проектов реконструкций стало меньше. В то же время делалось это не на уровне установления общих для всех правил, а в режиме ручного контроля. Конюшенное ведомство отдали «Оранж девелопмент» и расторгли договор уже после утверждения проекта, когда столкнулись с общественным давлением. Из особняка Кушелева-Безбородко выселили Европейский университет, который сделал для него проект реконструкции, обещавшей стать одним из самых удачных в современном Петербурге. Подобные решения привели к тому, что вместе с нежелательными вторжениями из центра ушли и инвесторы. Результатом закономерно является все большее количество аварийных домов. В Коломне десятки фасадов затянуты сеткой, страхующей прохожих от падения штукатурки на голову.
Одновременно с этим застройка непосредственно прилегающих к охраняемому центру территорий стала чуть ли не более агрессивной. В плохо продуманный жилой район, в частности, стал превращаться Петровский остров, который давал единственную возможность создать большую зеленую зону почти внутри исторического Петербурга.
Вторая по значимости задача для города на сегодня – это развитие общественного транспорта. В этом отношении было совершено некоторое количество точечных усилий – создание выделенных полос на нескольких центральных магистралях. Но станции метро по-прежнему открывают с опозданием от графика и тем более – от реальной потребности города в них. Наземный транспорт стал лучше в рамках естественной эволюции. По центру передвижения отчасти упростились, в основном благодаря снижению трафика за счет появления объездных путей. Маршрутные такси, однако, продолжают быть не вполне безопасными, а система маршрутов по городу оставляет много лакун.
Даже понимая, что новостройки «экономкласса», то есть попросту жилье для небогатых людей, превращаются в неблагополучные районы, где главной достопримечательностью оказывается торговый центр, правительство продолжает отчитываться о вводимых в эксплуатацию квадратных метрах как о достижении. Улучшения свелись к тому, что девелоперов обязали самих строить школы и детские сады. Но, во-первых, это решило далеко не все проблемы, а, во-вторых, просто не всегда разумно. Централизованно создаваемая инфраструктура может выигрывать и в качестве, и в цене, и в расположении. При Полтавченко город продолжал прирастать новыми «спальниками», создающими транспортные, социальные и экономические проблемы для нынешнего и будущих поколений.
Что касается собственно качества архитектуры, то, если сравнивать по «громким» объектам, положение стало хуже. Сейчас, когда большинство затеянных при Матвиенко проектов реализованы, надо признать, что из них наберется пять или десять достойных современных зданий – Лахта Центр, Новая сцена Александринского театра, бизнес-центр Quattro Corti, концертный зал Мариинского театра, несколько объектов Сергея Чобана. Последний губернатор подарил Петербургу проекты пародирующего сталинскую архитектуру судебного квартала и напоминающего брежневские мемориалы Музея блокады. Стратегически важен для города намыв на Васильевском: он мог бы стать новой визитной карточкой города и принципиально улучшить качество жизни и досуга. Вид на воду стоит дорого, привлекательность прибрежной территории можно капитализировать в высокое качество среды, с большим разнообразием функций, интересными решениями отдельных зданий и публичными пространствами. Именно так, к слову, изначально и задумывался «Морской фасад». Сейчас его застраивают посредственными жилыми домами, немногим лучше, чем на Богатырском проспекте.
За последние семь лет Петербург не получил своего «Зарядья» – количество зеленых зон в центре только уменьшалось, хотя их дефицит очевиден в нашем городе уже лет сто как. Парк на Ватном острове последовательно предлагали разбить: главный архитектор военного Ленинграда Николай Баранов, академик Дмитрий Лихачев и, наконец, жители Петербурга всего несколько лет назад. Однако их доводы не были услышаны, и на набережной Малой Невы планируется строительство зданий судов.
Планы по созданию общественных пространств вылились в закрытие движения на участке Большой Морской и установке на ней гранитных скамеек, а заодно в создании вдоль Фонтанки велодорожек, на которых редко встретишь велосипедиста. Единственная сравнительная удача – деревянная набережная на Крестовском.
То, что действительно следовало бы считать урбанистическими достижениями Петербурга этого десятилетия – бурлящая жизнь некоторых улиц, Новая Голландия, Западный скоростной диаметр, самый высокий небоскреб Европы – либо произошло независимо от действий властей, либо было завершением проектов, начатых при Валентине Матвиенко.
Неудача Полтавченко в градостроительстве не была злонамеренной, и произошла потому, что каждое отдельное решение было продиктовано стремлением найти тактический компромисс между заинтересованными сторонами. Скажем, девелоперами и градостроителями или автомобилистами и пешеходами. Поскольку интересы противоречат друг другу не только эмоционально, но и фактически, то соблюдение одних неизменно приводит к ущемлению других. Никакого собственного курса в градостроительстве у Полтавченко не было – и это чуть ли не самый плохой из возможных курсов. Энтропия в замкнутой системе нарастает до тех пор, пока не достигнет предельных значений.
Сложность положения врио и возможного будущего губернатора Александра Беглова заключается в том, что даже очень добросовестно и последовательно разрешая существующие в петербургском градостроительстве сложности, он не добьется перелома ситуации в сторону большего благополучия. Жилые районы все равно будут расти быстрее, чем ветки метро и инфраструктура. Введение ограничений на движение автомобилей не просто станет непопулярной мерой, оно заметно затруднит передвижения, поскольку общественный транспорт не готов к заметному увеличению нагрузки. Большая свобода для инвесторов в центре, не подкрепленная строгими, но простыми и выполнимыми правилами по работе с объектами наследия, приведет к новым потерям старой застройки. Строительство дешевых спальных кварталов на окраине парадоксальным образом способствует увеличению числа бедных жителей.
Все это не значит, что город обречен. Выход всегда есть.
С одной стороны, нужен набор быстрых мер, которые позволили бы «разрядить обстановку» буквально за полгода. Это могут быть полный и безусловный запрет на застройку зеленых зон, отказ от проекта Музея блокады на Смольнинской набережной и застройки Ватного острова, благоустройство общественных зон и в центре, и в спальных районах. Таких мер профессионалы могут назвать десятки, – главное, сохранять их направленность в сторону демонстрации большей открытости, и города для его жителей, и правительства для диалога.
С другой стороны, в долгой перспективе городу необходима стратегия, которая позволила бы не занимать позицию одной из конфликтующих сторон, а находить те решения, которые будут постепенно нейтрализовать сам источник проблемы. Скажем, избежать роста спальных районов может только принципиально другой подход к обеспечению людей доступным жильем. Может быть, уместны были бы создание института социальной аренды и в то же время разработка новых типов домов, где дешевизна квадратного метра происходила бы из технологичности и продуманности решения, а не уродливости фасада и качества среды. Для того чтобы избавиться от потоков автомобилей, нужно не столько их запрещать, сколько придумать доступную для петербургского бюджета систему общественного транспорта, которая сделала бы пользование им сравнимым по временным затратам с поездкой на собственной машине. Это может быть наземное метро в спальных районах или вовсе некий транспорт следующего поколения, который позволил бы Петербургу наверстать отставание от западных мегаполисов, перескочив через ступень технологической эволюции. Идеи кабинета Полтавченко запретить въезд в центр города вовсе были плохи тем, что учитывали опыт Лондона, города, гордящегося старейшим в мире метрополитеном и принципиально отличающимся от Петербурга по структуре экономики. Для Петербурга резкое ограничение означало бы несправедливые удобства для средних горожан. А вот какие ограничения были бы разумны на данном этапе – вопрос как раз для городской стратегии. Центру города нужны не только запреты, но и поощрения для инвесторов, и упрощение требований к обращению с объектами. Следовало бы обозначить перечень неприкосновенных памятников, а для остальных изобрести систему инструкций или даже готовых решений, которая позволила бы арендатору или собственнику реконструировать дома, не становясь жертвой бюрократической машины или болезненного от вечной неопределенности общественного мнения.
Потом, надо понимать, что Петербург не может развиваться равномерно. Город не может себе позволить заниматься улучшением качества жизни сразу во всех спальных районах. Изменение качества среды в такой ситуации следовало бы видеть не как равномерно размазанный по карте города план благоустройства дворов и улиц, а в первую очередь как метод точечных мер. Хорошая градостроительная программа предполагает, что ее авторы знают, как минимальным воздействием достичь максимального эффекта. У Петербурга только один хороший выход: перестать вяло догонять более успешные города, а начать скачкообразно, за счет принятия нестандартных решений, их обгонять.
Для того чтобы подобные меры разрабатывать и реализовывать, нужна отдельная институция, консультационное бюро или экспертный совет. В ней должны соблюдаться несколько условий. Она должна состоять из лучших местных экспертов во всех областях (от транспорта до законодательства) и иметь возможность приглашать для выработки конкретных решений иностранные офисы, имеющие опыт работы в масштабе мегаполиса. Такая институция должна иметь возможность работать и с Ленинградской областью, поскольку в реальности эти регионы связаны куда больше, чем административно. Грубо говоря, из опыта московской «Стрелки» нужно взять только лучшее, и к нему добавить все же большую социальную ориентированность любых проектов и начинаний. Неправдоподобные цены на услуги и позитивистское отношение к жизни перенимать у московской организации не обязательно.
Александр Беглов когда-то руководил строительством части петербургских районов, так что, вероятно, лучше, чем предшественники, понимает истинную сложность наших градостроительных реалий. Но вот есть ли у него амбиции стать петербургским Джоном Со, Джейми Лернером или Майклом Блумбергом – мы пока не знаем.
Мария Элькина
